Книги
Ленин и Троцкий. Путь к власти
Ленин, пробиваясь сквозь завесу шовинистической демагогии и слащавого пацифизма, призывал искать общественно-экономические корни социал-шовинизма, его классовый фундамент в явлении рабочей аристократии. Массовые партии и профсоюзы Второго интернационала сформировались в длительный период капиталистического роста и полной занятости населения, когда были возможны некоторые реформы, а рабочему классу, особенно его передовым слоям, шли на некоторые уступки. В этих условиях многие рабочие организации обросли толстым слоем бюрократии, который включал в себя членов парламента, профсоюзных чиновников, журналистов и им подобных. Среди этих людей было много карьеристов, напыщенных чинуш, которых от рабочего класса отделял и уровень их доходов, и другой стиль жизни, и другая психология. Под влиянием общественной среды и более высокого уровня жизни они постепенно проникались буржуазными идеями. Десятилетия мирного и постепенного развития в условиях промышленного бума и затухание классовой борьбы (Россия была исключением из этого правила) привели к тому, что массовые организации рабочих, главным образом их руководство, поддавались негативному влиянию чужеродных классов. На словах они по-прежнему клялись в верности своей партии, идеям классовой борьбы и социализма, а на практике действовали строго в рамках того, что позволяло буржуазное законодательство и «общественное мнение». Они стали жертвами той смертельной болезни, которую Маркс окрестил парламентским кретинизмом. В статье «Исторические судьбы учения Карла Маркса» Ленин так характеризует рассматриваемый период:
«Второй период (1872–1904) отличается от первого “мирным” характером, отсутствием революций. Запад с буржуазными революциями покончил. Восток до них ещё не дорос.
Запад вступает в полосу “мирной” подготовки к эпохе будущих преобразований. Везде складываются пролетарские по своей основе социалистические партии, которые учатся использовать буржуазный парламентаризм, создавать свою ежедневную прессу, свои просветительные учреждения, свои профессиональные союзы, свои кооперативы. Учение Маркса одерживает полную победу и –
Диалектика истории такова, что теоретическая победа марксизма заставляет врагов его
В международной социал-демократии тон задавали не только вожди правого крыла. Были также представители центризма: Карл Каутский, Рудольф Гильфердинг и Хьюго Хаасе в Германии, Жан Лонге и Альфонс Мергейм во Франции, Джеймс Рамсей Макдональд в Великобритании, Виктор Адлер в Австро-Венгрии и другие. Типичное поведение этих людей выражалось в том, чтобы, прячась за маской пацифизма, избегать действительной борьбы с социал-шовинистами правого толка. Ленин направил на эту тенденцию весь огонь своей критики, считая центризм основным препятствием к переходу рабочих на революционный путь. Эти люди, говорил Ленин, были левыми на словах, но правыми на деле. Точно такой же фразой можно охарактеризовать левых реформистов в каждый период истории.
Потребовалось время, прежде чем революционное крыло оправилось от сокрушительного удара августа 1914 года. Медленно, но верно происходила перегруппировка сил. Из внутренних размежеваний и расколов в прежних массовых социал-демократических организациях рождался новый революционный интернационализм. В числе представителей этого левого течения были: Карл Либкнехт, Роза Люксембург и Клара Цеткин в Германии, Димитр Благоев и Васил Коларов в Болгарии, Джон Маклин в Шотландии, Джеймс Коннолли в Ирландии, а также сербские социал-демократы, которые, будучи представленными в парламенте, отдали два голоса против военных кредитов. Болгарские «тесняки» («тесные социалисты») поддержали антивоенный манифест и проголосовали против милитаризации страны. Однако, кроме положительных сторон, этот процесс имел и негативные тенденции. Ряд бывших левых социал-демократов, таких как Парвус в Германии и Плеханов в России, перешли в лагерь социал-шовинизма. Кроме России, Сербии и Болгарии, левая международная тенденция имела очень сильные позиции и в Социал-демократической партии Германии.
2 декабря 1914 года Карл Либкнехт один-единственный голосовал в рейхстаге против военных кредитов. Этот мужественный поступок, став поворотным моментом, воодушевил рабочих левого крыла не только в Социал-демократической партии Германии, но и во всех социалистических партиях воюющих стран. 4 декабря в Галле состоялась встреча партийных активистов, которая поддержала позицию Либкнехта. Большевики попытались установить связь с германскими левыми, но пришли к выводу, что это фактически невозможно сделать ни через Швейцарию, ни через Скандинавию. Такая связь была чрезвычайно важна ввиду той важной роли, которую традиционно играла Социал-демократическая партия Германии в рядах Интернационала. Революционные интернационалисты, такие как Роза Люксембург и Франц Меринг, храбро выступили против войны. В Австро-Венгрии левые тоже громко заявили о себе. В Великобритании, главным образом в Шотландии, прошли антивоенные митинги, а чуть позже и забастовки (забастовка квартиросъёмщиков в Глазго, движение шоп-стюардов). Ставя фундаментальные вопросы в самой резкой форме, война породила ряд кризисов и расколов в левых партиях Великобритании, таких как Британская социалистическая партия, Социалистическая лейбористская партия (SLP) и Независимая рабочая партия (ILP), на базе которых позднее сформируется Коммунистическая партия Великобритании.
Во Французской секции Рабочего интернационала и французских профсоюзах также наблюдался рост левой оппозиции. Революционное синдикалистское течение во главе с Альфредом Росмером и Пьером Монаттом выступило против вождей реформистского, правого крыла, некогда бывших синдикалистами. Чем дольше затягивалась война, тем больше позиций теряли социал-шовинисты. Тираж правошовинистической газеты «Юманите» снизился примерно на треть. В Италии революционная социалистическая тенденция была представлена газетой «Аванти» под редакцией Джачинто Серрати, а вождём правого крыла Итальянской социалистической партии был будущий фашистский диктатор Бенито Муссолини. Социал-демократы Румынии тоже заняли революционную антивоенную позицию. Нидерландские левые объединились вокруг газеты «Трибуна», однако их лидер Антон Паннекук, как и некоторые другие, придерживался леворадикальных взглядов. Такие взгляды, явившись реакцией на политику партийного руководства, были в то время весьма распространённым явлением. В общем и целом левое движение состояло из достаточно слабых и неопытных групп, незрелость которых находила своё выражение в повороте к ультралевым и полуанархо-синдикалистским позициям.
Война, несмотря на присущие ей ужасы и жестокость, имеет одну примечательную черту. Она вскрывает все слабости и пороки общественно-политической системы. Все политические течения проходят проверку на прочность, обнажается лицемерие и притворство участников политической игры, дипломатические уловки теряют свою силу, и история окончательно расставляет всё по своим местам. Войны и революции разоблачают в партиях, политических программах и индивидах все их слабости, а затем безжалостно уничтожают их. Патриотическая волна, захлестнувшая российское общество, казалось, не встречала на своём пути никаких препятствий. Цвета государственного флага сплотили вокруг себя не одну крупную революционную фигуру, в том числе известного теоретика анархизма князя Кропоткина. Сторонник взаимопомощи, как метко подчёркивает Лионел Кохан, в один миг превратился в приверженца взаимного уничтожения[729]. Все течения, имевшие место в международной социал-демократии, присутствовали и в России, но здесь было одно существенное отличие. Благодаря упорной борьбе Ленина с оппортунизмом на протяжении всего предшествующего периода влияние революционного крыла в России было несоизмеримо больше, чем на Западе. Реформизм, как левый, так и правый, напротив, занимал здесь весьма слабые и непрочные позиции. Хотя в первый период войны большевикам не удалось полностью избежать нерешительности и дезориентации, они очень скоро восстановили статус-кво благодаря непримиримым и принципиальным действиям Ленина.
Что касается меньшевиков, то война беспощадно разоблачила их хроническую слабость и неустойчивость, вызвав внутреннее брожение в их рядах. Внезапное начало войны застало меньшевиков врасплох. Фундаментальный вопрос об отношении к войне лишил их теоретического оружия и разделил на множество фракций и течений. Плеханов, к примеру, занял ультранационалистическую позицию, а Мартов – левоцентристскую. Между двумя этими фигурами было много промежуточных взглядов. Более того, война предельно обнажила политическую и организационную беспомощность меньшевиков. Часть интеллигентов, группирующаяся вокруг журнала «Наша заря», а именно: А. Н. Потресов, Е. А. Маевский, Ф. А. Череванин и П. П. Маслов, открыто встала на защиту одного из вариантов оборончества.
В наиболее трагическом положении оказался Плеханов, который с самого начала примкнул к крайне правому крылу, заняв такую яростную шовинистическую позицию, что, по сути, оказался в полной изоляции от своих коллег. Как и все социал-шовинисты, Плеханов попытался прикрыть факт предательства «умной» софистикой, что, надо признать, всегда получалось у него блестяще.
«Борьба эксплуатируемых с эксплуататорами, – писал он, – не перестаёт быть классовою оттого, что эксплуататоры живут по ту сторону границы и говорят на другом языке. Пролетарии стран, атакованных Германией и Австрией, ведут международную классовую борьбу уже тем самым, что с оружием в руках противятся осуществлению эксплуататорских планов австро-германских империалистов»[730].
Ленину было трудно поверить в то, что произошло с его старым учителем, особенно на фоне поддержки Плехановым большевиков в период реакции. «В начале октября выяснилось, – вспоминает Крупская, – что вернувшийся из Парижа Плеханов выступал уже в Женеве и собирается читать реферат в Лозанне. Позиция Плеханова очень волновала Владимира Ильича. Он верил и не верил, что Плеханов стал оборонцем»[731].
Как только Ленин увидел, что Плеханов пересёк опасную черту, он тут же решил противостоять ему в открытых дебатах. Ленин, вспоминает Крупская, беспокоился, что ему не удастся попасть на плехановский реферат и сказать всё, что накипело, – что не пустят меньшевики столько большевиков.
«Я представляю себе, – пишет Надежда Константиновна, – как не хотелось ему в этот момент разговаривать с публикой о всякой всячине, и понятны его наивные хитрости, имевшие целью остаться одному. Ясно представляется, как среди суетни с кормёжкой, которая происходила у Мовшовичей, ушёл Ильич в себя, волновался так, что не мог куска проглотить. Понятна немного натянутая шутка, сказанная вполголоса близсидящим товарищам по поводу вступительного слова Плеханова, заявившего, что он не подготовился к выступлению на таком большом собрании. “Жулябия”, – бросил Ильич, а потом ушёл весь целиком в слушание того, что говорил Плеханов. С первой частью реферата, где Плеханов крыл немцев, Ильич был согласен и аплодировал Плеханову. Во второй части Плеханов развивал оборонческую точку зрения. Уже не могло быть места никаким сомнениям. Записался говорить один Ильич, никто больше не записался. С кружкой пива в руках подошёл он к столу. Говорил он спокойно, и только бледность лица выдавала его волнение. Ильич говорил о том, что разразившаяся война не случайность, что она подготовлена всем характером развития буржуазного общества»[732].
У Ленина было только десять минут. Но этого времени хватило ему, чтобы напомнить слушателям о резолюциях международных конгрессов в Штутгарте, Копенгагене и Базеле и призвать социал-демократов бороться с шовинистическим угаром своей страны. Надо, подчёркивал Ленин, превратить начавшуюся войну в решительное столкновение пролетариата с правящими классами. Плеханов с обычными остротами возражал Владимиру Ильичу. Меньшевики, коих было подавляющее большинство, бешено аплодировали Георгию Валентиновичу. Ленин в тот момент, вероятно, почувствовал себя не в своей тарелке.
Военная лихорадка требовала новых жертв. Потресов, как и Плеханов, капитулировал перед социал-шовинизмом. Другой видный меньшевик Г. А. Алексинский зашёл так далеко вправо, что после Октябрьской революции стал белоэмигрантом. И этот случай был далеко не уникальным. Возмутительный факт поддержки Плехановым социал-шовинизма почти не нашёл поддержки в рядах российской социал-демократии, и на протяжении всей войны Плеханов оказался едва ли не в полном одиночестве.
«Ничтожное число интеллигентов-меньшевиков в Петрограде присоединилось к прямой капитуляции Плеханова перед национализмом, – пишет Маккин. – Среди его немногочисленных сторонников были А. Ю. Финн-Енотаевский и Н. И. Иорданский – меньшевик-партиец, редактор ежемесячного журнала “Современный мир” (в котором публиковались многие статьи Плеханова). В обзоре социалистических взглядов на войну в январе 1916 года охранка отмечала, что российские сторонники Плеханова “оказали ничтожное влияние на общественное настроение”»[733].