Книги
Ленин и Троцкий. Путь к власти
Осознавая своё шаткое положение, царский режим действовал хитроумно и беспощадно. Пытаясь подавить движение новыми арестами, ссылками, погромами и введением военного положения, правительство в то же время пыталось добиться расположения либеральной буржуазии. Здесь царизм опирался не только на Манифест 18 февраля. Самодержавием был осуществлён манёвр, направленный на раскол и дезориентацию рабочего класса. Освящённый веками опыт других стран, когда власти предержащие, будучи загнанными в угол, непременно находили выход из положения, подтолкнул царское правительство к созданию комиссии под руководством сенатора Николая Владимировича Шидловского. Комиссия эта создавалась с целью «безотлагательного выяснения причин недовольства рабочих»[288]. Правительство, очевидно, пыталось разрядить обстановку, то есть отвлечь рабочих от революционных действий и оградить их от влияния марксистов. Беспрецедентным шагом стало заявление правительства о том, что членами комиссии смогут стать депутаты от петербургских рабочих.
Этот манёвр поставил перед марксистами тактическую проблему. С одной стороны, никто не сомневался в реакционности этого шага правительства. С другой стороны, отказавшись участвовать в комиссии, марксисты упускали бы уникальный шанс донести идеи революционного социализма до огромного числа рабочих. Меньшевистские лидеры, склонные к оппортунизму, вообще не видели здесь никакой проблемы. Они тотчас предложили использовать комиссию как трибуну для обращения к рабочим России. Большевики, напротив, изначально выступали за бойкот комиссии. Подобное настроение царило и среди рабочих-меньшевиков, которые, в отличие от своих вождей, находившихся в изгнании, придерживались более выраженных левых взглядов. На Третьем съезде РСДРП П. П. Румянцев [Филиппов] отмечал: «Споров не было, что надо бойкотировать комиссию [Шидловского]»[289]. Однако подавляющее большинство рабочих выступало за участие в комиссии, и большевики вскоре отказались от бойкота. Проведя сознательных рабочих в число выборщиков, большевики планировали в полной мере использовать все легальные возможности для широкой агитации.
Стачечное движение тем временем росло. Спектр требований рабочих был широк: от кипятка и моющих средств до установления восьмичасового рабочего дня и созыва Учредительного собрания. Все эти требования свидетельствовали о влиянии социал-демократических идей. Ещё более значительным стало требование о праве избирать депутатов от рабочих и о неприкосновенности выборщиков. Это уже предвосхищало формирование будущих Советов. Власти рассчитывали на то, что создание комиссии остановит массовое движение, однако их ждал неприятный сюрприз. «Рядовые рабочие, – пишет Джеральд Сур, – в отличие от своих депутатов, не сильно стремились к прекращению забастовок и вынесению назревших вопросов на суд комиссии»[290].
Коллективная борьба позволяла рабочим осознавать свою классовую силу и выражать чувство собственного достоинства. Общим требованием, которое хорошо отражало прозревание рабочих, было требование более вежливого обращения с рабочими со стороны управляющих и мастеров. «Безусловно вежливое обращение заводской администрации без исключения со всеми рабочими, – гласили требования рабочих Адмиралтейских Ижорских заводов, – и уничтожение позорного для рабочего обхождения с ним на “ты”»[291]. Рабочие Балтийского завода также требовали, чтобы все мастера, подмастера и администрация общались с ними как с людьми, а не как с вещами, и не использовали при общении оскорбительных и излишних слов.
Требования о смещении неугодных мастеров нередко подкреплялись прямыми действиями. Рабочие хватали мастера, помещали его в мешок и выбрасывали за ворота фабрики. К 18 марта фабричная инспекция зарегистрировала в Санкт-Петербурге более двадцати случаев подобных «увольнений». После двух таких случаев на Путиловском заводе мастера, по-видимому, усвоили хорошие манеры и стали предельно вежливыми с рабочими. Уверенность пробуждённого рабочего класса подготовила благодатную почву для революционной агитации. Пользуясь легальными возможностями, предоставленными комиссией Шидловского, большевистские и меньшевистские агитаторы наводнили рабочие места своими листовками и выступали на многих массовых собраниях. Тактика обеих фракций заключалась в том, чтобы использовать выборы как платформу для охвата большого числа рабочих, не принимая, однако, участия в самой комиссии до выполнения определённых требований.
Правильность решения участвовать в этой избирательной кампании подтвердили последующие события. 17 февраля в общем собрании выборщиков участвовало 400 человек, из которых 20 процентов были социал-демократами, 40 процентов – «радикально настроенными рабочими», а остальные представляли «экономистов» и прочие группы. Депутаты-большевики, находясь в меньшинстве, тем не менее задавали тон встречи. Аресты ряда делегатов серьёзно разгневали рабочих, и на этом фоне большевикам удалось выставить Шидловскому требования свободы слова, собраний, неприкосновенности выборщиков, гласности работы комиссии и освобождения арестованных товарищей. На следующий день правительство решило, что ситуация выходит из-под контроля и отклонило эти требования, после чего выборщики отказались от избрания комиссии. Закалившись в выборах комиссии, большевики могли затем легко демонстрировать мошенническую природу правительственной затеи, параллельно агитируя за восьмичасовой рабочий день, программу государственного страхования, демократические выборы и прекращение войны. Три дня спустя власти положили конец этой единственной попытке решить рабочий вопрос законным путём. Важно отметить, что Шидловский впервые в истории России предоставил простым рабочим возможность избираться, и этот опыт оказал заметное влияние на создание в дальнейшем Петербургского совета рабочих депутатов.
Ленин ясно понимал, что все манифесты, комиссии и обещания реформ служили просто ширмой для обмана масс. Это давало возможность правительству тянуть время и готовить ответный удар. Дорога была каждая минута. В непрерывном потоке статей Ленин разоблачал иллюзии либералов в отношении мирной конституционной реформы и резко критиковал меньшевиков, которые эти иллюзии защищали. Отличительной чертой политического гения Ленина была способность отделять зёрна от плевел и схватывать сущность проблемы. Время политических игр прошло, и возникла сложная ситуация. Либо рабочий класс, ведомый толковыми вождями, объединит под своим крылом все угнетённые массы (прежде всего крестьян-бедняков и попранные народы) и разгромит царизм при помощи вооружённого восстания, либо чёрная реакция неизбежно уничтожит революцию, потопив в крови пролетариат. Третьего пути не было. Всё теперь зависело от способности марксистов завоевать решающее большинство рабочих и как можно скорее провести необходимую политическую, организационную и материальную подготовку к вооружённому восстанию. Эта идея красной нитью проходит через все работы и речи Ленина в 1905 году, что отчасти объясняет временами нетипично резкий тон его переписки с товарищами внутри страны. Нельзя было терять ни минуты.
Людям свойственно меняться. Особенно в ходе революции. В начале февраля Гапон, временно подавшись влево под влиянием революционных событий, опубликовал «Открытое письмо к социалистическим партиям России», в котором призывал к вооружённому восстанию:
«…Я призываю все социалистические партии России немедленно войти в соглашение между собой и приступить к делу вооружённого восстания против царизма. Все силы каждой партии должны быть мобилизованы. Боевой технический план должен быть у всех общий. <…> Ближайшая цель – свержение самодержавия, временное революционное правительство, которое немедленно провозглашает амнистию всем борцам за политическую и религиозную свободу – немедленно вооружает народ и немедленно созывает Учредительное Собрание на основании всеобщего, равного, тайного и прямого избирательного права»[292].
Обращение Гапона было тепло встречено Лениным, который, опираясь на старый лозунг «Врозь идти и вместе ударять», в своей статье «О боевом соглашении для восстания» подчеркнул необходимость создания единого фронта всех революционных сил для подготовки восстания. Однако здесь, как и во многих других статьях, Ленин выступает за сохранение полной политической независимости рабочего класса и его партии:
«Мы видим в
Под давлением массового движения меньшевики, в особенности внутри страны, начали пятиться влево. Не только большевистский орган «Вперёд», но и меньшевистская «Искра» публиковали статьи и схемы на тему уличных боёв. Однако оппортунистические тенденции, которые стали очевидны ещё задолго до событий 9 января, заставляли меньшевиков преувеличивать роль либеральной буржуазии, что выражалось, к примеру, в стремлении Мартова к политической, а не технической подготовке масс к вооружённому восстанию. Ленин, однако, разъяснял, что «отделение “технической” стороны революции от политической есть величайший вздор»[294].
Вопрос о вооружении рабочих, который Ленин поднимал вновь и вновь, соответствовал потребностям текущего момента. Создавая примирительную завесу, правительство планомерно укрепляло силы реакции. Потрясённые солидарностью рабочих разных национальностей, власти попытались разорвать это единство, устроив кровопролитные погромы. Уже в феврале агенты царского режима начали провоцировать кровавые столкновения в Баку между армянами и азербайджанцами. В течение 1905 года по всей стране, не без помощи подкупленной полиции, прокатилась волна погромов евреев, социалистов и студентов. Для защиты рабочих различные партийные организации договорились о сотрудничестве. По практическим соображениям большевики, меньшевики, бундовцы, социалисты других национальностей и даже такие мелкобуржуазные организации, как революционная фракция Польской социалистической партии и партия эсеров, достигли соглашения между собой.
Не было ничего предосудительного и в возможном временном соглашении с буржуазными либералами, например по вопросу об организации совместной защиты от погромщиков, сохранив при этом полную организационную и политическую независимость. Но в действительности таких соглашений с либералами почти не существовало. Либералы стремились не к вооружённому восстанию, а к сделке с царизмом, считая, что массовое движение испугает власть и ускорит принятие конституции. В статьях этого периода Ленин остро нападает на либералов, предостерегая их от предательства, и борется с попытками меньшевиков размыть разделительную линию между рабочим классом и либеральной буржуазией, склонной к иллюзиям.
Некоторые люди пытаются связать «первородный грех» сталинизма с демократическим централизмом Ленина. В действительности же организационные методы большевизма, пропитанные духом демократии, не имеют ничего общего с этой чудовищной бюрократической карикатурой на большевизм. Мера централизма необходима любой серьёзной организации, будь то управление железной дороги или революционная партия. Каждая политическая партия, каждая стабильная организация всегда отчасти консервативна. Для перехода из области теории к революционной практике требуются материальные средства, а значит, необходим партийный аппарат. В основе работы такого аппарата лежит рутина: ежедневный сбор денег, распространение и продажа литературы и т. д. – всё это требует скрупулёзного внимания к деталям. Без этого строительство партии было бы немыслимо. Для выполнения этих задач всегда требуется много людей. По мере того как растёт партия, увеличивается и число таких людей. Если не заниматься постоянным повышением теоретического уровня этих товарищей и расширением их кругозора, то они рискуют замкнуться в узких рамках своей организационной работы, что при известных обстоятельствах может играть опасную роль. В этом случае может создаться впечатление, что главное – это организационная работа, а идеи, принципы и теория будто бы имеют второстепенное значение. Мнения рядовых рабочих, их инициатива и критическое отношение к действительности рассматриваются здесь как ненужная обуза, как нечто, что противоречит принципу централизма, контроля сверху.
В партии большевиков, как и в любой другой партии, всё это тоже было. Однако попытки недобросовестных буржуазных историков связать это с мерзостями сталинизма и обвинить Ленина в «безжалостном централизме» в высшей степени абсурдны. К сожалению, некоторые большевистские организаторы внутри страны – так называемые комитетчики – порой действовали в лучших традициях меньшевиков. Они воспринимали организационные идеи Ленина как незыблемые, неизменные формулы, которые можно применять чисто механически, без выяснения потребностей текущего момента. Даже самая правильная идея, выходя за границы меры, непременно превращается в свою противоположность. Порождая аппаратный фетишизм и игнорируя диалектику применения этих идей в стремительно меняющейся ситуации, комитетчики, несмотря на их бесспорную способность к самопожертвованию и упорному труду, часто играли отрицательную роль в развитии партии. Чтобы поправить ситуацию, потребовалось вмешательство Ленина. Вспоминая в конце жизни об этом периоде, Троцкий подытожил позицию Ленина следующим образом:
«Ленин лучше, чем кто-либо, понимал необходимость централизованной организации; но он видел в ней прежде всего рычаг для повышения активности передовых рабочих. Аппаратный фетишизм был ему не только чужд, но отвратителен. <…> В подполье успели сложиться “аппаратные” навыки. Наметился тип молодого бюрократа. Условия конспирации ставили, правда, формальной демократии (выборность, отчётность, контроль) весьма узкие пределы. Но несомненно, что комитетчики сужали эти пределы значительно больше, чем требовала необходимость, и предъявляли к революционным рабочим более строгие требования, чем к себе самим, предпочитая командовать и в тех случаях, когда нужно было внимательно прислушаться к массам»[295].
Каждый член профсоюза на своём горьком опыте обычно убеждается в том, что склонность к рутинёрству и консерватизму существует в любом партийном аппарате. Партия большевиков, как мы уже отметили, не являлась исключением из правила. Однако в партии большевиков эти элементы не играли существенной роли. Другие социал-демократические партии и реформистские профсоюзы, напротив, отличает предельный бюрократизм и существование парламентских клик, которые давно уже продали свою душу власть имущим. Такие политики, как Тони Блэр и Филипе Гонсалес, которые приходят в ужас от простого упоминания «ленинской» теории демократического централизма, кладут в основу руководства своими партиями не что иное, как чистейший бюрократизм, централизм и навязывание своей воли. Этот централизм выражается, с одной стороны, в интересах, доходах и привилегиях аппарата, а с другой – в давлении большого бизнеса, который стремится подчинить себе рабочее движение. Когда такие люди обвиняют Ленина в централизме, они ведут себя в высшей степени лицемерно.