– Ну, к такому громкому и окутанному тайнами событию интерес еще не скоро угаснет, – уверенно заявил художник. Опять пытается натягивать поводок, с раздражением подумал Вадим. И тут же принял меры.

– К Аде – да, ее знает весь мир, она свой след оставила. Но не вы, мой друг. Вы пока – начинающий, подающий надежды и т.д., и т.п. А если по-нашему, по-журналистски, таких, как вы, называют «никто и звать его никак». Не упускайте шанс, – добавил он. И подмигнул.

Художник покраснел и замолчал. Пусть подумает, решил Вадим, делая вид, что занят телефоном.

– Почему вы это делаете? – Вдруг спросил Анатолий. – Почему решили написать обо мне, если я никто?

Вадим вскинул брови, глядя на него, как на неожиданно заговорившего человеческим голосом жука.

– Почему? – Он отложил телефон. – Хочешь правду, парень? Что ж, получай. Я – обычный столичный делец, там таких много, но выплывают те, кто умеет крутиться. Ты – неразработанная золотая жила. У тебя есть талант, а талант, если его умело оформить, то есть, найти ему красивую оправу, очень дорого продается. Вот и всё. Ты – мой шанс сделать еще больше денег. Я тебя не знаю, и твои красивые или не очень глаза меня не волнуют, меня волнует то, что я смогу продать. А тебя и твои картины я смогу продать. Если ты не будешь мешать мне.

Этот аргумент, как ни странно, оказался самым правильным. Анатолий и сам жил в той же стране и в то же самое время, пусть и не в столице, но даже в маленьких городках всё решали деньги, всё оценивалось и продавалось, так что этот довод показался ему самым убедительным. В стране, где порядочность и благородство стали мифами, вроде русалок и единорогов, именно жажда наживы служила самым реальным, а потому самым убедительным мотивом.

– Талант – это бриллиант, да? – Улыбнулся художник холодной улыбкой будущей акулы, еще только родившейся и не отрастившей зубы, но определенно обещающей вырасти в зубастого гиганта… вернее, ему так казалось. Невозможно стать волком, если рожден ослом. Правда, довольно часто такие ослы, приобретая жизненный опыт, учились очень даже хорошо лягаться и кусаться. Но Вадим не собирался давать ему такую возможность.

– В точку, – кивнул Вадим, всё, капкан захлопнулся, теперь жертва обречена. – Можно продавать его за гроши в необработанном виде, а можно огранить, вставить в шикарную оправу и выставить на самый престижный аукцион. И тогда богатейшие люди будут биться за твой бриллиант, выкладывая суммы, о которых в таких городках и не слышали.

Он отпил воды, наблюдая, как отравленные семена пускают черные корни в честолюбивом сердце этого олуха. Эти корни разорвут его сердце, так уж устроено это дьявольское растение, но перед этим оно успеет вырасти и дать свои горькие плоды, а Вадим соберет их, потому что для некоторых эти плоды – пища, слаще которой нет.

– Сейчас такое время, – продолжил он, – что каждый мнит себя талантом и звездой. Интернет предоставляет полную свободу, как первичный бульон на рассвете мироздания, туда плюхнулось всё, что только есть, а вот сквозь время прошло лишь стоящее. Художников, музыкантов, танцоров и писателей сейчас как грязи – зайди в сеть, там каждый идиот сливает тонны своего мусора, в надежде быть замеченным и откусить от сладкого пирога славы. Но шанс, он выпадает по-прежнему лишь единицам.

Художник молчал, зачарованный, загипнотизированный, как кролик под лучами фар мчащегося прямо на него автомобиля.

– Каждый день в мире появляется всё больше картин, всё больше песен, всё больше книг. – Вадим понимал, что надо доигрывать, и доигрывал, причем с удовольствием. – Если раньше один писатель-дворянин на страну накалякал какой-то бред, все всё равно читали и восхищались, потому что ничего больше не было. А теперь? Теперь конкуренция уже даже не тысяча человек на место, а миллион. Как думаешь, напиши сейчас Пушкин своего Евгения Онегина, стал бы он звездой? Не факт, он мог просто затеряться в потоке информации, в сотнях, тысячах книг и поэм, которые люди выкладывают в общий доступ. Всё решает случай, попадешь ли ты в струю, или нет. А талант, да, как ни странно, кое-что еще решает и талант, но это, скорее, временные рамки. Например, кто-то через сотню лет откопает твою картину и скажет: «Бог ты мой! Гениально-то как! Как же мы раньше этого не видели!». И начнут изучать твое творчество, напишут твою биографию, устроят выставку, а за твои картины будут выкладывать сотни миллионов, сражаться и даже убивать. Но какой в этом прок тебе, если ты уже сто лет как мертв?

– Этот как умереть от голода, – прошептал художник, – а на твои поминки люди принесут самые изысканные деликатесы.

– Отличное сравнение! Лучше и не скажешь! Вижу, мы пришли к пониманию.

Художник облизал губы, глаза напоминали иллюминаторы, за которыми простирался открытый космос.

– Что еще вам нужно для интервью? – Тон сменился, Вадим снова добился, чего хотел.

– Совсем немного, – он старался сдержать улыбку, пока получалось. – Что мне действительно нужно, и чем скорее, тем лучше, так это взглянуть на твои работы, сфоткать, отослать в Москву. Время – деньги. В твоем случае – большие деньги.

– Студии у тебя нет, так? – Вадим перешел на «ты», уже было можно.

– Нет, я храню их дома. В гараже, – он смущенно улыбнулся, – там просторно, я сам его пристроил и всё там оборудовал. Можно сказать, это и есть моя студия.