В главный орган большевиков «Пролетарий» шёл нескончаемый поток писем протеста. Актуальность получил вопрос о необходимости постановки всех партийных общественных представителей под строгий партийный контроль. Ленин выступал за то, чтобы члены думской фракции были в такой же степени контролируемы, как и члены других руководящих органов (Совет партии, Центральный комитет и т. д.). Парламентская работа должна вестись таким образом, чтобы каждый партийный работник принимал участие в общей работе партии в Государственной думе.
Параллельно с борьбой против примирительной политики «Правды» Ленин вёл бой с не менее вредным примиренчеством внутри шестёрки думских большевиков. Уже в январе 1913 года он писал: «Добейтесь безусловно помещения письма бакинских рабочих, которое посылаем». Упомянутое письмо требовало разрыва депутатов-большевиков с ликвидаторами. На страницах своей газеты «Луч» ликвидаторы проводили демагогическую кампанию за «единство». В списке соавторов статей этой газеты появились имена четырёх депутатов Государственной думы. Ленин был в ярости. «Когда же состоится выход четырёх (депутатов) из “Луча”? Можно ли ещё ждать? …Даже из далёкого Баку 20 рабочих протестуют»[653].
«Вся суть дела
Всякие выборы в буржуазной стране сопровождаются разгулом фразы, разнузданностью ложных посулов. Основной принцип с.-д. – не верить словам, разбирать суть дела.
Фразы о единстве у ликвидаторов в их газете “Луч” – сплошная ложь.
Под давлением безжалостной критики Ленина большевистские депутаты стали играть более активную роль в работе Думы и дистанцироваться от меньшевистских «сибиряков». Учитывая невозможность легальной агитации и пропаганды от имени рабочих и крестьян, работа в Думе приобрела огромное значение. Конечно, были и серьёзные ограничения. Теоретически все депутаты имели «депутатскую неприкосновенность», но на практике их можно было арестовать в любой момент. Даже в Думе социал-демократы продолжали сталкиваться с разного рода препятствиями.
Между тем в Думе были подняты все важные вопросы, скорого и конкретного ответа на которые требовали от своих депутатов рабочие. Среди них: вопрос о государственном бюджете, вопрос о правах солдат, вопрос о церковных субсидиях, вопрос об условиях труда, но в первую очередь – аграрный вопрос. Это обеспечило широкие возможности для массовой агитации и пропаганды. Всё, что по цензурным обстоятельствам не договаривалось в Думе, сообщалось в нелегальных партийных публикациях за её пределами. Легальная работа шла рука об руку с нелегальной. Это был единственный способ сохранить революционные принципы партии и в то же время поддерживать тесные связи с массами. Наиболее яркие выступления социал-демократов в Думе печатались и распространялись среди рабочих. Одним из таких выступлений стала речь Петра Ильича Суркова, направленная против церковных субсидий. Эта речь, заслужившая высокую оценку Ленина, заканчивалась такими словами:
«Чиновники в рясах сделались такими же врагами народа, как и чиновники в мундирах. <…> [Мы требуем], чтобы ни одного гроша народных денег не было передано этим кровным врагам народа, затемняющим народное сознание»[655].
Ленин особенно радовался тому, что эта речь уничтожила миф богостроителей о том, что «религия есть личное дело каждого». Во время обсуждения бюджета на 1909 год фракция социал-демократов разоблачила мошенничество, в результате которого огромная сумма денег трудящихся была использована для погашения царских долгов. По всем вопросам подобного рода революционеры в Думе подвергали помещиков, капиталистов и самодержавие в целом беспощадной критике, указывая на конкретные проблемы, непосредственно затрагивающие жизнь широких масс. В то же время они вскрыли ограничения самой Думы. «Пролетариат, – заявил Покровский, – конечно, не ждёт решения рабочего вопроса от третьей Думы…»[656]
Работа в Думе позволила партии обратиться к крестьянству именно так, как у неё никогда бы не получилось при помощи обычной пропаганды и агитации. Участвуя в парламентских прениях по агарному вопросу, выступая за соглашения с представителями революционной мелкой буржуазии (трудовиками) и требуя самого радикального решения вопроса о земле, социал-демократы нанесли удар в самое сердце самодержавия.
В общем и целом социал-демократическая фракция поставила около пятидесяти вопросов в различных областях общественной жизни. Они также вносили на рассмотрение собственные законопроекты, в конкретной, сжатой форме выражающие требования, отражённые в партийной программе. Всё это замечательно дополняло основную партийную работу. Куда более важной, чем выступления в Государственной думе, была деятельность депутатов за пределом высокого собрания. На этой почве возник открытый конфликт с ликвидаторами, которые использовали своё численное превосходство, чтобы противостоять такой деятельности. В декабре 1907 года они внесли предложение, согласно которому ни один депутат от социал-демократической фракции не обязан участвовать во внепарламентской деятельности, и уточняли при этом, что заниматься такой деятельностью или нет – личный выбор каждого депутата. Депутаты-большевики регулярно посещали предприятия в своих избирательных округах, на месте знакомились с проблемами трудящихся, публиковались в партийной прессе и даже посещали нелегальные рабочие собрания. На собраниях избирателей они отчитывались в своей деятельности. Таким образом, их деятельность в Думе была двусторонним процессом, активным диалогом с массами, в котором легальные и нелегальные способы работы помогали поддерживать прочную связь между членами парламента и рабочим классом.
Социал-демократическая фракция также вела активную переписку с 54 регионами страны. В основном депутаты отвечали на письма рабочих и крестьян, но иногда приходила почта от политзаключённых, ссыльных и представителей интеллигенции. Стало быть, голос угнетённых и эксплуатируемых наконец мог быть услышан в парламентской «святая святых». Депутаты-большевики проявляли живой интерес к условиям быта и труда широких масс, которые в период реакции подверглись заметному ухудшению.
«Казённый Балтийский завод, – приводит пример Бадаев, – находился в ведении морского ведомства. Как и на всех других военных заводах, на Балтийском были каторжные условия труда. Цеховая оплата рядового рабочего колебалась от 12 до 18 копеек в час. Широко практиковались сверхурочные работы – “экстра”, под видом которой рабочий день фактически увеличивался чуть ли не вдвое. Самая обстановка, в которой велись судовые работы, была исключительная по вредности: сырость, сквозняк, дым, грязь, в зимнее время – холод. Работать приходилось согнувшись, в скрюченном положении. Семь-восемь лет работы в таких условиях доводили до полной инвалидности»[657].
Депутаты получили большое число писем от рабочих. Часто эти письма отражали отчаяние масс. Так, например, несколько уральских рабочих жаловались в письме, опубликованном в газете «Новый день» 7 сентября 1909 года, что они больше не могут жить по-прежнему. Такие сообщения выявили глубокое чувство недовольства происходящим, которое нарастало из глубин общества и находило отголосок в работе думской фракции. Революционные социал-демократы в стенах реакционной Думы стремились стать «общественным рупором» недовольства, и, несмотря на все проблемы и затруднения, такая их работа в итоге принесла богатые плоды.
Тактика поведения большевиков в Государственной думе состояла главным образом в использовании парламента как трибуны, с которой можно было бичевать и разоблачать преступления помещиков, капиталистов и самодержавия как такового. Для начала надо было, конечно, освоить причудливо-запутанные правила парламентских процедур, чтобы иметь возможность более эффективно вмешиваться в работу Думы. В целом большевики не собирались поддерживать ни одного предложения, выдвинутого либералами, считая главной своей обязанностью изобличать этих лицемерных «друзей народа». Однако иногда они сталкивались со сложными тактическими решениями, определяя, стоит им голосовать за тот или иной законопроект, который может принести хоть какую-то пользу рабочему классу, или нет. В таких случаях было допустимо голосовать только за те части законопроекта, которые приводили к подлинным улучшениям жизни трудящихся. В противном случае они голосовали против. В тех случаях, где так называемые прогрессивные меры имели сомнительную ценность, большевики воздерживались от голосования. Вот ещё один пример гибкой тактики. Если бы большевики не учитывали всех нюансов и голосовали бы против каждого либерального предложения просто из принципа, они действительно превратили бы партию в секту.
Тот факт, что большевики пользовались большей популярностью среди широких масс, можно доказать, сравнив число депутатов, избранных по рабочим куриям в Государственную думу предыдущих созывов. Во II Думу по рабочим куриям прошли 12 меньшевиков и 11 большевиков. В III Думе их число было уже равным. В Думе четвёртого созыва оказалось всего шесть депутатов-рабочих, но все они были большевиками.
«Если в момент выборов во II Думу, совпавший с Лондонским съездом, большинство в партии уже определилось как большевистское, – отмечал Бадаев, – то теперь, к IV Думе, уже не могло быть никакого сомнения, что большевики ведут за собой, по крайней мере, три четверти всех революционных рабочих»[658].
Чтобы усложнить социал-демократам задачу использовать Думу в революционных целях, были придуманы сотни бюрократических препятствий. Главная трудность состояла в том, что для обсуждения того или иного запроса требовалось одобрение 33-х членов Государственной думы. Сама социал-демократическая фракция могла обеспечить себе только 14 подписей. Если удавалось договориться с трудовиками, получалось ещё 10 подписей. Но даже это не давало необходимого числа. И вот здесь эпизодические соглашения с другими партиями были не просто допустимы, но и крайне необходимы. Чтобы внести на обсуждение запрос, социал-демократам требовалось «одолжить» подписи у кадетов или прогрессистов.
«По условиям парламентского “сожительства”, – комментирует Бадаев, – отдельные члены кадетской фракции и фракции прогрессистов иногда давали подписи под наши запросы. Но они, конечно, были достаточно скупы в поддержке рабочих требований, и очень часто мы встречались с их прямым отказом дополнить запрос своими подписями до необходимой по закону нормы»[659].
Чтобы обходить эти обременительные ограничения, социал-демократам приходилось искать лазейки в правилах парламентских процедур. Они выступали с длинной речью, осуждающей ту или иную несправедливость, и заканчивали её словами: «Известно ли об этом министру, и какие шаги он намерен предпринять?» Этот заключительный приговор не имел большого значения. Рабочие депутаты прекрасно понимали, что каждый случай притеснения и полицейского беспредела был хорошо известен царским министрам, с благословения которых и по их распоряжению всё это и происходило, и они, разумеется, знали наперёд, что министры не сделают ничего для предотвращения дальнейших нарушений закона. Что именно отвечали министры, было совершенно неважно. Единственная цель этих вопросов заключалась в том, что они выставляли самодержавный режим в неприглядном виде и приглашали широкие массы самостоятельно сделать необходимые выводы. Таким образом, социал-демократическая фракция Думы действительно могла играть роль революционной народной трибуны. Частично преодолевая цензурные барьеры, она доносила важную информацию до миллионов человек, которые в любом другом случае просто не имели бы доступа к социалистическим идеям.