Запуск «Искры» совпал с началом нового революционного подъёма. Массовая демонстрация харьковских рабочих 1 мая 1900 года положила начало бурному периоду уличных демонстраций. «Социал-демократия поняла, – писал жандармский генерал Спиридович, – огромное агитационное значение выхода на улицу. Отныне она берет инициативу демонстраций на себя, привлекая к ним всё больше рабочих. Нередко уличные демонстрации вырастают из стачек»^[165].

Фабрики и заводы были охвачены воинственными настроениями, что стало отражением роста социальной напряжённости под влиянием промышленного кризиса 1901–1903 годов, когда было закрыто около 3.000 предприятий и уволено 100.000 рабочих. Урезались заработные платы: так работодатели пытались выйти из кризиса, отнимая у трудящихся те завоевания, которые были достигнуты в стачках 1890-х годов. В результате рабочее движение активней политизировалось и становилось всё более радикальным. В мае 1901 года в окрестностях Санкт-Петербурга – в районе Обуховского сталелитейного завода – произошло открытое выступление рабочих, переросшее в кровавое столкновение с правительственными войсками, причём трудящиеся отбивались от нападавших только камнями и железными прутьями. Отважная борьба рабочих стала известна в истории как Обуховская оборона. Она привела к жестоким репрессиям: 800 человек было арестовано, многие из них были приговорены к каторжным работам. Между тем эти события недвусмысленно предупреждали царизм о том, что революционное движение вышло на новый этап: рабочие готовы к активным действиям и даже к наступлению на основы государства. Таким образом, рабочие собственным опытом показали, что предложенная «экономистами» «теория стадий» бесконечно далека от реального положения дел.

В 1902 году в Ростове-на-Дону прошла общегородская стачка: на массовые митинги вышли десятки тысяч фабрично-заводских и железнодорожных рабочих. Прибывшие на место полиция и казаки применили против забастовщиков оружие, были убитые. Похороны рабочих превратились в политические демонстрации. Рабочее движение достигло апогея в 1903 году, когда волна политических стачек захлестнула южную часть страны, затронув Баку, Тифлис, Одессу, Киев и Екатеринослав. Активные действия рабочего класса пробудили крестьянство. В Полтавской и Харьковской губерниях вспыхнули крестьянские восстания. Для подавления восстаний царский режим прислал 10-тысячное войско, однако это не помогло, и вскоре крестьянские бунты захлестнули весь Центрально-Чернозёмный район. Крестьяне отважно выступили против своих угнетателей, дома помещиков полыхали огнём. «Воздух тяжёлый, зловещий, – писал один воронежский помещик в 1901 году. – Каждый день горизонт озаряется отблесками пожаров, по земле стелется кровавый туман»^[166].

Революционное настроение быстро перекинулось в студенческую среду. В этих условиях даже сравнительно ограниченное требование университетской автономии приобрело революционно-демократическую окраску. Чтобы подавить дух студентов, царизм прибегал к самым жестоким мерам, к примеру, отправляя наиболее ретивых молодых людей на фронт. Десятки тысяч студентов участвовали в массовых демонстрациях, и это лишь подливало масла в огонь. Хотя подавляющее большинство студентов принадлежало к привилегированным сословиям и было близко к либералам по своим политическим взглядам, они всё чаще смотрели на рабочий класс как на союзника в борьбе с деспотическим режимом. Многие студенты оказывались в рядах социал-демократов. Зимой 1901–1902 годов около 30 тысяч студентов приняли участие во всеобщей забастовке против царского правительства. В № 2 «Искры» был брошен призыв «прийти на помощь студентам».

В отличие от «экономистов», которые, имея ограниченный кругозор, косо смотрели на студенческое движение и на всё, что выходило за пределы требований профсоюзов, Ленин понимал революционный потенциал студенчества, несмотря на его преимущественно непролетарский состав.

«…Тов. Ленин и его сторонники, – писал Григорий Зиновьев, – стоявшие за гегемонию пролетариата, держались того взгляда, что если рабочий класс – гегемон, если он – основная и коренная сила революции, то он должен брать себе в качестве помощников и подсобной силы всех, кто сколько-нибудь склонен бороться с самодержавием»^[167].

Революционное движение взбодрило интеллигенцию, выведя её из состояния апатии. Созданная в 1902 году Партия социалистов-революционеров (эсеров) ознаменовала собой возрождение революционного мелкобуржуазного течения под знаменем народничества и терроризма. Члены этой партии скоро громко заявили о себе: студент Пётр Карпович застрелил министра народного просвещения Н. П. Боголепова, а Николай Лаговский совершил покушение на убийство К. П. Победоносцева. Террористические настроения среди студентов отражали революционный кризис. Русские марксисты, сочувствуя студентам, однако, не жалели критики в адрес индивидуального террора. Одного реакционного министра просто меняли на такого же другого. Государство оставалось нетронутым, а фактически с каждым покушением оно только укреплялось. В то же время революционное движение ощущало на себе усиление репрессий.

Массовые беспорядки вдохновили либералов, которые стали использовать ограниченные полномочия самоуправления, предоставленные им земствами. На рубеже веков во многих земствах господствовали либералы: они пытались использовать эти выборные органы как платформу для выдвижения своих требований к правительству. Чувствуя, как земля уходит у них из-под ног, представители российской буржуазии нехотя стали организовываться. Появление за границей в 1902 году нелегального либерального журнала «Освобождение» было первым робким шагом на пути к созданию будущей либеральной партии. Это событие стало поворотной точкой для представителя «легального марксизма» П. Б. Струве, который сделался редактором нового журнала. Пользуясь пышными «демократическими» фразами, либеральная буржуазия стремилась к заключению сделки с самодержавием для введения ограниченной конституции. Беда заключалась в том, что царизм был больше склонен доверять казацкому хлысту, чем полагаться на либералов, чья практически нулевая способность оказывать влияние на массы не могла скрыться от взора внимательного наблюдателя. Однако часть правительства в лице министра финансов С. Ю. Витте всё же попыталась заручиться поддержкой земств. В начале 1901 года Витте написал конфиденциальный меморандум «Самодержавие и земство», который был нелегально издан за границей с предисловием – кто бы мог подумать! – Петра Струве.

В предисловии к брошюре Струве, примерив на себя роль бескорыстного и добровольного советника правительства, ясно указывает на свой полный разрыв с марксизмом.

«Несомненно, – пишет Пётр Бернгардович, – что среди высшей бюрократии есть лица, не сочувствующие (!) реакционной политике… Быть может, оно [правительство], ещё не встретившись с революцией, само утомится своей борьбой с естественным, исторически необходимым развитием (!) свободы и поколеблется в своей “непримиримой политике”»^[168].

Последующий текст предисловия написан примерно в том же духе.

В статье «Гонители земства и Аннибалы либерализма» Ленин решительно выступил против Струве: