Затем, в 1910–1913 годах, начался экономический бум, пришедший на смену затяжной депрессии, определяющей начало XX столетия. Производство чугуна, не связанного с военными задачами царского режима, с 1909 по 1913 годы выросло со 175 миллионов до 283 миллионов пудов. За этот же срок производство угля повысилось с 1.591 тысяч до 2.214 тысяч пудов. Экономический рост дал новый толчок к возрождению классовой борьбы. Рабочие напрягли мускулы и почувствовали в себе невероятную экономическую мощь. Во второй половине 1910 года рост числа стачек соответствовал росту экономики. Растущее производство и очередь на промышленные заказы изменили атмосферу в цехах, заставив рабочих испытать былую уверенность в себе. В середине 1910 года рабочий класс снова перешёл в наступление. Летом в Москве бастовали 10 тысяч ткачей. Позднее стачечная волна докатилась до Риги и Владимира, Казани и Саратова, Варшавы и Одессы, Костромы и других промышленных городов. Главными причинами стачек были низкая заработная плата, плохие условия труда и старая проблема фабричных штрафов. Но это была только вершина айсберга. А под ней бурлил глубокий и широкий океан пролетарского недовольства. Почувствовав прилив сил, рабочие решили отомстить. С момента поражения революции 1905 года – после нескольких лет притеснений, увольнений, сокращений заработной платы, многочисленных унижений и других проявлений несправедливости (даже таких, как фамильярное обращение к работникам со стороны руководства) – рабочие испили свою горькую чашу до дна.

Рост производства шёл рука об руку с концентрацией капитала, фабрики и заводы сливались и превращались в более крупные образования. К 1914 году предприятия с занятостью более 500 человек составляли 56,5 процента от общего количества фабрик и заводов. Царская Россия превращалась в одну из главных мировых держав с точки зрения концентрации капитала. Россия оставалась крайне отсталой, полуфеодальной страной, но в то же время получила огромную концентрацию промышленного и банковского капитала – больше, чем во многих других развитых капиталистических странах. Это было наглядным проявлением марксистского закона смешанного и неравномерного развития. Процесс монополизации подтверждается тем фактом, что в 1913 году на девять крупнейших компаний приходилось 53,1 процента выплавки чугуна. Семь часовых заводов производили 90 процентов всех часов. Шесть бакинских фирм производили 65 процентов всей российской нефти. Таких примеров – вагон и маленькая тележка. На территории страны располагалось не менее 150–200 монополий. Господство гигантских фабрик, собирающих под своими крышами тысячи рабочих, вынужденных трудиться в ужасающих условиях, особенно в металлургической промышленности, было мощным фактором, открывшим перед стачечным движением накануне Первой мировой войны невиданные прежде возможности и наделившим его очевидным революционным характером^[606].

Примечательно, что многие стачки были успешными. 140 из 256 стачек (то есть 52,8 процента) окончились победой рабочих. Ещё более значительно выросло число политических стачек. В 1909 году, по официальным данным, политический характер носили 7,7 процента забастовок от общего их числа; в 1910 году этот показатель составил 8,1 процента, а уже в 1912 году он вырос до 75,8 процента. Эти цифры служат точнейшим барометром настроения масс. При этом революционное движение не ограничивало себя только забастовками. Волна радикализации докатилась и до интеллигенции, затронув в первую очередь молодёжь. Возродилось студенческое движение, которое очень скоро попало под влияние революционной социал-демократии. В январе – марте 1911 года большевики уже имели возможность призывать к студенческим бунтам в Санкт-Петербурге, Москве, Киеве, Харькове, Томске и Варшаве. Проходили также широкие манифестации, некоторые из которых носили откровенно политический характер. Так, похороны Льва Николаевича Толстого в ноябре 1910 года превратились в массовую политическую демонстрацию. Реакционеры ненавидели великого русского писателя за его прогрессивные взгляды, а Святейший Синод даже отлучил его от церкви. Но, несмотря на критическое отношение к Толстому со стороны власти предержащей, никто не смог помешать тому, чтобы массы, пришедшие на похороны, не просто проводили в последний путь этого выдающегося человека, но в первую очередь выразили свою ненависть к существующему общественному строю и самодержавному режиму.

Провал попытки достичь единства убедил Ленина в необходимости полного разрыва. Он настаивал на созыве новой конференции для всех подлинно революционных сил в России. В феврале 1910 года Ленин писал, что конференцию необходимо созвать «прежде всего, немедленно и во что бы то ни стало»^[607]. При создании Российской организационной комиссии большевики и партийные меньшевики сотрудничали друг с другом. Характерным фактом является то, что Плеханов больше не принимал участия в этой работе. Бремя его меньшевистских ошибок в решающий момент помешало ему совершить окончательный организационный разрыв с ликвидаторами. «Плеханов виляет, – пояснял Ленин в письме к Максиму Горькому, – это перед развязкой у него всегда, вроде болезни»^[608].

Шестая (Пражская) Всероссийская конференция РСДРП, материалы которой до сих пор не опубликованы^[609], явилась решающим поворотным моментом. Она проходила в невероятно трудных условиях. Положение внутри России по-прежнему было слишком опасным для организации такого рода мероприятий. Подготовке к проведению конференции препятствовали аресты, хотя местные предварительные совещания состоялись ещё в ноябре 1911 года. Местом проведения Шестой конференции РСДРП стала Прага. Активное участие в её организации приняли Пятницкий и Дзержинский при поддержке чешских социал-демократов. Ленин подчёркивал необходимость полной секретности. «Никто, – писал он Антону Немецу 1 ноября 1911 года, – никакая организация не должны об этом знать»^[610]. Несмотря на все предосторожности, часть делегатов была арестована по дороге на конференцию, каждая деталь которой была хорошо известна царской охранке.

Конференция открылась 5 января 1912 года и длилась 12 дней. Истина состоит в том, что участие в этой конференции с самого начала выглядело бесперспективным. В конференции приняли участие 14 делегатов с решающим голосом, 12 из которых были большевиками. Бунд, латвийские, польские, литовские и кавказские социал-демократы, а также группа «Вперёд», Плеханов и социал-демократы, группировавшиеся вокруг венской «Правды» Троцкого, были приглашены к участию в конференции, но не присутствовали на ней. Плеханов, например, сослался на плохое самочувствие. Другие течения либо выступили против созыва конференции, либо выразили серьёзные сомнения в необходимости решительного раскола. Среди большевиков были по-прежнему сильны примиренческие тенденции. В ходе конференции не обошлось без разногласий, причём инициатива в этом исходила не только от партийных меньшевиков. Я. Д. Зевин, который затем присоединился к большевикам и был одним из 26 бакинских комиссаров, убитых англичанами, спровоцировал спор, защищая линию Плеханова. Как и боялся Ленин, Плеханов трусил. На одном из заседаний Зевин огласил заранее подготовленное заявление: «…Принимая участие в этой конференции, снимаю с себя ответственность за действия и решения её, поскольку она не общепартийная конференция, а только части партии…»^[611]

Некоторые делегаты из России, включая ленинского агента Орджоникидзе, настаивали на приглашении к участию в конференции представителей национальных социал-демократических партий, вперёдовцев, Троцкого и партийных меньшевиков. Но все они ответили отказом. «Я был против приглашения, – писал Ленин позднее, – но делегаты пригласили и вперёдовцев, и Троцкого, и Плеханова»^[612]. Но это ещё не всё. Как минимум четыре делегата считали нужным обратиться с приглашением к редакции «Голоса социал-демократа» (Мартов, Дан) – главной газеты меньшевиков, находящихся в открытой оппозиции к решению Ленина формально исключить ликвидаторов из партии. Были и другие проявления несогласия. Несколько делегатов подвергли критике газету «Социал-демократ» за публикацию статей, не понятных рядовым рабочим. Делегаты, работающие в России (прежде всего Голощёкин, Орджоникидзе и Спандарян), выступили с требованием распустить Заграничное бюро ЦК. Орджоникидзе заявил, что «заграница всё время ничего нам не давала хорошего», и даже усомнился в целесообразности единства с группой Плеханова^[613]. Спандарян пошёл ещё дальше, призывая к роспуску всех заграничных групп. «Пусть, кто желает работать, приезжает к нам в Россию»^[614], – сказал он. Здесь снова налицо проявление узости партийных «практиков». Ленину в очередной раз предстояло подкорректировать взгляды этих людей.

«Говорят, нужно вести борьбу с заграничниками, – взял слово Владимир Ильич. – Но нужно понять, против чего борешься. <…> Пока есть столыпинская Россия, есть эмиграция, она тысячами нитей [связана] с Россией, и никакими ножами не перережете»^[615].

Однако, несмотря на твердолобость части большевистских комитетчиков, главная цель была достигнута. Пражская конференция ознаменовала окончательное расхождение путей большевиков и меньшевиков. Поскольку меньшевики бойкотировали конференцию и участие в ней принимали преимущественно большевики, формальный раскол подтвердился уже самим этим фактом. Ленин решил не упускать момент. Для радикального отделения революционного крыла от оппортунизма теперь не требовалось преодолевать сопротивление примиренцев. Заключительная резолюция конференции постановила, что группа ликвидаторов, собравшихся вокруг петербургских журналов «Наша заря» и «Дело жизни», «своим поведением окончательно поставила себя вне партии»^[616]. Эти журналы были органами крайне правого крыла меньшевизма (Потресов и другие). В одной из резолюций также отмечалось, что заграничные группы, не подчиняющиеся русскому центру, «не могут пользоваться именем РСДРП»^[617].

Оставшись один на один с большевиками, Плеханов чувствовал себя неловко. Рубикон был пройдён, и замечания партийных меньшевиков уже не играли существенной роли. Пути назад не было. Хотя меньшевики-партийцы были лучшими из всех левых меньшевиков, хотя они, несомненно, были искренне преданы делу рабочего класса, в решающий момент они проявили колебания и, оказавшись ненадёжными союзниками, в итоге отступили. Они представляли центристское течение, занимая позицию между левым реформизмом и подлинным марксизмом. Их поведение было абсолютно типичным для всех центристских тенденций – в любом месте и в любое время. Ленин в настоящий момент был не готов ни к каким компромиссам, поэтому предложения партийных меньшевиков были отклонены. Тем не менее, несмотря на бескомпромиссность своей позиции, Ленин осознал, что Пражская конференция не конец истории, а начало борьбы за влияние на представителей большей части рабочего класса, а также на других элементов, которые могли быть полезны партии.

Что касается вопроса об организации, Ленин в очередной раз подчеркнул, что необходимо открыть партию и сформировать широкие организации, способные вовлечь в свою работу массы рабочих, недавно пробуждённых ото сна и снова вышедших на политическую арену. Была создана комиссия для выработки резолюции об организационных формах партийной работы. Эти формы, по мысли Ленина, должны приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам. Существует потребность вовлекать в партийную работу как можно больше людей и возлагать на них ответственность за те или иные действия. До сих пор небольшое число активистов в нелегальных партийных ячейках привыкло делать всё самостоятельно. Отныне необходимо обеспечить более широкое распределение обязанностей, более широкое участие и проявление большей инициативы социал-демократических рабочих на заводах и фабриках, в профсоюзах и прочих организациях, где партия может сказать своё веское слово. Эти более широкие организации должны играть очень значительную роль в работе партии. Составы отраслевых комитетов должны ротироваться с целью снижения риска репрессий. Также необходимо перехватить у либералов контроль над легальными организациями. Эта важная характеристика ленинизма – убедительный ответ на всякого рода обвинения в сектантстве. Провозглашение независимости партии было не красивым жестом или формальностью, а первым шагом для работы революционеров в массовых организациях, где они были обязаны участвовать в борьбе, чтобы увести массы из-под крыла либерального и оппортунистического руководства. На конференции была подчёркнута организующая роль партийной прессы, а «Рабочая газета» сделалась официальным органом партии.