Воодушевлённый такой реакцией внутри России, Ленин созвал в Швейцарии совещание 22-х большевиков, которое состоялось в августе 1904 года и приняло обращение Ленина «К партии», ставшее для большевиков программой борьбы за созыв Третьего партийного съезда. С присущей ему честностью Ленин описал серьёзный кризис, с которым столкнулась партия, добавив при этом:
«И всё же мы считаем эту болезнь партии болезнью роста. Основу кризиса мы видим в переходе от кружковой формы жизни социал-демократии к формам партийным; сущность её внутренней борьбы – в конфликте кружковщины и партийности. И потому, только покончивши с этой болезнью, наша партия может стать
И только теперь Ленин указал на классовую природу сил, ответственных за раскол:
«Наконец, главными кадрами оппозиции послужили вообще все элементы нашей партии, которые являлись по преимуществу интеллигентскими. По сравнению с пролетариатом интеллигенция всегда более индивидуалистична уже в силу основных условий своей жизни и работы, не дающих ей непосредственно широкого объединения сил, непосредственного воспитания на организованном совместном труде. Поэтому интеллигентским элементам труднее приспособиться к дисциплине партийной жизни, и те из них, которые не в силах справиться с этой задачей, естественно поднимают знамя восстания против необходимых организационных ограничений и свою стихийную анархичность возводят в принцип борьбы, неправильно обозначая эту анархичность как стремление к “автономии”, как требование “терпимости” и т. п.
Заграничная часть партии, где кружки отличаются сравнительной долговечностью, где группируются теоретики различных оттенков, где решительно преобладает интеллигенция, – эта часть партии должна была оказаться наиболее склонной к точке зрения “меньшинства”. Поэтому там оно и оказалось вскоре действительным большинством. Напротив, Россия, где громче слышится голос организованных пролетариев, где и партийная интеллигенция в более живом и тесном общении с ними воспитывается в более пролетарском духе, где тяжесть непосредственной борьбы сильнее заставляет чувствовать необходимость организованного единства работы, – Россия решительно выступила против кружковщины, против анархических дезорганизующих тенденций»[249].
К осени перспективы большевиков стали более оптимистичными. Новые лидеры постепенно объединились с только что прибывшими из России коллегами, такими как Богданов, Луначарский и Ольминский. Месяц в Альпах не прошёл для Ленина даром: здоровье Владимира Ильича мало-помалу улучшилось. «Точно он умылся водой из горного ручья, – писала Крупская, – и смыл с себя всю паутину мелкой склоки»[250]. Обнадёживающие вести поступали из России: обращение «К партии» было тайно распространено среди партийных комитетов. По словам Крупской, к середине сентября двенадцать из двадцати комитетов с полным правом голоса поддержали созыв нового съезда, и это число стремительно росло. С этого момента большевики превратились в России в серьёзную организованную силу. К концу года при поддержке тринадцати комитетов внутри страны был создан организационный центр большевиков. Между тем положение оставалось крайне нестабильным.
В отличие от своих оппонентов, большевики крайне нуждались в деньгах. Вопрос об издании газеты сначала даже не поднимался. Вместо этого было создано временное «Издательство социал-демократической партийной литературы В. Бонч-Бруевича и В. Ленина», которое с начала сентября стало публиковать отдельные сочинения Ленина и его соратников. Начало, по крайней мере, было положено. Но меньшевики начали путать все карты, когда дело дошло до публикаций. Мало того что они контролировали авторитетную «Искру», так ещё в их распоряжении находились солидные суммы денег, которые им жертвовали сочувствующие богачи. Меньшевики не стеснялись использовать деньги как оружие во фракционной борьбе. Крупская вспоминала с толикой горечи, как меньшевики оказывали давление на сочувствующих, убеждая тех ни в коем случае не помогать большинству:
«Ну уж и посылали же мы с Ильичом ко всем чертям этих “сочувствующих”, не входящих ни в какие организации и воображающих, что они своими явками и грошами могут повлиять на ход дела в нашей пролетарской партии!»[251]
Вопрос о финансовой помощи из-за рубежа был, несомненно, одном из факторов капитуляции большевиков-примиренцев во всех организациях, начиная с ЦК и заканчивая эмигрантским центром.
Несмотря на трудное финансовое положение, большевики всё-таки решили основать новую газету, которая получила название «Вперёд». 3 декабря на совещании в Женеве была выбрана редколлегия газеты, в которую вошли: В. И. Ленин, В. В. Воровский, М. С. Ольминский и А. В. Луначарский. Обязанности секретаря взяла на себя Н. К. Крупская. Как это обычно бывает, нехватку денег восполняли за счёт личных пожертвований. Финансы приходилось в буквальном смысле наскребать. Воровский передал газете свой только что полученный гонорар. Ольминский с болью в сердце расстался со своими золотыми часами. Так или иначе, совместными усилиями была собрана тысяча франков – сумма, которую хватало на издание немногим больше, чем одного полноценного номера газеты. Этот факт никого не смущал. Дебютный номер первой по-настоящему большевистской газеты вышел из печати 22 декабря 1904 года. Прошло чуть более двух недель, и эмигрантов из России поразила новость, которую разнесли по улицам Женевы газетные курьеры: «Революция в России! В России революция!»
Часть 2
«Генеральная репетиция». Ленин и Троцкий в 1905 году
«Государь! Мы, рабочие города С.-Петербурга, наши жёны, дети и беспомощные старцы-родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся, как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают всё дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества; нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь! Настал предел терпению! Для нас пришёл тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук»[252].
С этими словами, призывавшими царя-батюшку к милосердию, рабочий класс России совершил свой первый решительный выход на историческую арену. В руках у рабочего класса была петиция, а во главе шествия стоял священник. Одиннадцать месяцев спустя тот же рабочий класс выступил против самодержавия уже с оружием в руках и под руководством марксистской партии. В последующие месяцы Первая русская революция развернулась в грандиозном масштабе, захватив все группы пролетариата и другие угнетённые слои общества, пройдя все мыслимые фазы борьбы и применив все возможные методы противоборства: она повидала и экономические стачки, и петиции, и всеобщую политическую забастовку, и даже вооружённое восстание. Революция 1905 года уже проявила, пусть и в зародышевой форме, все основные процессы, которые повторятся двенадцать лет спустя на более высоком качественном уровне. Это была генеральная репетиция, без которой окончательная победа пролетариата в октябре 1917 года была бы невозможна. В ходе 1905 года все идеи, программы, партии и лидеры прошли проверку на прочность. Опыт первой революции был решающим для дальнейшего развития всех тенденций в российской социал-демократии.
Правда, однако, такова, что начало революции застало партию в плачевном состоянии. Накануне 1905 года РСДРП была серьёзно ослаблена распрями и арестами. Фракционная борьба парализовала революционную деятельность на многие месяцы. Активисты в России были сбиты с толку и дезориентированы. Потеряв контроль над партийным центром за рубежом, большевики вплоть до декабря 1904 года, когда вышла газета «Вперёд», оставались без печатного органа. Острая нехватка средств отразилась на том, что даже вперёдовцы влачили жалкое существование. Меньшевики же, располагая огромными ресурсами, почти не были представлены внутри страны, за исключением ряда областей, таких как юг России и Кавказ, но даже там они занимали непрочное положение. Учитывая характер подпольной работы, очень непросто оценить действительную силу большевиков в тот период. Партийная организация в Санкт-Петербурге формально не раскалывалась вплоть до декабря 1904 года, когда от неё отделились меньшевики. До того момента господствовали сторонники Ленина. Внутренняя борьба разрушила привычный порядок работы партии, сместив акценты на разрешение внутренних склок. Это отразилось, к примеру, на том, что за весь 1904 год в Санкт-Петербурге было выпущено всего одиннадцать большевистских листовок, в то время как в 1903 году их было выпущено пятьдесят пять, а в 1905 году – сто семнадцать[253].
В общем, большевистская организация во второй половине 1904 года находилась в глубоком кризисе. Многие лица, занятые в организационной работе полный рабочий день, как уже было сказано, совсем не поняли раскола и были сильно потрясены отступничеством примиренческого Центрального комитета. Несмотря на поддержку и настойчивость Ленина, большевики не поспевали за меньшевиками, которые перешли в наступление, направляя в Россию большое количество агентов и средств. В Санкт-Петербурге меньшевики вскоре установили контроль над комитетом, где, казалось бы, доминировали большевики. Ошибки и безынициативность этого комитета вызвали растущее недовольство среди петербургских рабочих, которые постепенно переходили на сторону меньшевиков. Нарвский комитет принял резолюцию, выражавшую его нежелание продолжать работу под руководством Петербургского комитета. Комитет на Васильевском острове поставил на голосование вопрос о полном отсутствии доверия к большевикам. Нарвский и Невский районы, Васильевский остров и Петербургская сторона, где находилась основная часть рабочих, откололись и примкнули к меньшевикам. К декабрю 1904 года они создали отдельный комитет. Два конкурирующих комитета продолжали существовать в Санкт-Петербурге бок о бок вплоть до Четвёртого (Стокгольмского) съезда РСДРП в 1906 году.
Потеря ряда ключевых областей Санкт-Петербурга была сокрушительным ударом для Ленина. Она лишила большевиков основных точек влияния и позволила меньшевиками получить преимущество в событиях последующих месяцев. Вдобавок выяснилось, что все эти потери явились главным образом результатом просчётов местного большевистского руководства, о неумелой работе которого Ленин узнавал из потока писем, поступавших на его адрес. Владимир Ильич, должно быть, не находил себе места, читая полные отчаяния сообщения от Розалии Землячки, главного агента большевиков в Санкт-Петербурге.
«Меньшинства наехало в Россию видимо-невидимо, – писала она. – ЦК-у удалось восстановить против нас многое. Нет сил для борьбы и закрепления позиции. Отовсюду требуют людей. Необходимо немедленно поехать по комитетам. Ехать некому. Я забросила бюро и ушла в местную работу, здесь дела из рук вон плохи… Нужны люди. Повсюду просят. Работать не с кем»[254].
Жалобы продолжались:
«Мы рискуем потерять один город за другим благодаря отсутствию людей, – писала Землячка позже. – Получаю ежедневно кучу писем из разных мест, умоляют прислать людей-большевиков. Сейчас получила нелепое письмо из Екатеринослава, они пишут, что, если не вышлем сейчас людей и денег, мы потеряем Екатеринослав. А людей нет: один за другим уходят на отдых, а новых не прибывает. Меньшевики между тем повсюду укрепили свои позиции. Их ничего не стоит согнать с их мест, были бы только люди. Бюро из себя представляет фикцию, поскольку все мы заняты местными делами»[255].