Конечно, не могло быть и речи о единстве при сохранении принципиальных разногласий. Газета Троцкого «Начало» сыграла значительную роль для обеспечения самой возможности единства на принципиальной основе. Под влиянием революции даже вожди меньшевиков стали клониться влево, по крайней мере на словах. В ноябре 1905 года Фёдор Дан писал Каутскому: «Мы живём здесь словно опьянённые. Революционный воздух действует на людей как вино»^[392]. Следует отметить, что меньшевики в Санкт-Петербурге были намного левее своего руководства в эмиграции, и это движение влево стало возможно благодаря Троцкому и Парвусу. Революция сблизила столичных большевиков и меньшевиков. К осени они уже создали совместный комитет. И «Начало», и «Новая жизнь» выступали за восстановление единства. Главный комитет столичных большевиков в присутствии Ленина принял единодушное решение о том, что раскол был всего лишь результатом условий эмиграции и что развитие революции устранило само основание для раскола в РСДРП.

Обе стороны пошли на уступки. Меньшевики приняли первый параграф устава партии в формулировке Ленина. Это было довольно иронично, поскольку большевики уже открыли двери в партию и ослабили режим в соответствии с новыми условиями. Прежние разговоры о заговорщичестве и ультрацентрализме потеряли свою актуальность. Центральный комитет большевиков и Организационный комитет меньшевиков создали федеративную структуру и вели переговоры об объединении. Обе фракции должны были как можно скорее созвать свои собственные конференции, что подготавливало путь к Объединённому съезду. При подготовке к объединению большевики предложили созвать совместную конференцию, но меньшевики отказались от этого предложения и в ноябре провели свою конференцию. Конференция большевиков прошла с 12 по 17 декабря 1905 года в финском городе Таммерфорсе – как раз в тот момент, когда рабочие Москвы и Баку вели отчаянную борьбу с силами реакции. Напряжённая обстановка требовала уделить больше внимания повышению безопасности и укреплению нелегального аппарата. 11 декабря был принят избирательный закон о выборах в Государственную думу. Видя перспективу немедленного вооружённого восстания, Таммерфорская конференция выступила за активный бойкот Думы. Логика этого решения ясна. Вообще говоря, бойкот парламента имеет смысл только тогда, когда вы в состоянии его свергнуть и предложить вместо него что-то более совершенное. Со всех сторон шли сигналы о революционных потрясениях. В период с конца октября по начало декабря страну захлестнули стачки, крестьянские бунты, мятежи в армии и на флоте, восстания в Грузии и Прибалтике.

К концу октября 1905 года брожение в деревнях вышло на новый уровень. Волна крестьянского недовольства, затронувшая 37 процентов европейской части страны (особенно Черноземье, Латвию, Эстонию, Грузию и Украину), коснулась и вооружённых сил. В армии и на флоте прошла серия мятежей, и это ещё раз подчеркнуло важность работы социал-демократов среди солдат и матросов. Помимо легальной массовой работы, большевики начали усиленно готовиться к вооружённому восстанию. За военную сторону дела отвечал Л. Б. Красин, который, задействовав армию, организовал вооружённые группы. Местные комитеты создали особые подразделения для приобретения оружия. Осенью началось создание подпольных складов оружия и мастерских по производству бомб. Горький в очередной раз играл ключевую роль в решении финансовых вопросов. Важным источником доходов стали экспроприации – ограбление банков специальными вооружёнными отрядами под контролем большевиков. Объективные условия для вооружённого восстания были налицо.

Осенью все следили за развитием событий в Санкт-Петербурге – точке, где сходились все вихри революции. Однако рабочие столицы, которые несли на себе основное бремя конфликта с января по ноябрь, выпустили вожжи из рук. После обнародования Манифеста 17 октября наконец показали своё истинное лицо работодатели-либералы, которые прежде, казалось бы, сочувствовали революционному движению и даже выплачивали зарплату бастующим. 31 октября Петербургский совет рабочих депутатов объявил всеобщую стачку с требованием введения восьмичасового рабочего дня. Руководители предприятий оказали жёсткое сопротивление, и стачка закончилась неудачей. 12 ноября Совет отменил стачку. Это был поворотный момент. Октябрьская всеобщая стачка была едва ли не последним вздохом столичного революционного движения. Ноябрьская стачка в Санкт-Петербурге объединила ещё больше рабочих. Но это была поистине лебединая песня рабочего класса, серьёзно ослабленная месяцами борьбы. Осознав, что рабочее движение пошло на спад, работодатели объявили локаут, а полиция и армия приступили к разгону рабочих собраний. Ноябрьский локаут показал, что капиталисты знали о действительном положении дел. Начались массовые репрессии, увольнения и аресты. Опасаясь, что революционное движение распадётся на ряд партизанских отрядов, разгромить которые не составит большого труда, Петербургский совет принял решение о тактическом отступлении, а 12 ноября, после напряжённой дискуссии, прекратил забастовку, чтобы сохранить единство и организацию при отступлении.

Отступничество буржуазных либералов склонило чашу весов в пользу революционного лагеря. Генерал Трепов был тогда фактическим диктатором России. Опасаясь «анархии», либералы держались поближе к его мундиру. 26 ноября царский режим оказался достаточно сильным для того, чтобы арестовать Хрусталёва-Носаря прямо на заседании исполкома Петербургского совета. Совет ответил публикацией так называемого «Финансового манифеста», автором которого был А. Л. Парвус. Этот манифест, стремясь ускорить финансовый кризис режима, призывал отказаться от уплаты податей и налогов и забрать все вклады из банков и сберегательных касс. Но даже в этот непростой момент в борьбу вливались новые люди: дворники, швейцары, повара, прислуга, полотёры, официанты, прачки, работники общественных бань, полицейские, казаки и даже агенты сыскного отделения. Общество бурлило основательно. Между тем растущая радикализация некогда политически инертной массы затушёвывала почти полное истощение «тяжёлых батальонов» труда. Декабрьская стачка в Санкт-Петербурге, в отличие от ноябрьской, не отличалась особенным единодушием; в ней приняло участие не более двух третей рабочих столицы. Всё указывало на то, что рабочее движение в Санкт-Петербурге миновало свой апогей, а революционная волна начала ослабевать. 2 декабря в Москве восстал гренадёрский Ростовский полк. На следующий день был арестован Петербургский совет, в том числе его председатель Лев Троцкий.

Инициатива перешла к рабочим Москвы. Мятеж Ростовского полка оставлял надежду на то, что весь московский гарнизон мог бы перейти на сторону революции. Но местные большевики излишне колебались, и войска, видя, что рабочее движение стопорится, ничего не предпринимали. За несколько дней мятеж был подавлен. Это поражение сокрушило боевой дух солдат и почти свело на нет вероятность их перехода на сторону рабочих. В то же время фабрики и заводы Москвы в буквальном смысле лихорадило. Рабочие рвались в бой. 4 декабря Московский совет поддержал восставших солдат и обратился с воззванием ко всем войскам московского гарнизона поддержать рабочих. Но не успели высохнуть чернила на этом воззвании, как солдатский мятеж был подавлен. Ленин настаивал на том, что восстание было преждевременным. Он считал, что силы партии пока ещё слабы, а боевые отряды не подготовлены к тому, чтобы взять власть в свои руки. Крупные резервы крестьянства едва вступили на поле битвы. Ленин неоднократно повторял, что окончательное сведение счётов между рабочими и царским режимом следует отложить до весны. Но в то же время Владимир Ильич прекрасно понимал, что революция не оркестр, который играет по взмаху дирижёрской палочки. Отвечая на вопрос о сроке восстания, Ленин однажды сказал: «Я бы лично охотно оттянул его до весны… Но ведь нас всё равно не спрашивают»^[393].

События Московского восстания затем были в известной степени мифологизированы, в том числе сталинистами. Утверждалось, например, что инициатива восстания принадлежала большевикам. На самом деле Московское восстание не проходило по заранее определённому сценарию. Не было никакого прямого распоряжения из ЦК. Инициатива исходила снизу – от самих рабочих. На Первой конференции военных и боевых организаций РСДРП, состоявшейся в ноябре 1906 года, через год после восстания, представитель большевиков Иван Адамович Саммер заявил:

В действительности руководство партии было ошеломлено начавшимся восстанием. Лядов, один из вождей большевиков, без ложной скромности впоследствии признался, что силы, находящиеся тогда в распоряжении партии, были крайне слабы:

Московские рабочие, без сомнения, широко поддерживали активные выступления. В отличие от своих столичных товарищей, пролетариат Москвы только недавно вступил в бой и поэтому проявлял повышенную волю к борьбе. На заводских и фабричных собраниях всё чаще говорили о восстании. Настроение рабочих повлияло на Московский совет. Рабочие требовали активных действий. Фабрики и заводы замерли в ожидании, предчувствуя приближение решающих событий. Розалия Землячка позже вспоминала, что, когда местные лидеры большевиков взяли слово на заседании Совета, «все сознали неизбежность борьбы: это было написано на лицах рабочих»^[396]. Решающим голосом обладали только делегаты с фабрик и заводов, им раздали красные карточки. Партийные делегаты, как и везде, обладали только совещательным голосом. Когда началось голосование, поднялся лес мозолистых рук в пользу всеобщей политической стачки, намеченной на 7 декабря 1905 года. Рабочие голосовали единодушно. В сложившейся ситуации все прекрасно понимали, что это было голосование за вооружённое восстание. Правое крыло меньшевиков, не желая портить отношения с либералами, попыталось было оспорить решение о восстании, но в итоге смирилось и решило поддержать рабочих. Давление снизу было непреодолимым. Несмотря на то что инициатива восстания принадлежала большевикам, меньшевики и эсеры тоже принимали в нём участие. 5 декабря меньшевики предложили идею всеобщей стачки железнодорожных рабочих Москвы. Работники железных дорог, почтовые рабочие и польские трудящиеся Москвы выступили в поддержку голосования в Совете.

В Санкт-Петербурге была предпринята попытка организовать акцию солидарности. Воссозданный Петербургский совет призвал московских рабочих и крестьян ко второй всеобщей политической стачке. Собрав все силы в кулак, столичные рабочие поддержали своих московских товарищей: 8 декабря на улицы Санкт-Петербурга вышли 83 тысячи человек. Железнодорожники Москвы тоже начали забастовку. Однако попытка провести подобное мероприятие в столице не дала желаемого результата. Многомесячная непрерывная борьба истощила запас сил пролетариата. За девять недель петербургские рабочие выходили на улицу три раза. Они просто устали от стачек, а под давлением государственной машины ещё и потеряли уверенность к собственных силах. Попытка провести забастовку в Санкт-Петербурге потерпела неудачу, и было решено отправить московским товарищам оружие. Но было уже слишком поздно.

Формальным поводом к началу вооружённого восстания, по-видимому, стала провокация со стороны правительства: для разгона рабочих митингов были присланы войска. Прошёл ряд демонстраций и столкновений между солдатами и дружинниками. Развернулось строительство баррикад, и боевые действия начались всерьёз. 7 декабря во всеобщей стачке участвовало 100 тысяч рабочих, а 8 декабря – уже 150 тысяч. 7 и 8 декабря в Москве прошли массовые митинги и уличные демонстрации, были локальные столкновения с полицией. Московский совет ежедневно выпускал газету «Известия Московского совета рабочих депутатов», материалы которой были направлены на то, чтобы вовлечь в борьбу самые широкие слои населения. Между тем руководители революционного движения демонстрировали, что они ещё не готовы к решающему сражению. В тот важный момент, когда всеобщая стачка перерастала в вооружённое восстание, начались колебания. К тому же царский режим готовил ответный удар. 8 декабря полиция разогнала один из митингов, арестовав 37 человек. Московский совет никак не отреагировал. При таких обстоятельствах, как говорил Маркс, нерешительность может оказаться фатальной. Великий французский революционер Жорж Жак Дантон считал, что первое правило восстания: смелость, смелость и ещё раз смелость! Вместо этого в номере «Известий» от 9 декабря появились неопределённые призывы к тому, чтобы «всё время держать свои силы в крайнем напряжении»^[397]. Совет ждал, когда войска сделают первый ход. Войска, однако, тоже колебались и ничего серьёзного не предпринимали. Рабочие инстинктивно пытались сблизиться с солдатами, но это братание не возымело никакого эффекта. По словам Ленина, простая пропаганда – плохой заменитель физической борьбы. Текущий момент требовал «пропаганды делом». Все эти колебания играли на руку контрреволюции, которая нанесла ответный удар 9 декабря. В ходе столкновений было много арестованных, раненых и убитых.

Только теперь массы осознали необходимость решительных действий. Оружия не хватало, поэтому мятежники рассчитывали на поддержку населения и надеялись на то, что часть войск перейдёт на сторону рабочих. Для того чтобы раздобыть оружие, дружинники активно разоружали полицейских и солдат. Стачка переросла в вооружённое восстание, массы участвовали в строительстве баррикад и столкновениях с полицией и войсками. О том, что большевистские вожди сомневались в организаторских способностях руководителей Московского совета, свидетельствует решение Центрального комитета послать А. И. Рыкова и М. Ф. Владимирского в Москву, для того чтобы взять на себя ответственность за сложившееся положение. Ленин умел признавать ошибки. Отвечая на известное замечание Плеханова, что «не нужно было браться за оружие», Владимир Ильич писал:

Только с началом боевых действий «Известия» дали чёткие инструкции боевым отрядам: «…Не действуйте толпой. Действуйте небольшими отрядами человека в три-четыре, не больше». Также рекомендовалось не создавать баррикады: «…Товарищи, не занимайте укреплённых мест. Войско их всегда сумеет взять или просто разрушить артиллерией. Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти». Рабочих также предостерегали от участия в больших митингах: «…Сейчас нужно воевать и только воевать»^[399].

В новых условиях уличной борьбы ключевую роль играли партизанские отряды, связанные с массовым движением и всеобщей забастовкой. Полиция и войска столкнулись с незримым и вездесущим врагом. Большим преимуществом было то, что боевые отряды, несмотря на свою малочисленность, пользовались поддержкой широких масс. 9 и 10 декабря были созданы первые баррикады. Следуя рекомендациям Совета, мятежники не защищали баррикады до последнего, а использовали их для замедления продвижения войск и развёртывания кавалерии. Солдаты попали во враждебное окружение, где каждый жилой дом был вражеской крепостью, а каждый дверной проём и угол дома – местом возможной засады. Ночью солдаты и полицейские демонтировали баррикады, а утром обнаруживали новые укрепления. Несмотря на подавляющее превосходство в численности и огневой мощи, войска часто оказывались в непростом положении. Затаив дыхание, власть предержащие с тревогой наблюдали за миллионным городом, большая часть населения которого была «врагами», сцепившимися в бою с частично деморализованными и ненадёжными войсками. Московские пролетарии сражались как тигры. Наиболее жестокая борьба развернулась на Пресне, в центре текстильной промышленности. Пик вооружённого восстания пришёлся на 11 декабря. Московские градоначальники, чувствуя шаткость своего положения, обратились в столицу за подкреплением. Но правительство, опасавшееся начала восстания в Санкт-Петербурге, тянуло с отправкой в Москву вооружённых отрядов.

Как бы то ни было, конечный результат восстания не вызывал сомнений. Численность рабочих была недостаточной для того, чтобы дать отпор войскам, их вооружение и техническая подготовка тоже оставляли желать лучшего. В начале декабря в распоряжении повстанцев находились 2.000 вооружённых человек и 4.000 дружинников, не имевших какого-либо оружия. В числе дружинников были 250–300 большевиков, 200–250 меньшевиков и примерно 150 эсеров. Кроме того, студенты, телеграфисты и прочие беспартийные группы создали свои отряды дружинников. Испытывая нехватку боеприпасов, они рассчитывали на поддержку населения и надеялись на благоразумие войск. Отряды дружинников создавались в первую очередь для предотвращения погромов и оборонительной борьбы, и они были не готовы к наступлению. В дополнение ко всему 7 декабря были арестованы лидеры Московского комитета РСДРП. Плохая подготовка восстания и во многом хаотичные действия ополченцев были очевидны с самого начала. Боевые отряды, как правило, сосредотачивались на обороне определённых территорий, вместо того чтобы идти в наступление. Несмотря на героизм московских рабочих, нехватка оружия, плохая координация боевых отрядов и отсутствие военной сноровки имели решающее значение. С появлением на улицах баррикад безоружное население Москвы могло играть только роль наблюдателей. Однако их пассивная поддержка, поднимавшая боевой дух ополченцев, помогла восставшим продержаться намного дольше, чем кто-либо мог ожидать.

13 декабря московские меньшевики предложили прекратить восстание, но большевики, находясь под давлением рабочих, решили продолжать. Трудно сказать, в какой степени вожди движения могли действительно влиять на сложившееся положение. Хорошо известно, однако, что дружинники, к какой бы фракции они ни принадлежали, настаивали на продолжении борьбы. В результате большевистский и меньшевистский центры, стремясь не допустить подавления восстания правительством, выпустили совместное воззвание в поддержку действий рабочего класса. Но ситуация уже решительно изменилась. Провал восстания в Санкт-Петербурге позволил царскому правительству сосредоточить свои силы на Москве. 15 декабря в Москву прибыли солдаты Семёновского полка, что окончательно решило исход восстания. Разрозненные отряды повстанцев не имели никаких шансов противостоять регулярной армии. К 16 декабря только Пресня оставалась в руках восставших. В этот день Исполнительный комитет Московских советов проголосовал за прекращение борьбы. (Проявив своего рода неповиновение, Пресненский окружной комитет социал-демократов выступил за прекращение восстания только вечером 18 декабря.) Этот жест не сработал. На Пресне продолжали борьбу 350–400 вооружённых ополченцев и 700–800 безоружных дружинников. В итоге Пресня была подвергнута обстрелу со стороны Семёновского полка.