Когда Лядов обратился к ответственному редактору немецкой социал-демократической газеты «Форвертс» с просьбой публиковать в газете корреспонденции о состоянии рабочего движения в России, тот ответил ему, что «”Форвертc” не может уделить много места иностранному движению, в особенности русскому, которое так молодо и так мало может дать зрелому немецкому движению»^[219]. В этом надменном, снисходительном тоне немецкого бюрократа уже предугадывалось будущее немецкого рабочего движения. Деятельность Социал-демократической партии Германии шла в стороне от разработки теоретических проблем. Выражая на словах преданность марксизму, немецкие социал-демократы занимались не более чем повседневными партийными делами и решением профсоюзных задач. Что может дать этим людям, которые располагали мощным профсоюзным движением и фракцией в рейхстаге, информация о внутренних спорах в небольшой зарубежной партии? Для подавляющего большинства немецких вождей интернационализм был книгой за семью печатями.

Наибольший ущерб делу большевиков был нанесён левым крылом Социал-демократической партии Германии. Вплоть до 1914 года Ленин считал себя сторонником Карла Каутского, который в среде немецких социал-демократов имел репутацию лидера ортодоксального марксизма. Но, когда Ленин попросил у Каутского место в журнале «Нойе цайт» для освещения деятельности большевиков, тот отказал ему. В одном из писем Каутский отмечал:

Под давлением меньшевиков Каутский выступил против Ленина. Правда, сделал он это осторожно. До тех пор пока раскол в России не нарушал привычного хода вещей в Социал-демократической партии Германии, не было никакой необходимости придавать ему большого значения. Немецкие социал-демократы надеялись, что конфликт разрешится сам собой. Если уж немецкая партия сумела обеспечить мирное сосуществование под одной крышей столь несхожих взглядов, в том числе правых идей Бернштейна и левых воззрений Парвуса и Розы Люксембург, то и российским товарищам по силам обойтись без раскола по тривиальным вопросам.

Таким образом, социалистические партии Западной Европы были знакомы только с аргументами меньшевиков. Роза Люксембург, введённая в заблуждение ложными и предвзятыми рассуждениями меньшевиков, даже написала статью, которую Каутский поместил в «Нойе цайт» под заголовком «Организационные вопросы русской социал-демократии». Много позже эта статья появилась на английском языке под названием, которое никогда не использовалось при жизни самой Розы Люксембург, а именно: «Ленинизм или марксизм?» В этой статье Люксембург повторяет меньшевистский вздор о Ленине как стороннике ультрацентрализма и диктаторских методов. Ленин направил Каутскому ответ на эту статью, но тот отказался её печатать. Один за другим Ленин разрушил все мифы, которые породили о нём меньшевики, – мифы, которые до сих пор культивируются врагами большевизма, – и дал заблаговременный ответ своим противникам:

Позиция Розы Люксембург была далеко не случайной. Долгие годы она вела упорную борьбу с бюрократизмом и реформизмом в Социал-демократической партии Германии. С тревогой она наблюдала за объединением огромной профсоюзной армии и партийных функционеров в прочный консервативный блок. Она знала это явление лучше, чем кто-либо другой, – даже лучше Ленина, который не понаслышке был знаком с опытом немецкой социал-демократии. Роза Люксембург поняла, что в решающий момент классовой борьбы этот огромный бюрократический аппарат станет гигантским тормозом в развитии массового движения. Худшие опасения Розы Люксембург подтвердились в августе 1914 года. Всё произошло именно так, как она предполагала.

Даже беглого знакомства с содержанием брошюры Люксембург достаточно, чтобы понять, что её полемика направлена не против идей Ленина (с которыми она была знакома только со слов меньшевиков), а против бюрократически-реформистского вырождения, так хорошо знакомого ей по опыту работы в Социал-демократической партии Германии. Как актуальны слова, сказанные этой выдающейся революционеркой, по отношению к ситуации, сложившейся сегодня в Лейбористской партии Великобритании и её европейских аналогах!

Конечно, борьба за социалистическое преобразование общества не исключает участия в выборах или парламенте. Напротив, международный рабочий класс всегда был на передовом крае борьбы за демократические права и готов использовать всякое юридическое и конституционное право, для того чтобы улучшить своё положение и занять командную позицию, дающую возможность изменить общество. Создание мощных профсоюзных организаций тоже является жизненно важной частью подготовки рабочего класса к выполнению своих исторических задач. Это, однако, двоякий процесс. Рабочий класс и организации, выражающие его волю, не существуют в вакууме. Находясь под давлением чужеродных классов, организации, созданные рабочими для преобразования общества, деформируются и вырождаются. Буржуазное общественное мнение подавляет передовых рабочих.

В арсенале правящего класса есть тысяча и один способ разложения и привлечения на свою сторону даже самых честных и воинственно настроенных членов профсоюзного движения, которым не хватает марксистской теоретической подготовки и понимания перспектив. Выделение из профсоюзов аппарата чиновников, всё более оторванных от производства и наделяемых всё большим числом прерогатив и привилегий, приводит к формированию особого, чужеродного менталитета, особенно когда рабочие не участвуют в массовой борьбе, которая проверяет руководителей движения на прочность. В длительные периоды относительного процветания, полной занятости и классового мира преобладает такое поведение рядовых рабочих, при котором они прекращают активное участие в своих организациях и перекладывают ответственность на своих вождей и чиновников. Именно такое положение дел начало складываться в Германии за два десятилетия до катастрофической Первой мировой войны, когда консервативные бюрократы, будучи марксистами на словах и реформистами на деле, постепенно подчинили себе рабочее движение. Затем этот процесс повторился во Франции и в других странах Западной Европы. Всё это коснулось не только профсоюзов. Куда более основательно этот процесс затронул парламентскую фракцию в рейхстаге. Вожди социал-демократии, будучи главным образом интеллигентами и квалифицированными специалистами, стали вести образ жизни, отличный от образа жизни миллионов рабочих и, всё более смещаясь в парламенте вправо, утрачивали контроль над рабочим классом и мало-помалу превращались в привилегированную и консервативную касту.

Выступая против этого, Роза Люксембург сделала особый акцент на стихийном движении рабочего класса, возведя идею всеобщей революционной забастовки в принцип. Такая позиция привела её к серии ошибок. Можно сказать, что во всех своих разногласиях с Лениным, включая описанный выше, Роза Люксембург была неправа. С другой стороны, все эти ошибки берут своё начало в подлинно революционном инстинкте, в безграничной вере в творческие силы рабочего класса и в непримиримой враждебности к бюрократии и карьеризму, которые, по словам Троцкого, есть самые консервативные общественные силы. Опасения по поводу «не считающегося ни с чем централизма» Ленина были присущи не только Розе Люксембург, но и другим представителям левого крыла немецкой социал-демократии. В их числе Израиль Лазаревич Гельфанд, более известный как Александр Львович Парвус, чьи труды восхищали и Владимира Ильича, и Троцкого; последний после разрыва с меньшевиками некоторое время тесно сотрудничал с Парвусом.

Годы спустя Троцкий признал ошибочность своей позиции и правоту Ленина в решении организационных вопросов. Брошюра Троцкого «Наши политические задачи», опубликованная в пылу фракционной борьбы, содержит, как позже отмечал сам автор, «немало незрелого и ошибочного в критике Ленина»^[223]. И всё же в этой работе есть зёрна истины относительно той черты большевизма, которая связана с образом мысли и поведения комитетчиков, то есть слоя «практиков» и «функционеров», с которыми Ленин вступит в ожесточённый конфликт спустя несколько месяцев после выхода в свет брошюры Троцкого.

Ленин старался избегать открытого противостояния, игнорируя непрерывные атаки на свои воззрения. Но поведение Плеханова убедило его в том, что больше так продолжаться не может. Большую роль в этом сыграла статья Плеханова «Чего не делать», опубликованная в № 52 «Искры» и представляющая собой позорную попытку обеспечить теоретическое прикрытие для капитуляции её автора. С новыми редакторами «Искра» превратилась во фракционный орган меньшинства. Хотя большинство по-прежнему контролировало Центральный комитет, меньшинство, кооптировавшее в редакцию газеты бывших редакторов, имело большинство в Совете партии – высшем партийном учреждении. К концу года Ленин пришёл к выводу, что решение назревшего кризиса возможно только путём созыва нового партийного съезда.

Как и следовало ожидать, сторонники меньшинства, контролировавшие Совет партии, отклонили предложение Ленина. А когда тот направил свою просьбу в Центральный комитет, которым по факту управляло большинство, он неожиданно столкнулся и с сопротивлением своих соратников. В собрании сочинений Ленина можно обнаружить множество писем, в которых он пытается убедить членов Центрального комитета в справедливости своего предложения. Но большевики в составе Центрального комитета, по-видимому, признав окончательный разрыв с меньшевиками, уклонялись от требования Ленина. Владимир Ильич с горечью отмечал:

Решение Ленина порвать с меньшевиками именно сейчас не было случайным. Прежде в центре раскола стояли организационные вопросы. Но теперь дело приняло новый оборот, вызванный внезапным и резким изменением в общественной жизни страны. Студенческие демонстрации, сопровождаемые политическими забастовками и выступлениями рабочих в 1902 году, свидетельствовали о быстром развитии предреволюционной ситуации. Всеобщая политическая стачка в июле и августе 1903 года сменилась кратковременным затишьем, а затем, летом 1904 года, страну накрыла новая стачечная волна. Стачки вспыхивали по всей стране: в Петербурге, Иваново-Вознесенске, Нижнем Новгороде и даже на Кавказе, где в декабре крупная забастовка потрясла нефтяное сердце империи – Баку. Под давлением рабочего класса либеральная буржуазия заголосила о необходимости конституции. Государственный режим, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног, был охвачен паникой. Министр внутренних дел Вячеслав Константинович Плеве сказал в эти дни военному министру генералу Алексею Николаевичу Куропаткину: «Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война»^[225].

Несмотря на отсталую, полуфеодальную экономику и зависимость от зарубежного капитала, царская Россия на рубеже веков была одной из ведущих империалистических стран. Наряду с другими империалистическими державами – Великобританией, Францией и Германией – царская Россия участвовала в переделе мира, то есть боролась за колонии и расширение сферы влияния. Польша, Прибалтика, Финляндия, Кавказ, а также территории Дальнего Востока и Центральной Азии были фактически колониями Российской империи. Территориальные амбиции царизма, однако, были ненасытны. Алчный взгляд Санкт-Петербурга был устремлён в сторону Турции, Персии, но прежде всего – Китая, где разлагающаяся маньчжурская династия была не в силах помешать резне империалистических разбойников по живому телу страны, особенно после поражения Боксёрского восстания в 1900 году, в результате чего Россия заняла всю Маньчжурию. Хищническая экспансия России на Дальнем Востоке не на шутку взбудоражила новое японское правительство. Японские империалисты интерпретировали действия России как попытку блокировать их на материковой части Азии. Летом 1903 года в Токио победила «партия войны». А в одну из глухих февральских ночей 1904 года японцы напали на российский флот в Порт-Артуре, используя ту же тактику, которая будет повторена Японией при нападении на Пёрл-Харбор в 1941 году. Япония получила контроль над морем, и началась кровавая борьба, которая через одиннадцать месяцев привела к падению Порт-Артура и гибели 28,2 тысяч российских солдат, что составляло без малого половину гарнизона города. Спустя три недели после сдачи Порт-Артура началась Первая русская революция.