Да только вот беда, думал Полуликий, собирая волосы перед зеркалом, осуществление этого плана займет десятилетия, а застройщики хотят получить территорию за Барьером уже сейчас…
Он убедился, что стационарный гало-экран в мастерской синхронизирован с его портативным, проверил в зеркале одежду, волосы, выражение лица, глубоко вздохнул и вышел в коридор.
Все помещения башни Лэ – как коридоры, так и общие залы – были оформлены очень сдержанно, в спокойных, сине-бежевых тонах. Светлые стены слегка мерцали, и в них, точно под толщей воды, временами проявлялись строгие, но прекрасные в своей простоте узоры. Спустя какое-то время они исчезали, а на их месте возникали новые – неторопливо, точно всплывающие на поверхность меланхоличные глубоководные рыбы, окруженные синими и голубыми огнями.
Вопреки мнению Тайрона, что эр-ланы «едят с серебра и срут в золото», Полуликий еще не видел никаких особых излишеств в тех кланах, где успел побывать. Многие зажиточные сеги жили куда роскошнее. Лотосовая гостиница, где они побывали вместе с Питером, была намного богаче и вычурнее скромной башни клана Лэ, который отличался аскетизмом даже среди эр-ланов. Серебряная вышивка на одежде являлась, по сути, единственной роскошью, которую они себе позволяли.
Эр-ланы не интересовались красивыми вещами, потому что их богатство заключалось совершенно в другом. В первую очередь, в информации, которую все они поглощали в огромных количествах и без труда запоминали, раскладывая строго по нужным полочкам в своем модифицированном мозгу, – процесс, доставлявший им ни с чем не сравнимое удовольствие.
Жадные до знаний, они обожали новые технологии, которые искусно вплетали в быт, оставаясь при этом консерваторами до мозга костей. Кланы постоянно шпионили друг за другом, и не было более высокого достижения, чем первым внедрить в жизнь какую-нибудь захватывающую идею или технологию – даже подсмотренную у соседей. Последнее не только не умаляло заслуг клана, но даже продвигало вверх по социальной лестнице, и, по сути, все это напоминало сложную, запутанную игру. Эр-ланы были
Полуликий старался не торопиться, пока шел через бесконечные коридоры и просторные холлы к нужной флаерной площадке. Большинство из встреченных им эр-ланов были старше него и лишь кивали в ответ на приветствие, а порой и вовсе не замечали, продолжая увлеченно работать с гало-экранами прямо на ходу. Полуликий давно заметил, что далеко не все «прекраснейшие» следуют этикету – это Камиллерия придавала ему очень уж большое значение.
Ангар, как и все помещения башни, поражал своими размерами. Многие эр-ланы пользовались только личными флаерами – привилегия касты, мало кому из сегов, даже самых богатых и влиятельных, позволялось такое. В столь ранний час почти все флаеры были еще на месте, и ангар напоминал огромное поле, полное странно застывших цветов самых удивительных расцветок.
Лэнгилл сидел в золотистом флаере и, не теряя даром времени, что-то быстро перемещал по гало-экрану.
Полуликий вежливо поклонился.
– Отец, я заставил тебя ждать.
– Садись, – глава клана парой взмахов завершил работу и взглянул на Полуликого с неизменной мягкой улыбкой, – тяжелая ночь?
На лице недостаток сна никак не отражался, но, разумеется, влиял на аромат тела, который Полуликий только-только научился с грехом пополам контролировать. Он невольно залился краской и тут же выругался про себя.
– Хотел кое-что улучшить в проекте.
– Очень плохо, – резюмировал Лэнгилл. Флаер миновал распахнутые двери ангара и взмыл в рассветное небо, – над способностью убедительно лгать тебе еще работать и работать, Мелл, так что пока воздержись от употребления лжи. Кто этот счастливчик, по которому ты сходишь с ума?
«А я схожу с ума?» – Полуликий в замешательстве уставился на отца. Тот по-прежнему улыбался и вроде бы не спешил его осуждать.
– Твое тело так же плохо умеет врать, как и твой разум.
Флаер плавно огибал башни, и восходящее солнце то вспыхивало серебром на блестящих волосах Лэнгилла, то ударяло прямо в глаза Полуликому.
– Прости, – пробормотал тот, не зная, что еще сказать.
– Не извиняйся, многие находят подобную искренность в чем-то даже милой.