Стачечные волны следовали одна за другой. 1 мая бастовал один миллион рабочих, в том числе в Санкт-Петербурге – 250 тысяч человек, в Риге – 44 тысячи человек, в Москве – 32 тысячи человек, на Кавказе – 20 тысяч человек. По своему размаху революционное движение 1914 года уже превзошло аналогичное движение 1905 года. В своей статье «Маёвка революционного пролетариата» Ленин указал, что революционную ситуацию определяют два момента: низы не хотят жить по-старому, а верхи не могут хозяйничать и управлять, как прежде[710]. Именно это характеризовало положение дел в России. Накануне мировой войны Россия подходила к новой революции. Рабочее движение непрерывно закипало. Рост влияния партии отмечается и Бадаевым, который обращается к примеру работы петербургской организации и местного комитета.
«В течение лета, – пишет Бадаев, – всеми делами в Питере руководил Петербургский комитет, работающий с осени прошлого года. У ПК связи на всех заводах. Всё, что делалось в рабочих кварталах, на каждом заводе, на каждой фабрике и даже мастерской, ПК знал, обо всём был осведомлён. Петербургская организация наша во главе с ПК устроена так: на всех заводах есть ячейки, которые выбирают заводской комитет, а на маленьких заводах и сами являются заводскими комитетами. Заводские комитеты посылают представителей в районные комитеты. Кроме того, каждый заводской комитет или, если завод большой, ячейка в мастерской назначают сборщика денег, который каждую получку собирает деньги на всё, что нужно, устраивает подписку на газеты и пр. Затем назначается ещё контролёр; который должен обходить все те учреждения, для которых собраны деньги, узнавать, получены ли деньги, которые собраны на заводе, и получать расписки. Благодаря этому никаких злоупотреблений с деньгами не было и ниоткуда не приходило никаких жалоб.
Каждый районный комитет выбирал исполнительную комиссию тайным голосованием. Старались так, чтобы весь комитет не знал, кто входит в исполнительную комиссию. В исполнительной комиссии каждого районного комитета состояло три человека.
Исполнительные комиссии районов посылали представителей в ПК, также стараясь, чтобы весь районный комитет не знал, кто входит в ПК. ПК со своей стороны выбирал Исполнительную комиссию из 3-х лиц. Иногда приходилось по конспиративным соображениям не выбирать в ПК, а ПК кооптировал кого-нибудь из исполнительной комиссии района.
Благодаря такой организации охранке трудно было добраться до ПК, а ПК всё время действовал, руководил деятельностью организации, объявлял политические стачки и т. д.
Авторитет ПК в рабочих массах стоит очень высоко. Во всех важных случаях рабочие ждут директив ПК. Особенно большое значение имели листки ПК, которые он выпускает в различных случаях.
Петербургские профессиональные организации постановили свои политические стачки не объявлять, а ждать призыва ПК и ему подчиняться. Забастовки 9 января, 4 апреля и 1 мая объявлял ПК. Рабочие очень волновались после закрытия “Правды” и хотели бастовать. ПК решил, что надо сначала хорошо организоваться, выпустить листок, который дошёл бы до массы. И поэтому ПК всё время сдерживал рабочих, уговаривал подождать призыва. ПК призыва к забастовке не дал, а через несколько дней стала выходить другая рабочая газета того же направления, и рабочие несколько успокоились. Всё же тысяч 30 забастовало.
Листки имели громадное значение, поэтому ПК прилагал все усилия, чтобы была техника, где можно было бы печатать листки. Листки приходилось писать самим. Весь ПК состоял из рабочих, а интеллигента трудно найти, чтобы исправить написанный рабочими листок.
Политические стачки в Питере не разрушали, а укрепляли организацию. Можно сказать, что питерская организация возродилась, окрепла и развивалась благодаря политическому стачечному движению. Крики ликвидаторов о “стачечном азарте” показывают, что они совершенно оторвались от рабочих организаций и жизни масс, они не понимают того, что делается сейчас в рабочей среде. Я стоял в центре движения рабочих в Петербурге, и я на каждом шагу постоянно чувствовал, как растёт сила рабочего, как со всех сторон прямо-таки прёт, прёт и прёт.
Резолюции февральского совещания были получены и читались рабочими на заводе.
Вся работа питерской организации велась в духе этих резолюций. Жизнь вполне подтвердила их правильность. Принимая участие в работе, я всё время чувствовал, что работа стоит на правильном пути, что линия взята верно. Ликвидаторов почти не встречал, их не было слышно. Сначала я удивлялся этому, а потом собрание металлистов всё разъяснило: их почти нет в Петербурге»[711].
Большевистское влияние росло также среди женщин и молодёжи. Главным оружием в этой работе была «Правда», чем тираж составлял впечатляющие 40 тысяч экземпляров. Меньшевистский «Луч», для сравнения, выходил тиражом 16 тысяч экземпляров. Большевики всегда подходили к революционной работе среди трудящихся женщин очень серьёзно. Ленин, в частности, придавал огромное значение женскому вопросу, особенно в период революционного подъёма 1912–1914 годов и во время Первой мировой войны. Именно в это время массовые демонстрации рабочих стали приурочивать к Международному женскому дню. Неслучайно Февральская революция 1917 года началась именно 8 марта (23 февраля по старому стилю), когда работницы выступили против войны и низкого уровня жизни.
Социал-демократы начали последовательную работу среди трудящихся женщин в период революционного подъёма 1912–1914 годов. В 1913 году при поддержке большевиков в России отметили первый Международный женский день. В том же году «Правда» начала серию регулярных публикаций, посвящённых женскому вопросу. В 1914 году большевики запустили журнал «Работница», первый номер которого вышел 23 февраля (8 марта) в атмосфере массовых демонстраций. В июле издание этого журнала, как и многих других печатных изданий для рабочих, было прекращено из-за полицейских преследований. Журнал «Работница» финансировался работницами фабрик и заводов и распространялся ими на местах. Журнал писал о проблемах и условиях труда работниц в России и за рубежом, а также поощрял женщин бороться за права с их коллегами-мужчинами. Он призывал женщин-работниц отказаться от участия в том буржуазном женском движении, которое началось после революции 1905 года.
Ключевым вопросом была борьба за лидерские позиции в профсоюзах, где традиционно были сильны меньшевики. До начала Первой мировой войны в большинстве стран профсоюзы выражали интересы только меньшинства рабочего класса, а именно, представителей квалифицированного труда, которые получали более высокую заработную плату и пользовались лучшими условиями, если сравнивать с тем, чем довольствовались простые трудящиеся. Этот слой, который Маркс назвал «рабочей аристократией», часто попадал под влияние либералов, и потому нет ничего удивительного в том, что профсоюзы, особенно их привилегированная часть, были органически склонны к оппортунизму и консерватизму. Россия не была исключением из этого правила, и это объясняет, почему именно меньшевики занимали более сильные позиции в профессиональных союзах.
В 1914 году профсоюзы из Санкт-Петербурга, наиболее сильные и организованные в стране, насчитывали не более 30 тысяч членов, а по всей стране в профсоюзах состояло не более 100 тысяч человек, что крайне небольшой процент от общей численности рабочей силы. Как бы то ни было, профсоюзы как основные классовые единицы, имели фундаментальное значение для любого политического течения, стремящегося получить контроль над широкими массами. Несмотря на трудности, большевики вели терпеливую революционную работу даже в самых бюрократических и реакционных профсоюзах, стремясь получить поддержку большинства их членов. И в конечном счёте этот кропотливый и терпеливый труд увенчался успехом.
К 1913–1914 годам большевики уже имели возможность вмешиваться в работу всех профсоюзных съездов и бросить вызов правому крылу. К лету 1914 года большевики получили большинство в профсоюзах Москвы и Санкт-Петербурга. Так, например, в Санкт-Петербурге из 19 профсоюзов 16 поддерживали большевиков и только 3 (профсоюзы чертёжников, конторщиков и работников химической промышленности) – меньшевиков. В Москве все 13 профсоюзов контролировались большевиками. Учитывая традиционное превосходство меньшевиков в работе профсоюзов, рост влияния большевиков здесь особенно впечатляет и фактически отражает изменение настроения рабочего класса.
Под давлением массового революционного движения правое крыло постепенно теряло поддержку среди квалифицированных слоёв рабочего класса и профессиональных союзов. В своих высказываниях того периода меньшевистские вожди фактически признаются в том, что они всё больше обособляются от рабочего класса. Акакий Иванович Чхенкели, депутат Государственной думы от Карса и Батума, в январе 1914 года на заседании меньшевистской думской фракции сетовал на то, что их фракция «порвала все связи с рабочими»[712]. Эта оценка получила официальное подтверждение в феврале того же года на заседании Организационного комитета. Руководящий центр меньшевиков признал, что думская фракция меньшевиков отдалилась от широких масс. Легко понять, почему меньшевики так стремительно сдали позиции. Вся их политика строилась на упрочении связей с либеральной буржуазией. Они искали решение вверху, а не внизу. Поэтому рост массового движения и громогласные стачечные волны сильно озадачили их. Фактически они считали этот рост неудобным, неприятным для себя, поскольку он мог отпугнуть от них друзей-кадетов. Такое недоверие к массовому движению было тесно связано с их целостной концепцией российской революции как преимущественно буржуазного дела. Массы, по их мнению, должны были вести себя почтительно по отношению к буржуазии, то есть им следовало играть в революции роль второй скрипки и не заходить «слишком далеко».
«Меньшевики к тому же оставались чрезвычайно непоследовательными, амбивалентными в своём отношении к стачкам, – пишет Роберт Маккин. – Отчасти их сомнения были обусловлены их особой интерпретацией формы буржуазной революции в российских условиях и природы современного кризиса… [Однако] меньшевистских интеллигентов одолевал невысказанный страх того, что, по-видимому, непрерывный и неконтролируемый всплеск рабочих волнений отпугнёт потенциальных “буржуазных союзников”»[713].
В статье, опубликованной в журнале «Наша заря», Ф. И. Дан предупреждал, что «в политической борьбе стачка не всегда является единственным и целесообразным средством»[714]. Для вождей рабочих-реформистов стачки, равно как и другие массовые проявления инициативы снизу, разумеется,