Книги
Ленин и Троцкий. Путь к власти
«…Известие о расколе на II съезде ударило нас как обухом по голове, – писал Луначарский. – Мы знали, что на II съезде будут последние акты борьбы с “Рабочим делом” [“экономистами”], но, чтобы раскол прошёл такой линией, что Мартов и Ленин окажутся в разных лагерях, а Плеханов “расколется” пополам, – это нам совершенно не приходило в голову. Первый параграф устава? Разве стоит колоться из-за этого. Размещение кресел в редакции? Да что они, с ума там сошли, за границей?»[212]
Это высказывание Луначарского, который стал одним из главных помощников Ленина на ближайшие несколько лет, замечательно отражало реакцию большинства членов партии к разделению на Втором съезде. Подавляющая часть партийцев была против раскола, действительное значение которого не было ясно даже главным действующим лицам.
Смятение в рядах рядовых партийцев можно понять. Никто не замечал никаких очевидных политических разногласий между большинством и меньшинством. Несмотря на прискорбное поведение мартовцев, чьи злобные атаки и бойкот работы партии отражали уязвлённое самолюбие отдельных интеллигентов, не желавших подчинять свои личные предпочтения воле большинства, действительные различия между большевизмом и меньшевизмом ещё далеко не определились. Зачатки этих различий действительно восходят к 1903 году, но в тот момент они ещё не приобрели политического содержания. Это было просто различие в отношениях: одни были «мягкими», другие «твёрдыми». Между тем столкновение этих двух тенденций, несомненно, предвещало будущий раскол на большевиков и меньшевиков, который окончательно случился в 1912 году. И все эти без малого десять лет Ленин принципиально пытался добиться объединения. Сам Ленин так объяснял причину расхождения:
«Рассматривая поведение мартовцев после съезда, их отказ от сотрудничества
Отказывая Ленину в примирении, мартовцы развернули агитационную кампанию. Они были особенно сильны за границей: располагали деньгами, устанавливали тесные связи с вождями европейской социал-демократии. В сентябре 1903 года группа Мартова сделала первый шаг в направлении раскола: она создала Бюро меньшинства с целью захвата руководящих органов партии всеми доступными средствами. Мартовцы приступили к изданию своей фракционной литературы для распространения в России. Несмотря на это, Ленин по-прежнему возлагал надежды на примирение. 4 октября 1903 года состоялась встреча, на которой Ленин, Плеханов и Ленгник представляли большинство, а Мартов, Аксельрод, Засулич и Потресов – меньшинство. Большинство выразило готовность пойти на уступки, а меньшинство выступало ни много ни мало за полный пересмотр решений съезда. Стало ясно, что соглашения не будет. Ведь принять требования меньшинства – значит повернуть время вспять, вернуться к тому положению дел, которое было до Второго съезда.
У фракционной борьбы есть своя логика. Не признав итоги Второго съезда, встав на защиту организационного хаоса под маской борьбы с централизмом, меньшинство в итоге заняло такую позицию по отношению к организационным вопросам, которая очень напоминала позицию «экономистов», с которыми у него ещё недавно были натянутые отношения. Непредвиденный «блок» «мягких» искровцев с правым крылом «экономизма», который не ускользнул от внимания Ленина на Втором съезде, постепенно превращался в слияние. Крайний «экономист» Акимов с едкой иронией отмечал приближение меньшинства к старым оппортунистическим взглядам «экономизма»:
«Это приближение “мягких” искровцев к “так называемым экономистам” в организационных и тактических вопросах признаётся решительно всеми, кроме самих “мягких”, которые, однако, тоже сознают, что “у экономистов нам многому следует поучиться”.
Делегаты “Союза” [то есть “экономисты”] уже на [Втором] съезде поддерживали “меньшинство” и вотировали за формулировку Мартова. Теперь все без исключения члены бывшего “Союза” [то есть подконтрольного “экономистам” “Союза русских социал-демократов за границей”] находят тактику “мягких” более правильной и видят в ней уступку своим взглядам. “Петербургская рабочая организация” [то есть “экономисты”], прекращая своё существование, заявила о своей солидарности с “меньшинством”»[214].
Различия достигли своего апогея на Втором съезде «Заграничной лиги русской революционной социал-демократии», состоявшемся в Женеве в октябре 1903 года. После съезда РСДРП меньшинство искало точку опоры. Выбор пал на «Заграничную лигу», которая представляла собой немногим большее, чем просто «бумажную» организацию (на её счету, к примеру, было несколько брошюр), и которая вела почти нулевую революционную деятельность (что было логично, учитывая перенос центра тяжести внутрь России). Сразу после раскола мартовцы созвали конференцию Лиги в Женеве. Это было сделано фракционным путём: известных сторонников большинства просто не информировали о встрече, а сторонников меньшинства привезли даже из далёкой Великобритании. Взвешивая каждое слово, Ленин выступил с докладом о Втором съезде РСДРП, но его речь была встречена резкой атакой Мартова, который отравлял атмосферу съезда с самого начала.
На Втором съезде РСДРП Лига была признана единственной заграничной организацией партии, имеющей права местного комитета партии. Это означало, что руководство Лигой сохранялось за Центральным комитетом. Однако меньшинство, укрепившееся в Лиге, добилось принятия Лигой нового устава, делавшего её автономной от ЦК организацией и оплотом для фракционной работы против большинства. Ф. В. Ленгник от имени Центрального комитета потребовал приведения устава Лиги в соответствие с партийным уставом, и, после того как это требование осталось без внимания, рассерженные большевики покинули съезд Лиги.
Осип Пятницкий, в то время молодой технический работник «Искры», так описал своё недоумение по поводу той озлобленной фракционной атмосферы, которая царила на конференции, где силы большинства и меньшинства разделились поровну:
«Открылся съезд лиги 26 октября 1903 г. С одной стороны сидели меньшевики, с другой – большевики. Я соображал, куда же мне сесть? Оказалось, что один только я твёрдо не примкнул ещё ни к одной стороне. Я сел с большевиками и голосовал с ними. Большевиками руководил Плеханов. 28 октября после гнусных выпадов Мартова в своём содокладе против Ленина и против сторонников большинства II съезда большевики, кроме члена бюро и секретаря II съезда лиги (Ортодокса и Конягина), во главе с Плехановым покинули в виде протеста съезд. Я же остался на съезде. Для меня было ясно, что уход большевиков – большинства ЦК, ЦО и Совета партии – заставит меньшинство или подчиниться решениям II съезда, или же пойти на раскол. Но что я мог сделать? Ничего. Сидя на съезде лиги после ухода большевиков, я решил стать твёрдо и решительно на их сторону и также покинул съезд…»[215]
На спешно организованной встрече в кафе неподалёку Плеханов с возмущением осудил поведение меньшинства и предложил план борьбы с ним. В глубине души, однако, он предчувствовал что-то неладное. Если изначально он поддерживал Ленина, точку зрения которого он считал безусловно верной, то теперь, глядя на непреодолимую пропасть, которая всё больше отделяла большинство от прежних друзей и коллег, сила духа Георгия Валентиновича стала ослабевать. Плеханова терзали сомнения. Правильно ли он поступил, встав на сторону Ленина? Стоило ли разрывать отношения ради нескольких пунктов устава? Вместе с Лениным он пошёл на уступки меньшинству, но меньшинство потребовало полной капитуляции большинства. Стоила ли игра свеч? Почему бы, в самом деле, не вернуть старую редколлегию ради примирения? В конце концов прежняя система, несмотря на все её недостатки, была лучше той, которая сложилась сейчас.
Владимир Ильич, готовый пойти на уступки, рассматривал вариант с кооптацией прежних редакторов. Но опыт показывал, что каждая уступка только увеличивала непримиримость меньшинства. Ленин был вынужден поднять перчатку, брошенную к его ногам, так как дальнейшие уступки нанесли бы партии непоправимый вред. Разрыв с Мартовым оставил глубокий шрам в душе Ленина, который позже признался Крупской, что это было самым трудным решением в его жизни. Интересы партии, рабочего класса и социализма были, однако, важнее личных соображений.
Плеханов же был из другого теста. Он уже начинал «тонуть в мёртвой, тянущей ко дну эмигрантщине»[216] и был неспособен перейти в новый – революционный – исторический период, который предъявлял иные требования к партии и к её руководству. Удивляло в этой ситуации отнюдь не то, что Плеханов капитулировал, а то, что изначально он встал на сторону Ленина. Этот поступок Плеханова, который, по крайней мере, попытался сделать шаг в правильном, но не знакомом ему направлении, заслуживает уважения. Позднее, в 1909 году, Георгий Валентинович ещё раз повернул налево и вступил в блок с большевиками. Это, правда, была его последняя попытка, после чего он, к сожалению, уверенно свернул направо и последние годы своей жизни провёл в реакционно-патриотическом лагере. Троцкий однажды заметил, что, для того чтобы быть революционером, мало иметь одну теоретическую концепцию. Требуется ещё известная сила воли. Без неё революционер похож на часы со сломанной пружиной. Эта аналогия точно выражает ту слабую сторону Плеханова, которая, несмотря на огромный вклад Георгия Валентиновича в рабочее движение, окончательно подорвала и уничтожила его как революционера.
Итак, Плеханов предложил бороться против мартовцев. Но уже через несколько дней, вечером 18 октября, на частном совещании большинства он неожиданно повернул на сто восемьдесят градусов и выступил за мир любой ценой. Плеханов заявил своим коллегам, что он не в силах «стрелять по своим» и «что лучше пулю в лоб, чем раскол»[217]. Бывают моменты, добавил Плеханов, когда и самодержавие вынуждено делать уступки. Он выдвинул ультиматум: или его требования принимают, или он выходит из редколлегии. Отступничество Плеханова стало тяжёлым ударом для большинства. В ответ на это Ленин, по-прежнему не теряя надежды на примирение, вышел из редакции «Искры». Поведение Плеханова, однако, только усилило разлад. Мартовцы использовали этот момент, чтобы выдвинуть новые требования: кооптировать сторонников меньшинства в Центральный комитет и Совет партии и признать итоги Второго съезда «Заграничной лиги русской революционной социал-демократии». Капитулировав второй раз, Плеханов признал все эти требования, которые фактически отменяли все решения Второго съезда РСДРП.
Для большинства сложилось безрадостное положение. Меньшинство отныне контролировало центральный орган («Искру»), Лигу и Совет партии. В руках большинства теоретически остался только Центральный комитет. Но большинство было лишено голоса. Постепенно «Искра» прекратила публиковать на своих страницах статьи и письма сторонников большинства. Между тем меньшевики активно пользовались своими широкими связями и дружескими отношениями с вождями Социалистического интернационала. Большевики же почти не имели доступа к международной социалистической печати.
В своих мемуарах Мартын Николаевич Лядов вспоминает, как в разговоре с Карлом Каутским он услышал от него слова, сказанные с явным раздражением: