Эти обстоятельства имели для внутренней политики КНР два последствия. Во-первых, завершение дела восстановления гражданской администрации Китая и устранения негативных последствий «культурной революции» было поручено Дэн Сяопину. Во-вторых, в политической линии произошел сдвиг от опровержения злоупотреблений «культурной революции» в сторону сомнения в необходимости восстановления статус-кво, сложившегося до «культурной революции». Это стало заметно по изменениям в общенациональной кампании осуждения Линь Бяо. В январе 1974 г. последняя была преобразована в движение «критики Линь Бяо и Конфуция». Предписываемые Линю злодеяния теперь оказались переосмыслены крайне парадоксальным образом: бывший преемник Мао теперь обозначался как противник всего, связанного с «культурной революцией», и достойный Конфуция реакционер, пытавшийся повернуть время вспять, вернув его к периоду, предшествующему инициативе Мао. Конфуций был представлен фигурой, в которой сочетались склонность к компромиссам, созерцательность, тяга к стабильности и гармонии – ценности реакционных классов и противников революции. Те же черты можно было увидеть и в Чжоу Эньлае. Попытки замаскировать цель нового движения даже не предпринималось [Forster 1990: 118; Goldman 1975; MacFarquhar, Schoenhals 2006: 366–373]. Все это стало сигналом для противников отказа от «культурной революции»: пришло время воспротивиться тренду на реставрацию прежних порядков.
В рамках кампании порицания Линь Бяо и Конфуция ставилось две основные задачи. Первая задача, фактически продолжавшая первоначальные меры по дискредитации лично Линь Бяо, – покончить с контролем вооруженных сил на всех уровнях управления. Предшествующая кампания по борьбе с «кликой Линь Бяо» сильно ослабила позиции военных в национальном руководстве и во многих регионах Китая, однако офицеры, которых не удалось обвинить в участии в предполагаемом сговоре Линя, продолжали занимать во многих регионах ведущие посты. Гражданский контроль все еще не был полностью восстановлен. В конце 1973 г. военачальники из крупнейших военных округов КНР были переведены в другие регионы. Местные силовики были вынуждены покинуть базы, которые они отстроили для себя после событий 1968 г., и перейти на службу в районы, в которых они не имели личных связей или союзников. Вторая цель кампании заключалась в замедлении разворота политических курсов, связанных с «культурной революцией». Чжоу Эньлай воспользовался первыми критическими настроениями в отношении «ультралевого» Линь Бяо и начал добиваться восстановления более эффективной гражданской администрации, которое предполагало возвращение на свои должности опытных кадровых сотрудников и партийцев. Кампания 1974 г. была санкционированной Мао попыткой замедлить новый подъем «ветеранов» правительства и партии и остановить движение вспять тех экономических и образовательных инициатив, которые были особенно дороги маоистам [MacFarquhar, Schoenhals 2006: 358–373; Teiwes, Sun 2007: 110–118, 146–171].
Запущенная в январе 1974 г. кампания открыто поощряла критику руководителей, которые, предположительно, противились «культурной революции» и хотели восстановить статус-кво. Порицанию могли быть подвергнуты как региональные военные власти, так и ведущие гражданские служащие. Во многих районах Китая наметился подъем местных сил, заинтересованных в том, чтобы извлечь из туманных распоряжений центральных властей личную пользу. Среди таких лиц были бывшие повстанческие лидеры, которые, ненадолго добившись заметного влияния во время «культурной революции», оказались маргинализированы, были отвергнуты ради армейских офицеров и проигнорированы при восстановлении кадровых работников на их первоначальных должностях. Бывшие мятежники воспользовались кампанией для того, чтобы вернуть себе утраченный статус и обозначить свои претензии на руководящие посты в качестве альтернативы возвращавшимся к работе после нескольких лет забытья старшим партийным кадрам, с которыми у них обострялся конфликт. Именно поэтому кампания, получившая наименование «вторая культурная революция» и даже «второй захват власти», проходила на фоне массовой мобилизации и уличных протестов [Teiwes, Sun 2007: 111, 172–178]. Пока в этой связи по всему Китаю возникали волнения, кампания породила и движение протеста против самой «культурной революции».
События 1974 г. в Ханчжоу выступают отличным примером того, что подразумевалось под «второй культурной революцией». Во время кампании порицания Линь Бяо многие старшие кадры были возвращены на руководящие посты в ущерб тем лицам, которые были задействованы в не столь давнем повстанческом движении [Forster 1990: 110–114]. Во второй половине 1973 г. бывшие повстанцы начали мобилизовывать своих сторонников на критику вставших во главе провинции Чжэцзян кадров и потребовали себе членства в КПК и ведущих должностей в провинциальных и муниципальных властях и на предприятиях. Борьба за контроль над процессом восстановления профсоюзных организаций развернулась между молодыми недавними повстанцами и старшим поколением официальных лиц [Ibid.: 120–128]. В конце 1973 г. делегации неудовлетворенных своим положением повстанцев со всей провинции Чжэцзян, которым было отказано в партийном членстве и руководящих должностях, начали собираться в Пекин, чтобы пожаловаться на отношение к ним. На улицах Ханчжоу появились стенгазеты, в текстах которых бросался вызов провинциальным властям. Ближе к концу года бывшие мятежники устроили марш к штаб-квартире КПК по провинции Чжэцзян. Руководство взяли в осаду, чиновников задерживали и подвергали жесткому обращению, дополняемому настойчивыми требованиями новых назначений. Повстанческие лидеры готовились к более масштабным нападениям на провинциальное руководство и устраивали визиты на крупные региональные предприятия, чтобы побудить рабочих к противостоянию «ошибочной политической линии» [Ibid.: 133–139].
Кампания порицания Линь Бяо и Конфуция ясно давала понять, что стремление отстоять «культурную революцию» исходило от самых высших уровней власти. Провинциальное руководство вскоре столкнулось со скоординированной атакой: повстанцы организовывали масштабные народные собрания, заявляли о «праве бунтовать против реакционеров» и призывали бороться против «контрнаступления буржуазии, пытающейся свести старые счеты и вернуть свое прежнее влияние» [Ibid.: 144–145]. Мятежники обратились к региональным лидерам с рядом требований, самое существенное из которых заключалось в назначении сотен их последователей на ведущие посты. Вынужденно оказавшиеся в оборонительной позиции, местные власти приняли в партию восемь тысяч новых членов и выдвинули три тысячи из них на руководящие должности [Ibid.: 148–151]. Еще одним требованием было учреждение ополчения рабочих, которое вскоре было основано в Чжэцзянь. Вооруженные в основном железными дубинками ополченцы стали наводить страх в Ханчжоу и других городах, периодически вступая в спорадические столкновения с солдатами, охранявшими фабрики и инфраструктурные объекты. Лидер повстанческого движения в Ханчжоу объявил, что ополчение было готово принять контролирующие функции у армии [Ibid.: 152–155, 163–164]. Повстанцы получили более серьезное оружие, после чего начались ожесточенные бои, напоминавшие столкновения 1967 г. Конфликт распространился на крупные государственные предприятия Ханчжоу и нарушил работу железнодорожной системы. Власти оказались бессильны перед надвигающейся волной неповиновения [Ibid.: 155–159, 172].
В Нанкине кампания приняла коренным образом иной поворот. В городе развернулись крупномасштабные массовые протесты рядовых граждан, которые оказались жертвами недавних политических кампаний. Кадровые работники воспользовались возможностью, чтобы окончательно убрать военных с административных постов провинции Цзянсу. Региональные повстанческие лидеры играли в описываемых процессах лишь второстепенную роль. Бывшие мятежники оказались настолько подавлены недавними гонениями со стороны армии, что утратили в Цзянсу статус существенной политической силы. Гражданские кадры выступали поборниками бывших повстанцев и порицали военных за репрессии в ходе кампании противостояния элементам «16 мая» в 1971 г. В Нанкине проходили массовые митинги, организаторами которых были в основном жертвы «культурной революции», в первую очередь десятки тысяч людей, на которых навесили политические ярлыки и которые были изгнаны из городов[195].
Генерал Сюй Шию держал Нанкин в железных тисках с 1968 г. По мере восстановления партийных комитетов провинции Цзянсу, он медлил с возвращением на ключевые посты гражданских лиц. К концу 1973 г. свыше двух тысяч армейских офицеров все еще продолжали занимать партийные и правительственные должности. Все первые партийные секретари окружного уровня были выходцами из вооруженных сил, на уездном уровне военными были 39 из 68 партийных секретарей [Ibid.: 902]. В конце 1973 г. Сюй Шию был отозван из военного округа Нанкин и переведен в Гуанчжоу, что позволило гражданским кадрам ринуться в наступление на оставшихся в регионе военных.
Опытные кадровые работники Нанкина подвергли вооруженные силы критике за предшествующие репрессии, в частности в отношении бывших повстанческих лидеров. Однако тем самым они, сами того не желая, развязали руки тысячам простых людей, которые вышли на улицы в знак протеста против репрессий, примененных в отношении их самих представителями армии. Шквал критики касательно действий военных в прошедшие годы вселил надежду в ссыльных жителей городов, которые попытались вернуться в свои дома и к прежней работе. За первые годы военного контроля свыше 350 тысяч горожан, в том числе 130 тысяч нанкинцев, были форсированно отправлены в деревни. Многие из них были выходцами из домохозяйств «классов-эксплуататоров» или имели темные пятна в своей политической истории. Ближе к концу января 1974 г. несколько тысяч ссыльных вернулись в Нанкин с требованием к властям восстановить их городскую регистрацию и предоставить им прежние посты. Почти три месяца протестующие устраивали у зданий провинциальных и муниципальных партийных структур демонстрации, вывешивали стенгазеты, повествующие об их печальных судьбах, и периодически выходили на уличные марши. Эта деятельность привлекала множество сторонних наблюдателей, что ограничивало движение транспорта в центре города. Патовая ситуация оставалась неизменной вплоть до конца апреля, когда разъяренные протестующие взяли штурмом вокзал, пытаясь забраться на направляющиеся в Пекин поезда, чтобы изложить свои требования центральным властям. Когда бригады проводников поездов не позволили участникам митинга забраться в вагоны, протестующие уселись прямо на рельсы, на несколько дней прервав железнодорожное сообщение с Пекином и Шанхаем.
Власти Нанкина достигли соглашения с протестующими и смогли восстановить движение поездов. Однако, пообещав мятежникам найти им посты в их старых рабочих ячейках, они непреднамеренно создали еще более крупную проблему. Повсеместно разошлась информация, что требования протестующих были выполнены, и из сопредельных сельских районов в Нанкин стеклось еще 50 тысяч бунтующих, которые хотели получить те же самое. Власти не были намерены вступать в переговоры с таким количеством просителей, и когда это стало очевидно, протестующие перекрыли улицы в центре города и попытались перенаправить свои требования руководству в Пекине. Железнодорожное движение было вновь парализовано. Отдельные мятежники угоняли автобусы и грузовики на автомагистралях. Кадровые работники, которых направляли на противодействие мятежникам, подвергались избиениям, иногда дело доходило до травм. После окончания кампании на освобождение улиц от участников протеста ушли месяцы.
Кампания в Гуанчжоу была отмечена возникновением еще одного движения против «культурной революции»: показной политической критикой «культурной революции» со стороны бывших активистов-повстанцев. На улицы города выходили политически активные бывшие мятежники, которые выступали против жесткого гнета со стороны военных властей. При этом они пошли еще дальше, начав переоценку «культурной революции», в которой проявились ростки иного политического самосознания. Идеи нового движения были выражены в длинном эссе, которое размещалось на улицах Гуанчжоу, широко обсуждалось и активно перепечатывалось. Все это зачастую рассматривается в качестве предвестника демократического движения в КНР конца 1970-х гг. Авторы эссе призывали к реформам китайской политической системы путем усиления демократии и власти закона [Chan et al. 1985: 9–16, 31–86]. Особенно ощутимый удар во время подавления повстанцев в военном округе Гуанчжоу в 1968 г. был нанесен по фракции «Красное знамя». В октябре 1972 г. бывшие лидеры этой группировки были освобождены из заключения. Примерно 30 из них в компании с отдельными репрессированными кадрами провели серию дискуссий по поводу причин провала «культурной революции». Их критика была направлена на действия местных вооруженных сил. В конечном счете они пришли к неприятию так называемой «системы Линь Бяо» и в конце 1973 г. начали распространять черновики своих эссе. После запуска кампании порицания Линь Бяо и Конфуция в феврале 1974 г. члены группировки стали вывешивать свои эссе в виде настенных плакатов. Произведения были подписаны коллективным псевдонимом:
Группа организовала множество массовых митингов и уличных маршей, объединяясь с другими недовольными: демобилизованными солдатами, которые требовали повышения жалованья, молодыми фабричными работниками, раздраженными размерами оплаты труда и условиями жизни, молодежью, которую сослали работать в сельскую местность, и бывшими
Эссе «О социалистической демократии и правовой системе» демонстрировало приверженность идеям Мао и целям «культурной революции», однако в целом оно стало выражением в корне иного политического менталитета. В первую очередь авторы критиковали «систему Линь Бяо», чьи особенности во многом совпадали с нелицеприятными характеристиками «культурной революции», которые были представлены в документах, распространенных во время недавней кампании против «антипартийной клики Линя – Чэня». Эссе осуждает кампанию «безграничной преданности» конца 1960-х гг., которая сравнивается с полурелигиозными ритуалами, которые оказались бы более уместны для почитания культа феодального императора, а не современного лидера-социалиста [Leese 2011: 243–244]. Авторы сурово высказывались против произвола в рамках кампаний по очистке классовых рядов и претворению в жизнь «удара по контрреволюции и борьбы против трех зол», которые были обращены против весьма смутно обозначенного круга «контрреволюционных элементов». Авторы призывали к бдительности в отношении чиновников, которые стремились вернуться к временам подавления, побоев и пыток в поиске воображаемых предателей и классовых врагов. По мнению авторов эссе, все описанные злоупотребления сигнализировали о формировании в Китае нового правящего класса, который укреплял свою диктатуру за счет принуждения и почти имперского культа преданности, лишая при этом КНР будущего в качестве социал-демократического государства. Все эти крайности оказались возможны в условиях отсутствия истинной демократии и правовых ограничений, которые сдерживали бы деятельность официальных властей. Без обеспечения защиты прав народа от подобных злоупотреблений и без закрепления в законодательстве допустимых пределов властного произвола социализму было суждено трансформироваться в «социал-фашизм», с которым народ КНР столкнулся в течение трех лет существования «системы Линь Бяо», то есть во время «культурной революции»[197].
Основная цель эссе заключалась в противостоянии политическому развороту, симптомом которого выступала кампания порицания Линь Бяо и Конфуция 1974 г. Авторы документа указывали, что новая инициатива фактически являлась попыткой вернуться к социал-фашизму времен «культурной революции». Китаю требовалась не противостояние восстановлению существовавшего до нее статус-кво, а создание новых институтов, которые бы обеспечивали демократические права народа, препятствовали произвольному преследованию людей и покончили с особым привилегированным положением тех, кто находился у политической власти [Chan et al. 1985: 10–13][198]. Это был новый образ политической мысли, и авторы эссе наравне с другими представителями их движения станут ведущими фигурами в кампаниях за демократию, которые развернутся после кончины Мао, в 1978–1979 гг. [Chan et al. 1985: 16–28; Rosen 1985].
Политики в Пекине были глубоко обеспокоены тем, как авторы эссе раскритиковали принцип однопартийной системы. Самыми голосистыми оказались радикалы из Политбюро, в особенности Цзян Цин, которая заклеймила материал «самой реакционной статьей со времен освобождения Китая». В начале 1975 г. в городе Гуанчжоу была запущена общегородская кампания порицания авторов эссе. В местных школах и на фабриках прошли собрания критики и борьбы, а также массовые митинги. Авторы были высланы в сельскую местность. Расследование коснулось сотен людей, которые выступили в поддержку эссе[199].
Местные протесты принимали разнообразный характер, однако гражданские волнения во многих регионах Китая в целом привели к середине 1974 г. к серьезным экономическим проблемам. Повстанцы вступали в конфронтацию со старшими кадрами, пытавшимися восстановить свой авторитет и обеспечить рабочую дисциплину на фабриках, в железнодорожных депо и в портах. Помимо уже описанных масштабных сбоев, которые мы уже отмечали в Ханчжоу и Нанкине, в знак протеста против восстановления сдельной оплаты труда прекратили работу работники шанхайских портов. Межфракционная борьба, развернувшаяся на железнодорожном транспорте, в особенности в Цзянсу – ключевом узловом регионе, поразила транспортную сеть Китая. Сталь, уголь и другие важные материалы приходилось складировать на месте производства по причине срыва поставок, что, в свою очередь, замедлило производительность работы предприятий, которым не хватало сырья. За первые три квартала 1974 г. в производстве продукции произошел спад, который стер результаты умеренного восстановления промышленности последних лет.
В октябре Мао наконец-то обратил на нарастающие проблемы внимание и призвал к «единству и стабильности». Он вполне очевидно хотел, чтобы повстанцы сопротивлялись поспешному восстановлению порядков, имевших место до «культурной революции», однако он ни в коей мере не желал возвращения беспорядков, которые вынудили его сильно зависеть от военной поддержки в 1968 г. Ближе к концу 1974 г. Мао потребовал от центральных властей предпринять решительные меры стимулирования национальной экономики, которые он вверил Дэн Сяопину. Полноценные попытки восстановления экономики КНР были инициированы уже в следующем году [Forster 1990: 164–172; Teiwes, Sun 2007: 197–199].
С разрешения Мао Дэн Сяопин решительно добивался окончательного переустройства партийных организаций, полного удаления из гражданской администрации представителей вооруженных сил и пресечения конфликтов, которые подорвали экономику КНР в 1974 г. За 1975 г. ему удалось претворить в жизнь гораздо больше, чем это получилось в прошлом у Чжоу Эньлая. Во многом этому способствовало то, что Дэн действовал более целенаправленно, чем его осторожный предшественник [Mac-Farquhar, Schoenhals 2006: 381–382]. Однако и инициативы Дэна оказались резко остановлены к концу этого года. Дэн пользовался поддержкой Мао в делах восстановления КПК, завершения межфракционных конфликтов, формирования «единства и стабильности» и, соответственно, с точки зрения Мао, консолидации достижений «культурной революции». Однако он превысил свои полномочия в части попыток создать условия для модернизации промышленности, усиления научного истэблишмента и воссоздания системы высшего образования. Эти устремления фактически ставили под сомнение «успехи» «культурной революции», которыми так дорожил Мао. Как и его предшественник, Дэн вскоре был отстранен от дел и подвергнут критике.
Впрочем, до своего отстранения Дэн Сяопин успел сделать многое. В частности, он смог полностью вывести представителей вооруженных сил из состава органов гражданской администрации. В ряде речей и директив Дэн осуждал руководителей, пришедших к власти по армейской линии, за чванство и расслабленность. Офицеры смогли создать для себя комфортные правительственные посты, обеспеченные гражданскими льготами и специальными привилегиями. Дэн призвал НОАК сфокусироваться на военном деле, чтобы вернуть вооруженным силам боевую готовность, подтянуть дисциплину и прекратить вмешиваться в вопросы гражданской администрации. Он потребовал также уделить особое внимание усовершенствованию боевых комплексов и организовал кампанию по искоренению фракционализма внутри вооруженных сил. В августе 1975 г. Дэн потребовал всех военных покинуть гражданские посты [Ibid.: 388–391; Vogel 2011: 97–98].
Он также эффективно возобновил введение мер по восстановлению общенациональной партийной организации, способствуя росту авторитета партийных секретарей и продолжая реабилитацию подвергшихся ранее гонениям чиновников и специалистов. Дэн четко обозначил как главенство партийного руководства, так и недопустимость в дальнейшем бунтов против партийной системы. Он приказал провести оценку новых членов партии, вступивших в нее после 1968 г. С его слов, для подтверждения их членства было необходимо удостовериться в наличии у них должных квалификаций и дисциплинированности. Те, кому не хватило «компетентности» или кто все еще держался за своих сторонников по фракции, подлежали исключению из КПК. Новички, которые добивались восхождения по карьерной линии или уже занимали высокие посты, должны какое-то время отработать на стартовых должностях, чтобы приобрести надлежащий опыт для руководящих позиций, заключил он [Vogel 2011: 121].
Наконец, Дэн проводил жесткую кампанию подавления фракционализма. В первую очередь он сконцентрировал свое внимание на национальной железнодорожной системе, а затем переключился на ключевые промышленные секторы: производство угля и стали. Показательны в этом контексте меры по устранению ошибок, которые Дэн потребовал провести в железнодорожном управлении Сюйчжоу – ключевом транспортном узле в провинции Цзянсу, где постоянные и глубоко укоренившиеся фракционные трения регулярно приводили к сбоям в поставках промышленного сырья на восток и север Китая. В феврале 1975 г. Дэн передал контроль над железнодорожной системой Китая, которой раньше ведали провинциальные правительства, министерству путей сообщения КНР и опубликовал директиву, которая обозначала фракционное противостояние действиям ведомства проявлением «буржуазного настроя», а попытки порчи железнодорожной инфраструктуры – «контрреволюцией». Дэн направил в железнодорожное управление Сюйчжоу рабочую группу во главе с министром путей сообщения. Руководитель управления – бывший повстанец – был задержан. Аресту подверглись и попытавшиеся вступиться за него сторонники. Рабочая группа провела серию массовых собраний порицания, выступая с критикой фракционных конфликтов, потребовала добиваться существенного снижения аварийности на железных дорогах и выполнения квот по грузоперевозкам, а также перевела многих активистов на новые должности, разорвав тем самым локальные фракционные связи. События в Сюйчжоу стали общенациональной моделью действий по отношению к вызывавшим вопросы железнодорожным управлениям, по вине которых возникали транспортные перебои [Ibid.: 103–109]. Та же самая методика была применена и к не менее проблематичным крупным центрам производства угля и стали [MacFarquhar, Schoenhals 2006: 382–387; Vogel 2011: 109–114].