Священник поклонился мне чуть ли не в пояс, а затем представился:

— Я — преосвященный Анастат, епископ Херсонесский, — сказал он. — Великий князь, мне нужно сообщить тебе нечто очень важное. Но сделать это я могу только наедине. Могу ли я просить тебя о личной аудиенции?

Анастат. Где я слышал это имя? А, да ведь мне называл его Канателень. У этого человека он был рабом. И у него в доме рабыней моя Любава!

Это совпадение? Или удача сама идет мне в руки? Ох, недаром во сне Нечто, прикинувшееся моим отцом, твердило, чтобы я ничего не предпринимал и терпеливо ждал! Недаром все это говорилось мне!

Машинально я оглядел окружавших нас воинов. Где же Канателень? Обычно он всегда терся где-то поблизости. Так и есть — вот он, мой одноглазый и безрукий доброжелатель!

— Иди сюда, — позвал я. — Скажи, Канателень, ты знаешь этого человека?

— Это Анастат, — тотчас же отозвался финский воин. — Мой бывший хозяин. Тот, который хотел обратить меня в христианство. Хотел, чтобы я изменил вере предков! Это он, великий князь!

Епископ Анастат, конечно, тоже узнал своего бывшего раба, но ничего не сказал по этому поводу. Только смуглое лицо его окаменело.

— Tempora mutantur, — произнес я и усмехнулся, глядя на священника.

Анастат метнул на меня внимательный взгляд и тотчас отозвался:

— Et nos mutamur in illis.

Кажется, он совсем не удивился, услышав, как киевский князь-язычник говорит по латыни. Воспринял как должное. Или не обратил внимания? Или уже привык ничему не удивляться?

Зато боковым зрением я поймал изумленный взгляд Алеши Поповича. В отличие от всех остальных, стоявших рядом, он единственный кроме Анастата понял, что князь Владимир сказал по латыни…

— Что ты хочешь мне сообщить? — спросил я, но епископ покачал головой.

— Это тайна, — ответил он. — Только для ушей великого князя.

— Хорошо, — сказал я престарелому епископу. — Мы поговорим с тобой наедине, как ты хочешь.

Затем обернулся к своим соратникам — те стояли, набычившись в ожидании развязки. Все эти люди были хорошими воинами и не привыкли к долгим разговорам.

— Пока мы будем разговаривать, надо угостить побежденных, — предложил я. — Пусть они останутся довольны нашим великодушием. Князь черниговский, — обратился я к угрюмому Аскольду. — Ты настоящий воин и знаешь, как следует благородно держаться с врагом, который сдался. Пригласи наших гостей к себе в шатер.

Это был беспроигрышный вариант. Зная нрав нашей дружины, я имел все основания опасаться за жизнь и здоровье парламентеров. О дипломатическом церемониале и протоколе речи быть не могло: пока мы будем беседовать с епископом, остальных членов делегации вполне могли изрубить на куски. Не за что-то конкретное, а просто ради интереса — чтобы посмотреть, что у них внутри…

Но теперь сам Аскольд Кровавая Секира будет за них отвечать. Не позволит же он сказать потом, что ему неизвестны правила воинского благородства. Или что он не смог обуздать своих дружинников.