Вадим включил диктофон и подвинул его ближе к художнику, его глаза сверкали как у тигра перед прыжком. Это и был прыжок, отделяющий прошлую жизнь от будущей. Один из нас точно поймал удачу за хвост, подумал Вадим и не смог сдержать ухмылку, точнее, за намазанный гелем хвостик.

***

– Так откуда же она могла взяться? – спросил Вадим, когда художник наконец родил свою историю, бесконечное число раз отвлекаясь на «лирические отступления» о своей вере в разум Вселенной, своих медитациях, своем «служении искусству» и т.д., и т.п.

Заказ стоял между ними, так и не тронутый, официантка, принесшая его, лезла из кожи вон, чтобы Вадим одарил ее взглядом, но в этот раз осталась ни с чем – всё его внимание занимал парень, сидящий напротив. Уж не гей ли ты, милый, задалась вопросом она, но потом заметила диктофон и всё поняла – очередной журналист нашел очередной говорливый рот. Со смешанным чувством раздражения и желания, она ретировалась до следующей попытки.

– Ну, я предположил, что она на самом деле дайверша какая-нибудь. У нее на спине вроде что-то было, наверное, баллоны с кислородом.

– И она вдруг просто вышла на берег? Совсем одна? – Интерес и возбуждение в голосе Вадиму даже не пришлось подделывать. Лучшая история, какую я слышал, подумал он, это же надо, из всех мест и времен этот болван пришел именно туда, чтобы увидеть, как Фатима выходит из волн, затопив капсулу, покинув разрушенный остров и убив Аду Терер. Невероятно!

И каким чудом она не заметила его? Это ведь чудо, не иначе, а этот идиот даже понятия не имеет, как близко прошла смерть в тот раз.

– Да! На рассвете, затянутая в этот черный костюм…, – он мечтательно улыбнулся, вспоминая это чудесное зрелище, – она была прекрасна, понимаете? Удивительная и прекрасная. Линии такие идеальное, а лицо! И энергия у нее была такая сильная, такая красивая… Я просто перестал дышать, когда увидел ее.

И правильно сделал, подумал Вадим, именно поэтому мы сейчас и разговариваем.

– И она не заметила вас? Вы прятались?

– Ну, не то чтобы прятался, – пожал плечами парень, – просто это место очень укромное, уступ, скрытый кустами, – всё это Вадим уже слышал, но хотел слушать еще и еще, выуживая новые подробности, смакуя каждую деталь. – А я не хотел ее спугнуть. Именно в этом и была прелесть, в том, что она думала, будто она там одна. Я хотел нарисовать ее, запечатлеть ее красоту, наложенную на красоту утра. Красота, она в естественности, в свободе, понимаете?

– Конечно, – кивнул Вадим, думая совершенно о другом.

– И она вела себя так необычно. – Мечтательная улыбка не покидала лицо художника, – она вела себя именно так, как я и хотел – максимально естественно, и это было просто чудесно…

– А что она делала?

– Радовалась утру, как будто русалка, впервые всплывшая на берег, или богиня, родившаяся из волн на рассвете, – уверенно заявил Анатолий, – она любовалась небом и морем, а потом откинула голову и улыбнулась небу, тихонько засмеялась…

Ну еще бы, подумал Вадим, не мешая уголкам рта растягиваться в улыбке, правда, пришлось поработать над ее видом – слишком уж кровожадной она была, совсем не мечтательной или одухотворенной. Еще бы ей не радоваться, думал Вадим, она унесла ноги с бесследно пропавшего острова, каким-то чудом нашла эту чертову капсулу и уплыла в ней, да еще убив саму Паучиху. В то утро она стала легендой, так чего ей не радоваться?!

– …старался запомнить каждую черточку ее лица, красивый изгиб рта, такой волевой, а эти глаза…

– Что она делала потом? Не растворилась же она в воздухе?

Художник замолк и тряхнул головой, возвращаясь из воспоминаний, чтобы снова погрузиться в них.

– Это тоже весьма удивительно, – улыбнулся он, – оглядев скалы, она какое-то время постояла на берегу, глядя на море и небо, а потом вернулась в воду. Ну точно русалка!