Повстанцы из провинции Чжэцзян, которые на фоне «второй культурной революции» 1974 г. сформировали для отстаивания собственных интересов ополчение рабочих, сопротивлялись подобной корректировке политического курса. Тогда Дэн отправил в Ханчжоу наделенную значительными полномочиями рабочую группу. Повстанцы оказались под мощным давлением. Рейд на штаб фракции ранним утром завершился арестом руководителя движения Вэн Сэньхэ. Для предупреждения возможных волнений на крупные фабрики в Ханчжоу и в окрестностях города были брошены силы НОАК. Наказаниям подверглись и другие повстанческие лидеры. Ополчение рабочих было ликвидировано, а для закрепления результатов в руководстве провинции Чжэцзян прошли перестановки [Forster 1990: 198–219; 1992; MacFarquhar, Schoenhals 2006: 386–387].

Решительные действия Дэн Сяопина по наведению порядка и восстановлению партийного авторитета выполнялись в полном соответствии с его мандатом. Мао давно и четко обозначил свое желание убрать военных из гражданской администрации. Дэну удалось это сделать. Мао явственно хотел восстановления партийной организации и возвращения на службу посрамленных чиновников. Дэн всеми силами способствовал этому. Мао также недвусмысленно указывал, что он намерен сохранить «положительные достижения» «культурной революции», и хроническая фракционная междоусобица в их список не входила. Мао желал порядка, дисциплины и стабильности, в которых он видел консолидацию успехов «культурной революции». Дэн добивался этого в первую очередь за счет политических средств: очевидного подчеркивания авторитета КПК и призывов к дисциплине и единству. Ни в чем из этого он не переступил границ, которые провел для него Мао.

Однако в конечном счете Дэн хотел выйти за пределы чисто политических мер и создать основы современной экономики. По всей видимости, инициативы в этом направлении, крайне умеренные в ретроспективе, заставили Мао разувериться в приверженности Дэна делу «культурной революции». Впрочем, если мы примем во внимание рыночные реформы, которые будут инициированы Дэном после кончины Мао, интуиция того не подвела. Тогда же, при жизни лидера, Дэн пошел на некоторые меры, которые выходили за границы намерения восстановления порядка и стабильности. Он запустил подготовку амбициозного плана по возрождению китайской промышленности и стимулированию экономического роста, которые бы обеспечивались импортом продвинутых зарубежных технологий, введением практик международной торговли, в том числе с привлечением зарубежных кредитов, и повышением стимулов к труду и дисциплине в промышленном секторе за счет внедрения принципа оплаты по фактическим результатам. Еще один план, который замыслил Дэн, был направлен на усиление роли науки и технологий, в частности, путем восстановления Академии наук Китая. Предполагалось вернуться к системе издания профессиональных журналов, вывести из научных секторов армейских офицеров и членов пропагандистских команд, обеспечить открытый доступ к исследовательским материалам и оборудованию, в том числе и к зарубежным изданиям, окончательно вернуть из сельской местности всех бывших научных сотрудников и целенаправленно развивать сферы высоких технологий, в частности компьютеры, лазеры и дистанционное зондирование, а также фундаментальные исследования в области ядерной энергии и физики элементарных частиц. Была также обозначена цель возобновления исследований в области общественных наук и создания автономной Академии общественных наук Китая. Третья инициатива была направлена на реабилитацию высшего образования: программа должна была вернуть надлежащий статус преподавателям, которые получили специализированное образование до «культурной революции», обеспечить прием студентов напрямую из школ, а не по политическим разнарядкам с фабрик и из сельскохозяйственных предприятий, сократить или исключить для университетских учащихся принудительную производственную практику и вернуться к более продолжительным специализированным учебным курсам с высокими академическими стандартами [MacFarquhar, Schoenhals 2006: 400–402; Teiwes, Sun 2007: 324–348; Vogel 2011: 125–133, 137–140]. Во всех случаях у этих инициатив и планов был единый подтекст: по научным и промышленным достижениям Китай заметно отстал от других стран, а национальная система высшего образования не отвечала требованиям времени. Предлагаемые новые политические курсы содержали ясный намек: «культурная революция» усилила отсталость Китая.

К концу 1975 г. у Мао возникли дурные предчувствия. Есть самые различные версии того, что именно вызвало ускоренную утрату его доверия к Дэну. В любом случае смена акцента в воззрениях Мао обозначилась в сентябре. К ноябрю он уже допустил жесткую критику Дэна за политические ошибки[200]. Рассматривая эти события в ретроспективе, трудно винить Мао, который счел, что Дэн был заинтересован не в консолидации достижений «культурной революции», а в отмене контрпродуктивных курсов и восстановлении утраченного. В январе 1976 г. Дэн прекратил появляться на публике и был освобожден от всех руководящих обязанностей. После смерти в том же месяце Чжоу Эньлая исполняющим обязанности премьера был назначен Хуа Гофэн, который был повышен до поста первого вице-премьера, фактически заменив Дэн Сяопина [MacFarquhar, Schoenhals 2006: 414–417]. Примерно в то же время была инициирована мощная кампания критики ревизионизма и «реставрационизма», направленная против чиновников, которые реализовывали инициативы Дэна в области промышленности, науки, технологий и высшего образования. Официальных лиц обливали грязью в СМИ, в стенгазетах и на массовых мероприятиях, где их порицали и осуждали по тем же принципам, которыми руководствовались аналогичные сборища конца 1960-х гг. Один из чиновников потерял сознание прямо на таком собрании критики и борьбы и вскоре скончался от инфаркта [Teiwes, Sun 2007: 416–426]. Всех этих чиновников порицали за следование неназванному «беспринципному каппутисту», что было не чем иным, как завуалированным намеком на Дэн Сяопина.

Кончина Чжоу Эньлая, разжалование Дэн Сяопина и жесткая кампания против реставрационизма – все это пришлось на середину января 1976 г. и обозначило изменения в политической атмосфере внутри Китая. Провинциальные повстанческие лидеры, подвергнувшиеся гонениям в рамках недавней кампании Дэна против фракционализма, восприняли эти события как возможность вернуть себе упущенное. За те же самые ошибки, которые приписывались Дэн Сяопину, они подвергли нападкам старшие кадры на местах. В Нанкине, Ханчжоу, Ухане и других провинциальных центрах повстанческие лидеры вновь бросили вызов чиновникам, пытались лишить должностей недавно назначенных официальных лиц, развешивали стенгазеты и проводили демонстрации у зданий правительственных структур [Dong, Walder 2014; Forster 1990: 235–242; Wang 1995: 258–265]. С точки зрения повстанцев вновь подул ветер перемен, и они вознамерились воспользоваться появившейся возможностью для восстановления своего статуса.

Новое наступление впервые спровоцировало волну общественного неповиновения среди рядовых граждан. Период после гибели Линь Бяо был отмечен тихим брожением умов. Подпольные группы изучения марксизма-ленинизма пересматривали свое отношение к революционному учению. Бывшие хунвейбины размышляли о причинах поражения их движения. Простые граждане писали анонимные листовки и петиции с порицанием «культурной революции», Цзян Цин и даже самого Мао [Heilmann 1993: 1996; MacFarquhar, Schoenhals 2006: 349–352]. На первых стадиях новой кампании по критике реставрационизма, очевидно направленной против Дэна, а соответственно, и против Чжоу, продолжали появляться листовки и стенгазеты, выражавшие недовольство недавними событиями [MacFarquhar, Schoenhals 2006: 420–422].

Скрытые волнения резко выплеснулись наружу в начале весны 1976 г. По-видимому, новое движение представляло интересы значительно большей части населения, не ограничиваясь лишь повстанцами и диссидентами на провинциальном уровне. Их реакции были диаметрально противоположными январским изменениям в настроениях. Катализатором процесса стала организация властями государственных похорон Чжоу Эньлая и, что еще более важно, последовавшие за этим попытки исключить какие-либо акции в память об известном революционере. 15 января состоялись проведенные по всем правилам официальные похороны Чжоу. Однако, с точки зрения многих граждан, этому событию было уделено недостаточно внимания. По телевизору были показаны лишь отдельные кадры с похорон, а Дэн Сяопин, который выступал с панегириком в адрес Чжоу, вообще не был упомянут СМИ. Вскоре после похорон ЦК КПК выступил с директивой, запрещавшей проведение торжественных митингов в память о премьере Чжоу. Вместо этого гражданам предписывалось направить свою энергию на критику «веяний правого уклона» – очевидная отсылка к Дэн Сяопину, но в то же время и косвенное указание на Чжоу Эньлая, который больше ассоциировался в общественном сознании с политическим курсом, недавно продвигавшимся Дэном. Такой подход оскорбил общественность в лучших чувствах и оказался детонатором массовых уличных демонстраций, бросавшим вызов радикалам из Политбюро и косвенно самому Мао.

Наиболее ранние и самые известные протесты прошли в Нанкине. Все началось с Нанкинского университета – опорного пункта местных хунвейбинов и повстанцев. С середины января с момента объявления о кончине Чжоу Эньлая в кампусе и других организациях проходили спонтанные встречи в память о премьере[201]. Однако уже через несколько дней после смерти Чжоу ЦК КПК потребовал прекратить проведение подобных мероприятий. Многие рабочие ячейки и школы отменили уже запланированные собрания. Тем временем Нанкинский университет не отказался ни от одного из подготовленных мероприятий. Местные жители были оскорблены скудным освещением в СМИ похорон Чжоу, а также поспешно развернутой кампанией критики политического курса, который более всего ассоциировался с Чжоу. Новый раунд пропаганды был встречен без особого энтузиазма. Те местные повстанцы, которые ощущали себя верными последователями линии Мао, предприняли нападки на нанкинское партийное руководство за отсутствие должного рвения в продвижении кампании и обвинили лидеров в пособничестве ревизионизму Дэна.

При этом общественность не реагировала на все происходящее публично – вплоть до публикации 25 марта статьи в шанхайской газете «Вэньхуэйбао», где недвусмысленно говорилось об «упорствующем каппутисте, который помог нераскаявшемуся товарищу вновь выйти на политическую арену» [Louie, Louie 1981: 339] (см. также [Zweig 1978]). Вне зависимости от того, что имели в виду авторы материала, многие читатели восприняли эту фразу как нарекание в адрес Чжоу Эньлая. Уже на следующий день в кампусе Нанкинского университета появились стенгазеты, в которых эмоционально осуждалась опубликованная в «Вэньхуэйбао» статья и порицались люди, осмелившиеся нападать на премьера Чжоу. В стенгазетах открыто критиковались обосновавшиеся в Шанхае радикалы из Политбюро. Оскорблениям подверглась Цзян Цин: один из авторов стенгазет заметил, что «все вспоминают о загубленной националистами Ян Кайхуэй» – одной из бывших жен Мао. Студенты двинулись маршем к железнодорожному вокзалу и автобусному терминалу Нанкина и начали развешивать плакаты на отбывающие поезда и автобусы, с тем чтобы другие города узнали о создании в Нанкине движения в память о Чжоу Эньлае.

За две недели до праздника Цинмин[202], который отмечался в 1976 г. 4 апреля, по всему Нанкину начали появляться поминальные венки в память о Чжоу Эньлае. Стенгазеты гласили: «Вечная память премьеру Чжоу». На холме к югу от города, который националисты когда-то использовали в качестве места для казни и который с 1949 г. стал местом возложения цветов в память об усопших, появилось множество траурных венков. Физические столкновения произошли, когда делегации в составе 400 студентов не разрешили пройти в парк. Тогда 28 марта учащиеся дошли до центра города и выставили свои венки там. Ряд стенгазет воинственно отстаивали честь Чжоу Эньлая и подвергали ожесточенным нападкам радикалов из Политбюро. Так, в одном материале давались наставления остерегаться «хрущевских заговорщиков, которые хотят узурпировать власть», в другом Чжан Чуньцяо называли «карьеристом-лицемером». 1 апреля встревоженный разворачивающимися событиями ЦК КПК приказал подавлять уличные митинги и убирать как венки, так и стенгазеты из публичных мест.

2 апреля новости о запретах на акции памяти в Пекине распространились по Нанкину. Кадрам и рабочим приказывали срывать или накрывать оскорбительные стенгазеты и плакаты[203]. Однако эти действия уже не смогли остановить нарастающую волну протеста против возрождения повстанческого движения. Еще более массовые протесты вспыхнули 3 апреля. Они стали реакцией на запрет стенгазет и возложение венков. Протестующие продолжали вывешивать стенгазеты и выкрикивали еще более враждебные и призывающие к борьбе слоганы: «Память о премьере Чжоу не контрреволюция» и «Мы намерены вступить в непримиримый бой с выбросившими белый флаг карьеристами, которые выступают против премьера Чжоу». 3 апреля около 140 тысяч человек прошли маршем до парка на юге Нанкина. Пик численности участников митингов был достигнут уже 4 апреля и в последующие дни, когда толпа протестующих разрослась до поразительной отметки в 600 тысяч человек [Wu 2002: 22]. События в Нанкине спровоцировали подобные проявления народного негодования в других городах и уездных центрах провинции Цзянсу [Yan, Gao 1996: 492].

Похожие протесты захлестнули, хоть и в меньших масштабах, город Ханчжоу. Нападки на Дэн Сяопина заставили группу партийных кадров в одном из местных учреждений опубликовать стенгазету с опровержением заявлений по поводу того, что кадровые работники постепенно превращались в каппутистов. С самого начала вызвавшая протесты статья «Вэньхуэйбао» стала темой стенгазет, которые осуждали партийного секретаря города Шанхая, находившегося под протекцией радикалов из Политбюро. 1 апреля работавшие на сталелитейном заводе члены КПК вывесили на флагштоке, украшавшем крышу местного управления по трудовым вопросам, огромный венок в память о Чжоу. Венок было хорошо виден на расстоянии нескольких кварталов. Этому примеру последовали как другие предприятия и рабочие ячейки Ханчжоу, так и представители Чжэцзянского университета. Плакаты, развешанные по всему городу, гласили: «Противник премьера Чжоу – противник революции» и «Остерегайтесь буржуазных карьеристов и заговорщиков наподобие Линь Бяо, которые захватывают партийную и государственную власть». Подобные проявления недовольства можно было наблюдать у универмага в центре города, у входа в университет и на нескольких центральных площадях. Как и в случае Нанкина, слоганами разрисовывались поезда, направлявшиеся в Пекин и другие города [Forster 1986].

Похоже, эти провинциальные события оказались катализатором для знаменательных масштабных демонстраций, которые прошли в Пекине 4–5 апреля. Лозунги на вагонах поездов, по всей видимости, сыграли свою роль. Сообщается, что один из плакатов, выставленных на площади Тяньаньмэнь, гласил: «Мы намерены поддержать нанкинцев в их революционной борьбе» [Louie, Louie 1981]. Венки начали появляться на площади Тяньаньмэнь еще 19 марта. Их быстро убирали, и в Управление общественной безопасности поступил приказ составлять списки всех, кто их возлагал. 30–31 марта Пекина достигли новости о движении в Нанкине. Число венков увеличилось, к ним добавились вывешиваемые на площади стихи и изречения, направленные против радикалов. Заметно выросло количество людей, появлявшихся на площади в эти дни. По имеющимся расчетам, за несколько дней до 4 апреля на Тяньаньмэнь побывало свыше миллиона человек. Управление общественной безопасности организовало в одном из углов площади объединенный командный пункт, в котором также дежурили члены рабочего ополчения и солдаты из гарнизона города Пекина. Из командного пункта транслировались сообщения о том, что праздник Цинмин – пережиток феодализма, что рабочим ячейкам не следует направлять на площадь делегации с венками и что события в Нанкине были «инцидентом, инициированным реакционными кругами». Эти трансляции никак не повлияли на решимость посетителей. Кое-где прошли отдельные задержания и частичная уборка венков[204].

В день праздника – 4 апреля – толпа на площади разрослась, по отдельным расчетам, до двух миллионов человек. На площадь принесли еще больше венков, плакатов, листовок и стенгазет. Звучали спонтанные выступления, выкрикивались слоганы. В течение дня атмосфера на Тяньаньмэнь еще более накалилась. Периодически происходили стычки с пытавшимися помешать собранию сотрудниками общественной безопасности, иногда это приводило к ранениям. Зачастую выступления были высокоэмоциональными траурными речами в память о премьере Чжоу. Однако, как и в Нанкине, можно было услышать и резкую критику в адрес радикалов из Политбюро, в особенности в адрес Цзян Цин и Чжан Чуньцяо. Еще более существенным было пренебрежение, звучавшее в отношении самого Мао. Вполне очевидно, что митингующие выступали против новой кампании порицания и, по сути, против «культурной революции». Мао не упоминался прямо, но был мишенью для нападок в отдельных текстах и речах. Одно из стихотворений, появившихся в тот день на площади, описывало радикалов из Политбюро таким образом:

С неприкрытым вызовом в адрес радикалов из Политбюро и Мао мириться было нельзя. На состоявшемся ночью заседании партийное руководство приняло решение очистить площадь ото всех венков. Остававшиеся к тому моменту на площади немногочисленные люди были задержаны. Никаких публичных объяснений по поводу очистки площади от венков сделано не было. Однако слухи о действиях властей быстро разошлись по городу, и к 8 часам утра 5 апреля на площади уже собралось примерно десять тысяч взбудораженных людей. К середине дня разъяренная толпа выросла в размерах в несколько раз. Люди выстроились на ступенях Дома народных собраний и требовали возвращения венков на площадь. Протестующими был перевернут полицейский фургон, из которого доносились слова осуждения в адрес «классовых врагов», и подожжен объединенный командный пункт Управления общественной безопасности. Полиция и ополчение не предпринимали против толпы никаких действий вплоть до наступления темноты, когда на площади были отключены все лампы и началась трансляция записанной на пленку речи мэра Пекина, порицавшего «вредные элементы», которые «обманули людей», и уговаривавшего собравшихся разойтись по домам. Воспроизведя запись несколько раз, в 23 часа полиция и ополчение, наконец, выдвинулись с дубинками навстречу людям, избивая и вытаскивая остававшихся митингующих с площади, которую в конечном счете перекрыли. Сообщения о значительном числе пострадавших, по всей видимости, не имеют под собой оснований. Судя по всему, властям удалось восстановить контроль над площадью без необходимости применять чрезмерное насилие. На следующий день обстановка была уже мирной: несколько тысяч людей пришли на площадь, чтобы отдать дань почтения премьеру Чжоу. На площадь был возложен один венок, который так и остался лежать на булыжниках.

Очевидно, что радикалы из Политбюро и их сторонники были обеспокоены протестами на площади Тяньаньмэнь. 7 апреля племянник Мао, Мао Юаньсинь, отчитался ему, что «в рамках контрреволюционного политического инцидента… было публично развернуто знамя Дэн Сяопина, древко которого было направлено против великого лидера, председателя Мао» [Teiwes, Sun 2007: 489]. Отдельные радикалы из Политбюро обвинили Дэн Сяопина в организации митингов в рамках антипартийного заговора и даже заявили, что он лично присутствовал на площади, чтобы направлять протестующих. Убедить во всем этом Мао не удалось, однако председатель четко осознавал, что эти выступления свидетельствовали о том, что люди ожидают разворота политики «культурной революции» и что Дэн, Чжоу и подобные им публичные фигуры служили объединяющим фактором подобных акций. Мао приказал сместить Дэна со всех руководящих должностей и официально назвал Хуа Гофэна преемником Чжоу (впрочем, Хуа исполнял обязанности премьера уже с февраля). Хуа также был назначен первым заместителем председателя, что свидетельствовало о его возможной кандидатуре на место преемника самого Мао. Дэн Сяопин подвергся публичному порицанию. Четырехмесячная кампания против «беспринципного каппутиста» вылилась в кампанию критики Дэна [MacFarquhar, Schoenhals 2006: 427–430]. Эта акция стала последним существенным вкладом Мао в политику КНР.

В последующие месяцы радикалы из Политбюро и их сторонники как в Пекине, так и за пределами столицы продолжали критику недавних попыток восстановления Китая после кампаний «культурной революции». По всему Китаю попали под следствие сотни тысяч человек, а примерно десять тысяч человек были арестованы по подозрениям в поддержке протестов на площади Тяньаньмэнь или выражении идей, подобных тем, которые высказывались во время проведения митингов. В честь «сокрушительной остановки встречного течения контрреволюции» проводились массовые собрания и парады [Heilmann 1994: 46–53; MacFarquhar, Schoenhals 2006: 431–432]. В регионах возобновилось противостояние старшим кадрам. Особенно активными на этом фронте были те люди, которые понесли наказание в рамках кампаний Дэн Сяопина 1975 г. по подавлению фракционализма. Бывшие повстанческие лидеры в таких городах, как Ханчжоу и Нанкин, продолжили действия по смещению кадровых работников, которые поддержали деятельность Дэна, способствовавшую маргинализации мятежников, с целью отомстить этим ветеранам труда [Dong, Walder 2014; Forster 1990; MacFarquhar, Schoenhals 2006: 434]. Хуа Гофэн и другие лидеры, пытавшиеся добиться политической стабильности и восстановления экономики в тех пределах, которые допускал Мао, столкнулись с жесткой критикой со стороны более радикально настроенных официальных лиц, которые будто бы были готовы наброситься даже на самое умеренное желание справиться с последствиями «культурной революции».

На фоне столь неспокойной обстановки здоровье Мао сильно пошатнулось. 11 мая председатель пережил инфаркт. Он оставался в сознании, однако был прикован к постели. Еще два инфаркта произошли 26 июня и 2 сентября. Наконец, 9 сентября 1976 г. Мао скончался. Хуа Гофэн вошел в должность исполняющего обязанности председателя. По всему Китаю во избежание возобновления публичных волнений в боевую готовность были приведены вооруженные силы. В Доме народных собраний 11–17 сентября проводились ежедневные церемонии прощания. 18 сентября на площади Тяньаньмэнь прошла масштабная акция памяти, на которой присутствовало, по имеющимся данным, около миллиона человек. Хуа Гофэн выступил с речью, в которой Мао превозносился как «величайший марксист-ленинист современности». В заранее указанное время, под звуки фабричных и паровозных гудков все население Китая замерло в память о Мао на три минуты молчания. Дэн Сяопину и его ближайшим сторонникам, которые сравнительно недавно были сняты со своих постов, не было разрешено принять участие в церемонии прощания с лидером [Teiwes, Sun 2007: 551–552; Vogel 2011: 174–175].

По официальной версии событий, кульминацией которых стал арест радикалов из Политбюро в начале октября, существовала некая «банда четырех», которая вступила в заговор с целью узурпации власти у КПК. По всей видимости, это предположение так же оторвано от исторических реалий, как и обвинения Линь Бяо в намерении захватить власть. Официальные лица, которые организовали аресты и фактически осуществили политический переворот, должны были понимать, что радикалы будут для них лишней проблемой, и, возможно, опасались выдвижения ими нового кандидата на высшее руководство. Однако каких-либо существенных свидетельств целенаправленных действий радикалов из Политбюро в целях захвата власти в течение нескольких недель от кончины Мао до их задержания не существует [Teiwes, Sun 2007: 536–568, 572–579].

Если кто-то и пытался организовать заговор, то это были противники радикалов, которые начали действовать, когда со дня смерти Мао не прошло и недели. Хуа Гофэн встретился с другими высокопоставленными чиновниками для обсуждения возможных путей решения так называемой «проблемы банды четырех». Закулисные перешептывания по поводу удаления радикалов от власти имели место и до этого, но именно Хуа Гофэн решительно взял инициативу в свои руки. Хуа встретился с другими представителями Политбюро в конце сентября. Он четко указал на неизбежность надвигающегося конфликта с радикалами. Для устранения политических оппонентов было предложено провести среди членов Политбюро голосование, но этот вариант воспринимался как чрезмерно рискованный, поскольку в этом случае создавалась вероятность еще одной мобилизации региональных мятежников [Ibid.: 570–571]. Процесс подготовки ускорился, в заговор оказалось вовлечено еще больше официальных лиц. Был подготовлен список наиболее активных сторонников радикалов в Пекине, которых также предстояло задержать. В назначенное время гарнизон города Пекина должен был осуществить захват информационного агентства «Синьхуа», центрального радио, «Жэньминь жибао», аэропорта и других стратегических точек столицы.