Вдоль домика по узкой дорожке они прошли в на удивление просторный двор, там, прижимаясь к стене домика, стоял гараж, с виду, размерами даже больше, чем жилище. Вадим сразу отметил множество окон, больших и закованных в решетки. Хоть на это ума хватило, подумал он, пока они приближались по бетонной дорожке к странному строению, по обеим сторонам дорожки росла трава, не газонная, просто сорняки, несколько деревьев – яблоня, слива и рябина – свешивали на улицу свои длинные ветки, низенький забор им нисколько не мешал, а вот рядом с гаражом росло какое-то громадное дерево, накрывая ту часть двора зеленым куполом. Перед входом в гараж бетонная дорожка расширялась и превращалась в площадку, от которой две колеи, проложенные прямо в земле, вели к символическим воротам. Игрушечный домик, игрушечный забор, игрушечная жизнь, подумал Вадим, останавливаясь и дожидаясь, пока его спутник подберет нужный ключ и откроет дверь. В метре от нее в той же стене были ворота, через которые художник и выезжал, а между ними висел старинный резной фонарь, совершенно не сочетающийся с обстановкой.

– Знаю, надо бы его спилить, – художник кивком указал на толстенный ствол и могучие корни, выпирающие из земли, – закрывает весь свет. Но его сажал мой дед, это вроде как наша семейная реликвия. И потом, я всё равно предпочитаю работать под открытым небом. Пусть Вселенная видит. Хотя она итак видит, да?

– Наверное, – безразлично ответил Вадим и тут же добавил, – а про дерево надо написать и снять его, поставить картины возле него, и тебе стать рядом. Но это уже завтра, когда свет будет.

При мысли о том, что его удовольствие растянется еще на один день, глаза художник сверкнули, как падающая звезда. Краем глаза Вадим уловил движение слева, повернулся. В окне гостиной маячил тощий силуэт – панк-паинька мониторил обстановку. И до тебя очередь дойдет, мысленно сказал ему Вадим, проживай последние минуты своей пустой жизни.

– Проходите, – Анатолий вошел первым и включил свет, не мертвый белый свет обычных энергосберегающих ламп, а мягкий, светло-желтый. На освещении этого места он явно не экономил.

Гараж был огромным помещением прямоугольной формы. Вдоль стен были развешаны полки и шкафчики, тянулись стеллажи с покрышками, инструментами, множеством банок, баллонов, бутылок и баллончиков. Прямо подарок, восхитился Вадим, этот болван как будто знал, как должен умереть, и старательно к этому готовился. Всё запланировано и записано в Книге Жизни, хранящейся в Небесной канцелярии, да, это бы ему точно понравилось, подумал Вадим и улыбнулся. Художник заметил его улыбку.

– Ну как? – Спросил он, – хорошо я тут устроился?

– Идеально!

И Вадим снова не солгал.

Посередине стояла кроваво-красная Хёндай, но она занимала лишь небольшую часть возле ворот, а всё остальное пространство было отдано картинам. Напротив ворот вдоль всей стены тянулась сплошная столешница, под ней – тумбы, набитые бог знает чем, над ними через равные промежутки высоко располагались окна, все забранные решетками. Света они давали много, но из-за высоты никто не мог увидеть, что творится внутри. Опять хорошо! Подобным образом окна были размещены по всему периметру, и все слишком высоко, чтобы дать возможность любопытным поглазеть. Те, что находились над тумбами и столешницей – заваленной всяким хламом, а также кистями, палитрами с засохшими красками и обломками рам – были чисто вымыты, остальные – не в лучшем виде. Но он же сказал, что редко работает здесь, вспомнил Вадим, да и свет всё равно крадет дерево, вот зачем ему это дорогое освещение. Впрочем, скоро оно уже не понадобится.

На мольбертах за машиной стояли несколько пейзажей и что-то абстрактное, Вадим метался взглядом по картинам, ища ее, ту самую, ради которой он всё это затеял.

– Может, их как-то расставить? – подал голос Анатолий, – или мне стать рядом? Или как?

– Так, – Вадим тряхнул головой, заставляя себя выйти из этого лихорадочного состояния, картина всё равно от него никуда не денется, так что надо расслабиться и наслаждаться спектаклем. Сто лет МХАТу, подумал Вадим, так они в детстве говорили о безбожно врущем и притворяющемся человеке. Сейчас этим человеком был он. – Сначала, я думаю, надо сфоткать и отослать Эльвире Аслановне твои лучшие работы. Она всё же ждет. А потом займемся нашими делами.

– Отбери пять лучших по твоему мнению, – продолжил Вадим, изучая холодными глазами помещение, запоминая каждую деталь, каждую мелочь, которая сможет пригодиться. – Расставь их там, – он кивком указал на свободную площадку перед столешницей, – я быстро сфоткаю и отправлю. К окончанию съемок ты уже будешь знать предварительный вердикт.

– Это как? – Побледнел вдруг художник.

– Это – понравилось ей или нет.

– А если не понравится?

– Она профессионал, как ты и сам знаешь. – Сухо ответил Вадим, – не обязательно любить шоколад, чтобы торговать им. Она может не влюбиться в твои картины, но оценить потенциал, понимаешь?

– Да.

– Ну, тогда за работу!