Книги
Ленин и Троцкий. Путь к власти
Эти строки были написаны 7 января 1905 года, за два дня до Кровавого воскресенья. Постоянные жалобы на «нехватку людей» разоблачали укоренившееся в членах комитетов отсутствие веры в рабочих. Вместо того чтобы привносить новую кровь в комитеты, кооптируя лучших из числа рабочих и молодёжи, комитетчики шли простым путём, требуя направить к ним людей на полную занятость из-за рубежа. Каждая строка этих писем демонстрирует полную неспособность связать работу ведущего кружка с живыми силами рабочего движения. Литвинов в письме к Ленину так комментировал эту ситуацию:
«Беда в том, что она [Землячка] (очевидно, также Рядовой и Лядов) совершенно не сознают, в каком мы находимся критическом и плачевном положении. Периферия если не везде против нас, то почти нигде не за нас. Широкие массы партийных работников до сих пор продолжают считать нас кучкой дезорганизаторов, никакой силы за собой не имеющей, что после примирения отношение комитетов стало другое, что все наши усилия – лишь предсмертные судороги большинства. Никакими конференциями (тем более тайными), никакой агитацией не изменить этого широко распространённого взгляда. Повторяю: наше положение донельзя шатко и непрочно. Выйти из него мы можем лишь: 1) немедленным созывом съезда (не позже февраля), 2) немедленным выпуском газеты. Без скорейшего осуществления этих двух условий мы идём к верной гибели и идём гигантскими шагами. <…> Питер, вероятно, придётся потерять. Понаехало туда меньшевиков тьма. <…> Надо бы и нам мобилизовать силы для Питера, да неоткуда взять»[256].
Большевики находились в смятении, но и положение меньшевиков было немногим лучше. Ни одну из фракций не поддерживали рабочие.
«Социал-демократическая организация в Санкт-Петербурге до января 1905 года по всем критериям была слаба, – пишет Дэвид Стюарт Лэйн. – В декабре 1903 года общая социал-демократическая организация имела приблизительно восемнадцать фабричных кружков, в каждом из которых состояло от семи до десяти человек, то есть общее число рабочих, имеющих членство в кружках, не превышало ста восьмидесяти человек. Если прибавить сюда ещё примерно такое же число студентов и представителей интеллигенции, общее число состоящих в кружках будет примерно триста шестьдесят человек. В течение зимы 1904 года членский состав и деятельность кружков пошли на спад, связи с заграницей ослабли, а где-то и полностью прекратились… Тот же самый корреспондент сообщает, что и меньшевики теряли поддержку: в одной из областей, где у них прежде было пятнадцать – двадцать кружков, к декабрю 1904 года осталось только четыре или пять»[257].
В своих мемуарах один из лидеров меньшевиков Пётр Абрамович Гарви описывает положение, сложившееся в Киеве накануне 1905 года:
«…Какое-то малолюдство в организации, оторванность от рабочей массы и её повседневных интересов, скудость организационной жизни по сравнению с недавним прошлым – вот что поразило меня и в Киеве, наводя на невыгодные сравнения с прошлым, с кипучей жизнью одесской организации периода 1901–1902 гг. Был Киевский комитет, были районные комитеты, были при районах пропагандисты, ведшие пропагандистские кружки. Через кружки эти обычно распространялись листки. Вот и всё почти…
Забегая вперёд, скажу, что на всём протяжении 1905 года – и в Киеве, и в Ростове, и в Москве – я неизменно наталкивался на одно и то же явление. В партийных организациях преимущественно группировалась зелёная рабочая молодёжь, горячая, решительная, но слабо связанная с рабочей массой и невлиятельная в предприятиях. Старые рабочие с.-д. – подлинный авангард передовых рабочих, выработавшихся в период пропагандизма и так называемого экономизма, – эти старые рабочие стояли большей частью в стороне. И в Киеве, и в Ростове, и в Москве – до самой октябрьской забастовки мне приходилось, да и не только мне, прибегать к разным более или менее искусственным и нарочитым способам привлечения “стариков” к активной, партийной работе. Устраивали специальные собрания и вечеринки со “стариками”, толковали с ними, но они туго шли на партийную работу, недоверчиво относясь к нашим организациям и к нашим методам деятельности»[258].
Упадок партии совпал с подъёмом рабочего движения, которое было вынуждено искать другие каналы для выражения. В 1900–1902 годах начальнику Московского охранного отделения (секретной полиции) Сергею Васильевичу Зубатову пришла в голову идея создания легальных рабочих организаций, которые, находясь под контролем полиции, имели бы возможность избирать комитеты и осуществлять деятельность при том условии, что эти организации будут носить сугубо экономический, а не политический характер. Зубатов не только основал легальные профсоюзы, опекаемые полицией (социал-демократы иронически окрестили эту тактику «полицейским социализмом»), но и принялся активно вербовать революционеров в свою агентурную сеть. Он навещал их в тюрьме, по-отечески переживая за их судьбы, приносил им чай с печеньем и даже снабжал их марксистской литературой. После этого он назначал им встречу за пределами тюрьмы, в своём домашнем рабочем кабинете, где пытался убедить их в том, что лучшим способом защитить интересы трудящихся было бы участие в его «движении». Сочетая суровость с такими методами, Зубатов смог поймать в ловушку наиболее слабых и наивных революционеров и, освободив из-под стражи, сделать их своими осведомителями. Однажды попав в сети к Зубатову, человек уже не мог вырваться из них. Революционеры, в свою очередь, относились к провокаторам крайне непочтительно.
Зубатов был гораздо умнее прочих начальников царской полиции, а его методы на какое-то время показали себя вполне успешными. Даже слишком успешными! В обстановке общего волнения рабочих и в отсутствие подлинных легальных рабочих организаций возникла широкая сеть полицейских профсоюзов. Для того чтобы быть у рабочих на хорошем счету, чрезмерно ретивые полицейские офицеры даже организовали забастовки. В этих союзах находились тысячи рабочих; это значительно превышало число активистов в социал-демократических комитетах. С привычной изобретательностью рабочие взяли у полиции своеобразный реванш, сполна пользуясь возможностью развивать и предъявлять свои требования прямо на рабочих местах. Профсоюзы Зубатова действительно давали рабочим возможность выражать своё недовольство. Вскоре среди социал-демократов встал вопрос об отношении к этим реакционным полицейским профсоюзам. Много лет спустя, когда рабочие в России уже взяли власть в свои руки, Ленин в работе «Детская болезнь “левизны” в коммунизме» блестяще описал ту революционную тактику, которую при зубатовщине использовали социал-демократы:
«При царизме до 1905 года у нас не было никаких “легальных возможностей”, но когда Зубатов, охранник, устраивал черносотенные[259] рабочие собрания и рабочие общества для ловли революционеров и для борьбы с ними, мы посылали на эти собрания и в эти общества членов нашей партии (я лично помню из числа их тов. Бабушкина, выдающегося питерского рабочего, расстрелянного царскими генералами в 1906 году), которые устанавливали связь с массой, изловчались вести свою агитацию и вырывали рабочих из-под влияния зубатовцев»[260].
Ленин не ограничился указанием на конкретные условия царской России, а установил общее правило, которое выражает подход марксистов к массовым пролетарским организациям. Для того чтобы построить подлинно революционную партию, недостаточно заявлять об этом на каждом углу. Необходимо найти дорогу к массам, несмотря ни на какие препятствия. Надо идти туда, где есть масса:
«Не работать внутри реакционных профсоюзов, это значит оставить недостаточно развитые или отсталые рабочие массы под влиянием реакционных вождей, агентов буржуазии, рабочих аристократов или “обуржуазившихся рабочих”…
Как раз нелепая “теория” неучастия коммунистов в реакционных профсоюзах показывает наиболее наглядно, как легкомысленно эти “левые” коммунисты относятся к вопросу о влиянии на “массы”, как злоупотребляют они своими выкриками насчёт “массы”. Чтобы уметь помочь “массе” и завоевать симпатии, сочувствие, поддержку “массы”, надо не бояться трудностей, не бояться придирок, подножек, оскорблений, преследований со стороны “вождей” (которые, будучи оппортунистами и социал-шовинистами, в большинстве случаев прямо или косвенно связаны с буржуазией и с полицией) и обязательно
Абсолютная непримиримость, принципиальность в решении теоретических вопросов и поразительная гибкость во всём, что касалось тактических и организационных дел, всегда отличали подход Владимира Ильича. Власти попытались возвести непроницаемую стену между марксистами и массами. Но социал-демократически настроенные рабочие, проявив терпение и гибкую тактику, смогли разрушить все барьеры. Они проникли в полицейские профсоюзы и заронили в них семена марксизма. Находясь под непреодолимым давлением, зубатовские профсоюзы частично превратились в органы борьбы. Стачечная волна 1903 года не прошла бесследно для Зубатова: он был бесцеремонно отправлен в отставку. Но даже после этого его движение продолжало играть определённую роль. Одной из типичных рабочих организаций, созданных по зубатовскому лекалу, было «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. С.-Петербурга», основанное попом Григорием Гапоном с разрешения полиции.
Многие социал-демократы не осознали необходимость участия в организации Гапона, чтобы найти дорогу к массам. Их оттолкнула реакционность этой организации. Не первый и не последний раз революционеры не поняли тот путь, которым фактически шло рабочее движение. Исходя из правильного, но весьма абстрактного представления о том, что рабочие нуждаются в революционной партии, они упустили из виду ту действительную организацию рабочих, которая родилась в конкретных обстоятельствах и которая не имела ничего общего с расхожими представлениями революционеров о том, на что должна быть похожа рабочая организация. Разве зубатовские профсоюзы не созданы полицией, чтобы контролировать рабочий класс? Неужели марксисты достойны участия в таких сомнительных предприятиях? Как бы то ни было, попытки небольших социал-демократических кружков завоевать расположение масс путём пропаганды и агитации ни к чему не привели. Организованные рабочие были в большинстве своём квалифицированными и опытными пролетариями и являлись в основном членами профсоюза Георгия Гапона. Они лишь искоса смотрели на безусую молодёжь, которая пыталась их чему-либо научить. Пропаганда была им как с гуся вода. Меньшевик С. И. Сомов (И. С. Пескин) так описывал положение своей петербургской организации в начале 1905 года:
«Картина получилась крайне печальная. Правильно функционировавшие организации оказались лишь в Нарвском районе, на Петербургской стороне и отчасти на Васильевском острове. Да и в них организованность следует понимать с значительными оговорками. В Нарвском районе, например, с его 30.000 рабочих вся социал-демократическая организация состояла из 6–7 кружков рабочих Путиловского и вагоностроительного заводов, из которых в каждом было 5–6 рабочих, причём работа велась по стародавним приёмам с продолжительными занятиями по политической экономии и по первобытной культуре.
Правда, была также и районная организация из представителей кружков, но содержание её работы довольно трудно определить. Заводская жизнь не находила в кружках никакого отклика; глухое брожение, которое началось тогда в петербургском пролетариате и нашло себе выражение в мощно развивавшемся гапоновском движении, в котором столь ярко проявилось стремление рабочих масс к широкой организации и к классовому объединению, игнорировалось, как зубатовщина. Да и рабочие – члены наших кружков – были по большей части люди крайне молодые, только что вышедшие ученики, не пользовавшиеся никаким влиянием в своей заводской среде»[262].
Активисты, состоящие в кружках, были, как правило, более квалифицированными и грамотными рабочими на фоне других, они с успехом участвовали не только в политической работе, но и были примером для гордости на своём рабочем месте. По-другому повлиять на своих товарищей было невозможно.