Большевики не проявляли такой скованности и поэтому быстро расширяли своё влияние в профсоюзах, особенно в ключевых промышленных объединениях, таких как объединения рабочих-металлистов. Даже в профсоюзах, где всегда была велика роль меньшевиков, например в объединениях печатников, происходил постепенный отход от позиций ликвидаторов, которые всё более обособлялись и дискредитировали себя. Летом 1913 года ликвидаторы проиграли на выборах в Союз московских типографских рабочих. Осенью то же самое произошло в Прибалтике. В апреле 1914 года большевики завоевали половину мест в руководящих органах Союза типографских рабочих Санкт-Петербурга. Это энергичное и успешное наступление на профсоюзы, оказалось, было генеральной репетицией того, что случилось в 1917 году. Эффективное сочетание работы в нелегальных партийных организациях и проникновения во всевозможные легальные организации рабочих – в профсоюзы, в кооперативы, в общества взаимного страхования, в легальную печать и в Думу – на практике доказало, что такой путь был единственно верным.

Статистика профсоюзного движения, которое охватывало незначительное число рабочих, пусть и наиболее активных, не даёт полного представления о силе партии в тот период. В большинстве городов большевики захватили инициативу почти во всех рабочих клубах и ассоциациях, деятельность которых под влиянием партии приобрела политическую окраску. Во многих регионах, особенно в провинции, эти клубы стали центрами революционной деятельности. То же самое можно сказать о кооперативных обществах на Украине и в других местах, а также о кассах взаимного страхования. Принимая участие в такой работе, уделяя внимание повседневным проблемам рабочих и их семей, большевики смогли установить контакты с другими общественными слоями: торговцами, лавочниками, бухгалтерами, железнодорожными рабочими, государственными служащими, ремесленниками и другими непролетарскими элементами. В Санкт-Петербурге, Москве, Риге, Баку и других городах легальная работа велась большевиками даже в спортивных клубах, а также в музыкальных и театральных кружках. Медленная, терпеливая работа в этих, казалось бы, бесперспективных областях в итоге окупилась сполна. В конце концов в подлинной революционной работе нет ничего чарующего. На девять десятых она складывается из нудных и совсем не захватывающих рутинных дел, направленных на завоевание доверия широких масс.

Чтобы наладить связи с крестьянами и сельскими пролетариями (а это было жизненно важной задачей для массовой партии в России), большевики бросили лозунг «Несите революционное слово в деревню!». Наряду с письмами рабочих «Правда» публиковала на своих страницах и письма, поступающие от крестьян. При этом большевики не пренебрегали работой среди студентов и интеллигенции. В Санкт-Петербурге для агитации среди людей с высшим образованием была создана группа, которая находилась под контролем большевиков и в которую входили представители всех социал-демократических фракций. Эта группа, насчитывавшая около 100 участников, была ещё относительно слаба; сказывалось уменьшение революционного влияния на интеллигенцию в предыдущий период. Но намечался, однако, новый рост. Таким образом, новообразованная партия большевиков на практике применяла старый народнический лозунг «В народ!», но делала это на более высоком уровне, вооружившись научной программой и руководствуясь пролетарской революционной политикой. Суть этой политики можно выразить следующим образом: пролетариат должен бороться за то, чтобы встать во главе каждой угнетаемой части общества, а партия должна бороться за то, чтобы подчинить своему влиянию пролетариат.

Буржуазные либералы, чувствуя, как земля уходит у них из-под ног, стали дистанцироваться от правительства и требовать реформ. Напуганные ходом событий, они пытались убедить царский режим в необходимости пойти на уступки. «Начинайте реформы, пока ещё не поздно!» – таким был их боевой клич. Храбрости им придал растущий конфликт между «реформистами» и «реакционерами» внутри самого режима, который шёл рука об руку с конфликтом между кадетами и самодержавием. В 1913 году случалась даже «забастовка министров». Как это обычно бывает, раскол в верхах – первое предупреждение о надвигающемся революционном кризисе. «Настроение среди фабричного и заводского люда неспокойное…»^[715] – с тревогой писал государю министр внутренних дел В. А. Маклаков, намекая на необходимость применения суровых мер. Это предложение, разумеется, было одобрено царём, но отклонено председателем Совета министров В. Н. Коковцовым. Это обстоятельство ещё раз указало на колебания и разобщённость в верхах. Правительство теряло самообладание, и разгорелись споры о том, как решать возникшую проблему: железным кулаком или елейными речами.

К тому моменту правительство было монополизировано самыми реакционными элементами. С приближением войны всё прояснялось и заострялось, становилось менее путаным и двусмысленным. Умеренные либералы, соглашатели, а также все случайные фигуры и группировки безжалостно выдавливались на обочину истории. Оставались только две ярко выраженных влиятельных тенденции, два выбора: революция и реакция. Отчаявшиеся либералы решили опереться на рабочий класс и поэтому пошли с ним на соглашение. В марте 1914 года кадеты создали своего рода «оппозиционный комитет» и даже включили в его состав большевика Ивана Скворцова-Степанова. Несмотря на известную мягкотелость либералов, Дан и другие меньшевики возлагали на этот комитет все надежды.

Получив информацию о таком развитии дел, Ленин посоветовал Скворцову-Степанову точно разузнать, как далеко либералы были готовы зайти в своих действиях, то есть, к примеру, сколько денег они были готовы пожертвовать на развитие нелегальной печати. Как и следовало ожидать, либералы не дали конкретного ответа. Кадеты не имели серьёзных намерений бросать вызов царскому режиму или помогать революции. Ещё меньше к этому стремились их союзники-октябристы. Все призывы либералов к реформированию бюрократии были направлены на сохранение существующей системы, а отнюдь не на её свержение. Меньшевики совершили «маленькую» ошибку, спутав революцию с контрреволюцией в демократическом обличье. Столкнувшись с рабочим классом, либералы и реакционеры неизбежно создали единый реакционный блок. Действительное различие между либералами и членами правительства выражалось только в несхожести мнений о способах борьбы с рабочим классом. Как бы то ни было, эти расколы, учил Ленин, следовало умело использовать, а не тешить себя иллюзиями по их поводу, как это делали меньшевики.

Сложилась объективная революционная ситуация, и решающее значение теперь имел субъективный фактор. Речь шла о том, готов ли рабочий класс и его вожди, используя настоящее положение дел в своих интересах, свергнуть самодержавие и захватить власть. Важно понимать, что после расставания с оппортунистами партия была сильнее, чем когда-либо. Но в этот процесс, к сожалению, вмешалась война. К весне 1914 года тираж «Правды» составлял 40 тысяч экземпляров, но фактически один экземпляр читали целые коллективы на заводах и фабриках. В апреле 1914 года у «Правды» было 8858 постоянных подписчиков в 740 населённых пунктах, к июню стало известно уже о 11534 подписчиках в 944 населённых пунктах. Такой стремительный рост говорит о быстром распространении идей большевиков и о более серьёзной работе с широкими массами. И только в тот момент, когда за большевиков уже фактически было подавляющее большинство представителей рабочего класса, ликвидаторы выступили с предложением о «единстве». 22 апреля 1914 года – ко второй годовщине «Правды» – в стране был проведён первый День рабочей печати. Стартовала кампания по сбору средств, в которой были задействованы все партийные и фабрично-заводские группы, профсоюзные ячейки и культурные сообщества. Газета получила поздравления и пожертвования от 1107 рабочих коллективов. Помимо «Правды», большевики выпускали ещё теоретический журнал «Просвещение», а также множество газет регионального и местного значения.

Этот прогресс, конечно, впечатлял, но Ленин накануне нового революционного подъёма был обеспокоен. Отмечая, что на местах была проведена превосходная работа, он в то же время признавал, что Центральный комитет заметно отстаёт.

Ленин критиковал не только работу ЦК, но и деятельность редакции «Правды». Он видел потребность в обновлении, во вливании в руководящие органы представителей новых слоёв рабочих. В некоторой степени это напоминало азартную игру, но, тем не менее, это было лучше, чем застой или жизнь былыми заслугами, ведь многие представители «старой гвардии» погрязли в рутине и консерватизме. Не хватало баланса. Ленин, проявляя привычное терпение, тактичность и лояльность, стремился не только сохранить старый костяк партии, но и влить в неё свежую кровь. Решение этой задачи – достойная проверка на лидерские качества. Ленин настойчиво требовал включения новых рабочих в руководящие органы. Полным ходом шла подготовка к очередному партийному съезду. Ликвидаторы, как обычно, выступили против его проведения, расценив этот съезд как частное собрание ленинской клики. Однако их протесты уже не производили никакого впечатления.

Ликвидаторы отчаянно метались, требуя от объединённого комитета объявить о созыве объединительного съезда. Все их предложения были отклонены. Ленинцы отныне держали всё под контролем. За большевиками шла армия рабочих, за ликвидаторами не шёл никто. Ситуация была настолько ясной, что все надежды на объединение развеялись как дым. Отвергнув предложение о единстве, большевики, однако, дали понять, что пригласят к участию в съезде представителей всех добросовестных рабочих групп независимо от их политического кредо. Вопрос о единстве был урегулирован самой практикой. «Августовский блок», с момента создания раздираемый внутренними противоречиями, окончательно распался в начале 1914 года. Выход из него единственной массовой организации – латвийских социал-демократов – стал началом конца. Троцкий, к тому моменту уже покинувший редколлегии ликвидаторских печатных изданий, в феврале 1914 года предпринял попытку создать новый «нефракционный» журнал «Борьба». Но время для таких попыток уже прошло. С привычным для него сарказмом Ленин отмечал, что «пресловутые объединители не сумели даже объединиться между собой»^[717]. В отчаянии меньшевики обратились в Международное бюро Второго интернационала. Однако Ленин, помня о поведении Интернационала при решении предыдущих спорных ситуаций, был настороже. Саму попытку искать нейтрального посредника в решении намеченных вопросов Ленин расценил как фарс. Но, поскольку авторитет Интернационала был достаточно высок и, стало быть, отвод предложения о посредничестве был бы неправильно понят, большевики всё-таки согласились принять участие в «объединительном» совещании, созываемом Международным социалистическим бюро. Но сделать это они решили исключительно с той целью, чтобы разоблачить ликвидаторов и доказать, что «Августовский блок» не более чем фикция^[718].

На Брюссельском «объединительном» совещании в июле 1914 года большевиков представляли вожди второго плана. На совещании также присутствовали меньшевики-ликвидаторы, приверженцы Троцкого и его журнала «Борьба», сторонники плехановской группы «Единство», депутаты от фракции меньшевиков в Государственной думе, вперёдовцы, бундовцы, социал-демократы Латышского края, социал-демократы Литвы и представители трёх социал-демократических групп из Польши. Стремясь при помощи бюрократии добиться брачного союза между двумя непримиримыми политическими течениями, Интернационал сделал ставку на фигуры крупного калибра. Это было вполне логичное решение для людей, которые давно отошли от принципиальной политики и выбрали политику реальную^[719]. Председателем совещания был бельгийский социал-демократ Эмиль Вандервельде, ему помогали Камиль Гюисманс и Карл Каутский. В ходе совещания Каутский произнёс исторические слова о том, что в Германии нет раскола, несмотря на расхождения во взглядах между Розой Люксембург и Бернштейном. Вскоре всем станет понятен притворный, напускной характер этого высказывания. Каутский предложил резолюцию об объединении РСДРП, утверждавшую, что в российской социал-демократии нет никаких существенных разногласий, мешающих единству. Большевики, однако, твёрдо стояли на своём, несмотря на давление со всех сторон. На этом совещании, длившемся три дня, делегаты от большевиков отказались признать за Интернационалом право выступать в роли третейского судьи. В сложившейся обстановке они не видели причин идти на уступки. Вандервельде пригрозил большевикам осуждением на следующем конгрессе Интернационала, ещё не зная о том, что этому конгрессу так и не суждено было состояться. Очень скоро грандиозные события буквально взорвут прежний Интернационал, и наружу выступит вся та ложь, вся та полуправда и фальшь, на которую он опирался в своём существовании.

Слабость российской буржуазии и зависимость её от иностранного капитала, в свою очередь, определяли внешнюю политику царизма, который, будучи младшим партнёром в альянсе с англо-французским империализмом, был окончательно сбит с толку и запутался в противоречиях. До 1912 года все действия царизма были подчинены перспективам войны. Внешняя политика Российской империи диктовалась военными целями самодержавия и помещиков, а эти цели были идентичны военным интересам российских банкиров и капиталистов. Речь шла о завоевании зарубежных территорий, рынков и источников сырья, то есть о классической империалистической политике экспансионизма. Российская буржуазия, в том числе её «либеральное» крыло, была согласна играть роль второй скрипки самодержавия, надеясь получить доступ к прибыльным рынкам в результате войны. Но на пороге войны самодержавие снова оказалось перед лицом революции.

Накануне Первой мировой войны революционное движение в России было сильнее, мощнее и шире, чем в 1905 году. Важно отметить и то, что сознание рабочего класса находилось на качественно более высоком уровне, чем прежде, и это отразилось, к примеру, на том, что подавляющая часть рабочих пошла за большевиками.

«Для понимания двух главных течений в русском рабочем классе, – писал Троцкий позднее, – важно иметь в виду, что меньшевизм окончательно оформился в годы реакции и отлива, опираясь главным образом на тонкий слой рабочих, порвавших с революцией; тогда как большевизм, жестоко разгромленный в период реакции, стал быстро подниматься в годы перед войной на гребне нового революционного прибоя. “Наиболее энергичным, бодрым, способным к неутомимой борьбе, к сопротивлению и постоянной организации является тот элемент, те организации и те лица, которые концентрируются вокруг Ленина”, – такими словами оценивал департамент полиции работу большевиков за годы, предшествовавшие войне»^[720].

Превосходство большевиков подтверждалось целым рядом фактов. На выборах в IV Государственную думу большевики получили шесть из девяти мест от рабочих курий. В ходе политической кампании за создание независимой думской фракции депутаты-большевики получили более 69 процентов всех подписей рабочих. После создания в Думе отдельной фракции большевиков в октябре 1913 года ликвидаторы получили поддержку только 215 рабочих групп, в то время как большевистских депутатов поддержали 1295 групп рабочих, то есть 85,7 процента от общего их числа! Существует и другая статистика, которая наглядно показывает тотальное превосходство влияния большевиков. В 1913 году печатный орган ликвидаторов поддержала 661 рабочая группа, а «Правду» – 2191 человек, то есть 77 процентов. К 13 мая 1914 года эти цифры выросли до 671 и 2873 соответственно. Иначе говоря, печатный орган большевиков поддерживал уже 81 процент от общего числа рабочих. Таким образом, несмотря на приблизительный характер приведённых цифр в условиях нелегальной и полулегальной работы, можно с большой долей вероятности рассчитать, что большевиков поддерживали не менее трёх четвертей всего организованного рабочего класса.

Рабочее движение крепло с каждым днём. В борьбу постоянно вовлекались новые регионы. В мае 1914 года забастовали 50 тысяч рабочих в Баку. В знак солидарности с Баку начались стачки в Санкт-Петербурге, Москве, Харькове, Киеве, Ростове-на-Дону и Николаеве. 1 июля Петербургский партийный комитет организовал рабочие митинги с лозунгами «Товарищи бакинцы, мы с вами!» и «Победа бакинцев – наша победа!»^[721]. Градус накалялся. В этот день полиция разогнала массовый митинг рабочих на Путиловском заводе. Из 12 тысяч человек 50 получили ранения, двое были убиты. Вести из Санкт-Петербурга потрясли всю страну. К 4 июля бастовали уже 90 тысяч человек. Центральный комитет большевиков назвал трёхдневную всеобщую стачку испытанием сил. К 7 июля бастовали уже 130 тысяч рабочих.

В то время как рабочие массово выражали своё недовольство, в Санкт-Петербурге с официальным визитом гостил президент Франции Раймон Пуанкаре. Он прибыл сюда, чтобы обсудить с царём некоторые деликатные вопросы, касающиеся международного положения. Пока два почтенных мужа обсуждали предстоящую войну, на улицах города бушевала другая война. Центр столицы был наводнён полицией и войсками, присланными для усмирения рабочих. Хотя всеобщая забастовка объявлялась всего на три дня, стачечные волны было не остановить. Следующие цифры показывают действительную картину стачечного движения накануне Первой мировой войны^[722]: