Пока не было объективных условий, русские марксисты сосредоточились на неторопливой подготовке марксистских кадров, делали акцент на теории и организации, очень аккуратно использовали ресурсы и мало-помалу налаживали контакты с массами. Теперь же общественные катаклизмы – война и революция – перевернули всё с ног на голову. После 9 января аргументы Мартова о том, что нельзя взять и «организовать» революцию и что большевики занимаются бланкизмом, получили привкус софистики. В действительности отношение меньшевиков вытекало из их концепции буржуазно-демократической революции, во время которой рабочий класс должен подчиниться либеральной буржуазии. Вопрос об организации рабочих для вооружённого восстания не укладывался в их представления, поскольку роль рабочих они ограничивали простой поддержкой либералов и давлением на самодержавие при помощи забастовок и демонстраций, способствующих приходу этих либералов к власти. Что касается большевиков, то их позиция в корне отличалась от рассуждений Мартова и компании.
Шокирующие события 9 января 1905 года изменили сознание масс трудящихся. По стране прокатилась грозная волна разрозненных стачек и демонстраций. Один из делегатов съезда описал наэлектризованную атмосферу на фабриках и заводах:
«После январской революционной недели в Петербурге развился такой анархический стачкизм, что на многих фабриках достаточно было кому-нибудь из рабочих крикнуть: “Ребята, бросай работу!” – и стачка начиналась, а всякий, кто высказывался против неё, получал от других эпитет “провокатора”»[303].
Было опасение, это энергия рабочих, не найдя выхода в нужное русло, попросту рассеется. Требовалось объединить движение, чтобы в момент восстания была возможность собрать все силы в единый кулак. Этот же делегат подчеркнул необходимость борьбы с ультралевым авантюризмом и индивидуальным терроризмом:
«…С одной стороны, ненужные мелкотеррористические акты, с другой – акты бессознательной провокации при встрече с полицией и войсками, когда отдельные вооружённые лица, пуская в ход своё оружие, дают врагам повод и предлог расстреливать и избивать безоружную толпу»[304].
Делегаты обстоятельно обсудили техническую сторону дела: составление стратегических карт городов, подготовку грамотных офицеров, сбор средств и т. д. Но в первую очередь всем локальным организациям требовалось знать местные условия жизни и настроение рабочих. Наряду с техническими, организационными действиями ожидали рост идеологической, агитационной и пропагандистской работы как неотъемлемой части подготовки к свержению царизма. Агитацию следовало вести не только среди рабочих, но и среди интеллигенции, студентов, женщин, молодёжи, представителей других национальностей и, если получится, среди крестьян, начиная с деревенской бедноты. Особое внимание было уделено работе в армии для привлечения солдат на сторону трудящихся. В армии планировалось провести листковую агитацию, а специально созданная комиссия под контролем Центрального комитета должна была разработать программу, содержащую требования для перехода солдат на сторону восставших.
Несмотря на то что известные события выдвинули вопрос об организации вооружённого восстания на первый план, фундаментальной задачей партии было завоевание масс. Без этого все разговоры о свержении царизма были бы пустой болтовнёй. Съезд, однако, подтвердил многие опасения Ленина по поводу того, что большевистские активисты внутри страны не спешили реагировать на меняющиеся условия. Приученные за долгое время к подпольной кружковой работе, комитетчики чувствовали себя не в своей тарелке, когда речь заходила о массовом движении, и изо всех сил старались дистанцироваться от работы с массами. Формалистическая концепция организации, дисциплины и централизма вкупе с некоторыми ультралевыми тенденциями служила им для прикрытия давно укоренённого консерватизма и ханжества. Ленин использовал съезд как арену для непримиримой борьбы с этими тенденциями.
Что касается таких легальных организаций, как профсоюзы, кооперативы и общества взаимопомощи, против участия в которых выступало подавляющее число комитетчиков, то Ленин предупреждал: «Съезд категорических указаний не может давать об участии в обществах. Надо пользоваться всеми средствами для агитации. Из опыта с комиссией Шидловского нельзя вывести безусловно отрицательного отношения», – после чего ещё больше шокировал сторонников бойкота, утверждая, что при определённых обстоятельствах не будет ошибкой даже участие в сфабрикованном царском парламенте:
«Ответить категорически, следует ли участвовать в земском соборе, нельзя. Всё будет зависеть от политической конъюнктуры, системы выборов и других конкретных условий, которых заранее учесть нельзя. Говорят, земский собор – это обман. Это верно, но иногда для того, чтобы разоблачить обман, надо принять участие в выборах»[305].
Ленин предложил добавить к резолюции по этому вопросу ещё один пункт следующего содержания:
«Что касается тех действительных и мнимых уступок, которые делает теперь расшатанное самодержавие демократии вообще и рабочему классу в частности, то социал-демократическая рабочая партия должна
Гибкое, диалектическое понимание Лениным революционной тактики и стратегии столкнулось с непреклонным догматизмом комитетчиков, для которых весь мир вращался вокруг их узкого, локального мирка. Этот мирок они ревностно охраняли, с одной стороны, от партийного руководства, находящегося в изгнании, а с другой стороны, от требований рабочих предоставить им больше возможностей для управления внутрипартийными делами. Классовый состав Третьего съезда оставлял желать лучшего. Один из делегатов, Лещинский (Жарков), комментировал эту ситуацию следующим образом:
«Рассматривая состав настоящего съезда, я удивлён, что на нём так мало рабочих, а между тем рабочие, годные для посылки на съезд, нашлись бы, без сомнения»[307]. Это подтверждает и Крупская в своих воспоминаниях: «На III съезде не было рабочих – по крайней мере, не было ни одного сколько-нибудь заметного рабочего. <…> Зато комитетчиков на съезде было много. Тот, кто упустит из виду эту физиономию III съезда, многого в протоколах съезда не поймёт»[308].
Атмосфера на съезде часто накалялась до предела: Ленин боролся с предубеждениями «практиков», а те не скрывали своего возмущения чрезмерным вмешательством эмигрантов в партийные дела внутри страны.
«Комитетчик, – пишет Крупская, – был обычно человеком довольно самоуверенным, – он видел, какое громадное влияние на массы имеет работа комитета; комитетчик, как правило, никакого внутрипартийного демократизма не признавал: провалы одни от этого демократизма только получаются, с движением мы и так-де связаны, – говорили комитетчики; комитетчик всегда внутренне презирал немного заграницу, которая-де с жиру бесится и склоки устраивает: “Посадить бы их в русские условия”. Комитетчик не желал засилья заграницы. Вместе с тем он не хотел новшеств. Приспособляться к быстро менявшимся условиям комитетчик не хотел и не умел»[309].
Богданов выдвинул проект резолюции об отношениях рабочих и интеллигенции в социал-демократических организациях, затем Ленин внёс в проект ряд изменений. Эта резолюция, признавая тяжёлые условия нелегальной работы, выступала за более широкое применение принципа выборного начала, стремясь открыть партию для рабочих, освободить места для новых, свежих сил в ведущих партийных комитетах.
Эта резолюция вызвала у комитетчиков бурю протеста. Первым выступил Каменев (Градов):
«Я должен решительно высказаться против принятия этой резолюции. Этого вопроса как вопроса об отношении между интеллигенцией и рабочими в партийных организациях не существует. (
Ещё один аргумент (о том, что у партии нет времени и сил для обучения рабочих) основывался на известной цитате из «Что делать?» – той самой, где неверно постулируется, что социалистическое сознание должно быть привнесено рабочим извне. Так, делегат Романов (Лесков) заявлял: «Мне кажется, что здесь переоценивали психологию рабочих (sic!), как будто рабочие сами по себе могут быть сознательными с.-д.»[311]. Но теперь сам автор «Что делать?» ответил своим критикам, апеллируя к классовому инстинкту рабочих, и сознательно потряс аудиторию одобрительным отношением к участию рабочих в партийной организации в период «экономизма». В собрании сочинений Ленина на английском языке эта речь Владимира Ильича была опущена – по причинам, известным только редакторам. Приводим здесь цитату из протоколов Третьего съезда на русском языке:
«