Комментарии Союзного Совета

Вспыхнувший на медицинском факультете скандал университетская администрация и тайная полиция объясняли, главным образом, пагубным влиянием на учащихся постоянно функционировавшей студенческой организации, именовавшей себя Союзным Советом 45 объединённых землячеств. Учреждённый в 1884 году на основании принятого тогда университетского устава и ежегодно обновляемый Союзный Совет существовал вполне легально, пользовался абсолютным авторитетом среди учащихся и поэтому находился под неусыпной опекой Московского охранного отделения, безустанно вербовавшего на каждом курсе секретных осведомителей из участников этого альянса и рядовых студентов.

Своё мнение относительно коллизии на медицинском факультете, не совпадающее, разумеется, с воззрениями университетского и полицейского начальства, Союзный Совет изложил письменно в марте 1896 года. В начале апреля того же года попечитель Московского учебного округа препроводил Московскому обер-полицмейстеру адресованное студентам и преподавателям послание («прокламацию», по выражению Боголепова) Союзного Совета по поводу конфликта учащихся с профессором Захарьиным:

«В первых числах января 1895 года студентам четвёртого курса медицинского факультета было объявлено о вновь открывающемся курсе частной патологии профессора Попова. О Попове студенты знали давно; слышали, что он когда-то скандально защищал диссертацию и, несмотря на это, всё-таки получил профессуру; знали, что уже несколько лет тому назад среди медиков старших курсов поднимался о нём вопрос, когда он пытался читать лекции, и что курс его почему-то не состоялся; но главное знали, что Попов не был даже приват-доцентом и не имеет за собою ни одного научного труда. Это последнее обстоятельство заинтересовало студентов.

На самом деле Попов напечатал четыре статьи (три по вопросам диссертации в газете “Медицина” и одну под названием “Средство Коха по опытам над животными” – в “Трудах Физико-медицинского общества”). При защите его диссертации (по теме “Катар желудка. Экспериментальные, клинические и бактериологические исследования”) разгорелся скандал. Выступая как частный оппонент, профессор Павлинов нашёл клинический раздел диссертации слабым, а её защиту – неудовлетворительной. Однако медицинский факультет признал ученика Захарьина достойным искомой степени. Несмотря на утверждение Попова доктором медицины, словопрения по поводу качества диссертации и её защиты продолжались в январе 1893 года на страницах газеты “Московские Ведомости” и журнала “Медицинское Обозрение”. Администрация Московского университета предпочла эту полемику проигнорировать и с 1 апреля отправить Попова в заграничную командировку “с научной целью” сроком на один год.

По наведении справок выяснилось, что Попов получил кафедру благодаря протекции Захарьина. Высказываясь принципиально против назначения профессоров путём протекции, студенты и на этот раз выразили свой протест, отказавшись слушать Попова. По опыту они знали, кого мог выдвинуть и выдвигал Захарьин. Умерший Войтов проведён был им даже наперекор факультету. [Упоминание фамилии Войтова в письме Союзного Совета было совершенно не корректно, поскольку звание приват-доцента ему присвоили не под нажимом Захарьина, а после блестящей защиты докторской диссертации, выполненной под руководством Пастера.] Голубов, которому профессора уже не подают руки, – студенты не без основания считают его полнейшей бездарностью, почти не посещают его лекций, – тоже ставленник Захарьина.

Назначение Попова было последней каплей, переполнившей чашу недовольства студентов деятельностью Захарьина, если только возможно так назвать его давнее отношение к клинике и студентам-медикам и, наконец, сферу влияния его во врачебном мире вообще.

Терапевтическая факультетская клиника – одна из самых важных. В ней студенты должны научиться определять болезни и познакомиться с различными их видами. Она поставлена так плохо, что заниматься в ней положительно невозможно. Ординаторы в большинстве случаев обнаруживают полнейшее невежество в своём деле и держатся в клинике лишь благодаря своему всем известному лакейству. Ходячее выражение среди врачей «вышел из мальчиков» означает выход из захарьинских ординаторов. Да и этих-то ординаторов ни студенты, ни больные не могут доискаться. Добрая половина их по приказанию Захарьина с полной готовностью принимает у него на дому, другие являются только на приёмы больных, а все в сборе бывают только тогда, когда приезжает в клинику сам Захарьин.

Больных кладут в клинику без всякого разбору, кладут иногда самых неподходящих после того, как последние дадут ординатору взятку. Сам Захарьин тоже мало интересуется больными. В 1893 году он ни разу не заглянул в палаты. В прошлом [1895] году там лежал помощник исправника из Курской губернии. Он лежал два месяца, и ему ни разу не удалось увидеть профессора, так что он просил ординатора показать ему Захарьина, чтобы иметь возможность рассказать про него дома. В 1894 году Захарьин сделал один обход клиники, но что это был за обход…

Около часу Захарьин сидит в своём кабинете, пьёт кофе и выслушивает по очереди доклады ординаторов; остальные безмолвно стоят у дверей. Часы во всех палатах останавливаются, прислуга ходит на цыпочках, студентов просят не ходить, так как профессор не любит присутствия их на обходе. Через час все ординаторы разбегаются по палатам, а сам Захарьин в сопровождении Голубова торжественно поднимается на машине [на лифте] в верхние мужские палаты. Каждому больному он уделяет не более двух минут времени, усаживается на стул на приличном от него расстоянии, задаёт ему вопрос: «лучше ли вам?». Больной отвечает «да» или «немного». – «Ну ничего, будьте здоровы», – затем к следующему и т.д. Через 15–20 минут обход окончен, и Захарьин, не заглядывая в помещающиеся внизу женские палаты, отправляется домой.

Трудно, конечно, при таком отношении знать, что делается в клинике, и вести дело как следует. А как ведётся там дело, показывают следующие факты. В клинику Захарьина в 1893 году привозят отравившегося студента Галенковского. из захарьинских ординаторов в клинике не было никого, так что пришлось пригласить ординатора из соседней клиники Склифосовского. Захарьинские ординаторы явились только через несколько часов.

Но не лучше бывает, если там кого-либо и застанут. Весной того же года в клинику привезён был студент Лавринайтис с явлениями острого воспаления брюшины. Ординатор Никулин отказался его принять, боясь холеры. Привёзший студент заявил, что оставит в таком случае больного в приёмном [покое]. «А я отправлю его в участок», – возразил Никулин. Нужно заметить, что клиника Захарьина никогда не бывает полна, следовательно, больного во всяком случае можно было принять. Лавринайтис был помещён в Остроумовскую клинику, где и умер через три дня. Вышла целая история. Инспектору Доброву пришлось извиняться за Никулина, и студентам было объявлено, что больных студентов в клинику принимать будут.

Выяснилось также, что в прошлом году в Остроумовскую клинику явилась больная и просила положить её; ординатор Лебедев нашёл её неподходящею. Тогда она спросила у присутствовавшего студента совета, не дать ли ординатору взятку, и объяснила, что два месяца назад она дала взятку ординатору у Захарьина и тот положил её в клинику; облегчения там она не получила.

Таким образом кладутся больные. Само собою разумеется, что при такой постановке дела хорошего обращения с ними нельзя и ждать. Лежат они без присмотра, кормят их чем попало, надевают чистое белье только тогда, когда больному надо выходить на лекцию. Вот наиболее яркие случаи, характеризующие обращение с больными. В 1894 году из Захарьинской клиники перешла в Остроумовскую барышня, институтка, знакомая одного студента. Оказалось, что Никулин делал ей грязные предложения, требуя [от неё] согласия как условия дальнейшего пребывания её в клинике. Рядом с ней лежала швея. Никулин и к ней обращался с тем же. Через несколько времени выписалась и швея и, по всей вероятности, рассказывала своим знакомым о положении больных в Захарьинской клинике.

7.5. Сотрудник факультетской терапевтической клиники, которого Г.А. Захарьин рекомендовал больным как «самого толстого и самого седого» из своих ассистентов, В.В. Никулин (1890-е годы).

Профессор, вероятно, не знал про это, но если и знал, то отношение его к подобным фактам уже известно. В 1891–1892 годах в отдельные платные палаты на женском отделении было положено несколько больных. Старост просили не назначать к ним кураторов. Относительно таинственных больных одни из ординаторов говорили, что это родственницы Захарьина, другие, что с женскими болезнями. Но вскоре оказалось, что это были проститутки. В присутствии всей аудитории староста 4 курса от лица своих товарищей спросил Захарьина, почему в терапевтическую клинику кладутся больные, не подлежащие изучению студентов. Захарьин топнул ногой, застучал палкой и заявил, что он делает «своё дело» и либеральничать не позволит, что не дело студентов вмешиваться в порядки клиники, единственным господином которой является он. В ответ на такую краткую, но выразительную речь не было устроено демонстрации, согласно ранее намеченному плану, лишь некоторые, не сдержавшись, свистнули несколько раз ему вслед. Через день в клиниках вывешено было объявление, запрещавшее студентам входить в отдельные номера и [подтверждавшее] право профессора принимать, кого он хочет. «Родственницы» Захарьина, однако, на другой же день были выписаны. Все это происходило при Никулине и не без его, конечно, деятельного участия, так как он состоит ассистентом на женской половине.

Захарьин после этой истории три недели не читал лекций. Это никого не удивило, так как он на лекции являлся не часто. Зато перед его появлением начинается оживлённая деятельность: подготовляют больных, сообщают им, что они должны говорить, как себя вести, «чтобы не рассердить профессора», подмениваются испражнения, приготовляются к такому экстренному случаю истории болезней. И вот при таких-то данных читает Захарьин свои лекции. Так, например, в клинике лежала одна больная солитёром. Пролежав долгое время и не видя облегчения, она решила выписаться, но её назначили на лекцию. Ординаторы убедили её давать показания в том смысле, что она выздоровела. Другой случай был такой. В клинику явился больной, пришёл он в клинику пешком за 40 вёрст из деревни. Через несколько времени Захарьин на лекции заявил, что этому больному лучше, так как он уже начинает ходить по коридору. Правдивую подтасовку знали немногие студенты, но однажды это открылось перед всей аудиторией. На лекции ординатор докладывал, что больному делали то-то и то-то, давали такое-то и такое-то лекарство, от которого больному стало лучше. На вопрос Захарьина, обращённый к больному, как он себя чувствует, последний заявил, что в словах ординатора нет никакой правды, никакого лекарства он не видал и чувствует себя не лучше, а хуже. Это заявление произвело на Захарьина неприятное впечатление: «семейные» клинические беспорядки, таким образом, сделались достоянием аудитории.

Что выносят студенты из Захарьинской клиники, это видно хотя бы из того, что им приходится там делать. за весь год для зачёта нужно подать одну историю болезни. Делается это так: студент записывает под диктовку ординатора данные и по известному шаблону составляет историю. её передают ассистенту, а тот складывает её в архив. Но даже и тут не обходится без подтасовок. Больные по этим историям у Захарьина все выздоравливают, если только не умрут в клинике, и тем студентам, у которых в конце сказано, что больной не поправился, история болезни возвращается для поправки. Никулин обыкновенно говорит при этом: «Поправьте, вы ошиблись; больной, если и не выздоровел совсем, то ему во всяком случае лучше». Вот обстановка Захарьинской клиники и его отношение к своим обязанностям.

Не лучше ведётся дело и у него на дому. Больных принимают его ординаторы, и вот как они сами относятся к своему патрону. В 1894 году приехал посоветоваться к Захарьину богатый помещик из Саратовской губернии. Один из ординаторов Захарьина, Ерофеев, знакомый помещика, в дружеской беседе посоветовал не обращаться к Захарьину, так как Захарьин человек старый, многого не знает, и предложил ему [больному] свои услуги. Помещик так и уехал, не повидавшись с Захарьиным. Ерофеев теперь один из его [Захарьина] любимчиков. Как происходят приёмы на дому у Захарьина, кого он принимает, кого нет и сколько берет за визиты – все эти факты, достаточно известны обществу, так как они попали в печать. Захарьин не принимает врачей, и, по словам Никулина, те из них могут получить совет, кто скроет своё звание и явится инкогнито; лучше всего, советовал Никулин, обращаться к его ординаторам, которые лечат «по способу Захарьина». Письма врачей Риттенберга, Печиского, Миловидова и других, в разное время не принятых Захарьиным, были напечатаны в [еженедельнике] «Врач» (1890). Редакции «Врача» вскоре прислан был сочувственный адрес, подписанный более чем 100 врачами, и адрес от студентов старших курсов. <…>

На консилиумах в частных домах Захарьин позволяет себе грубости и дерзости. Он навязывает некоторым больным свои дальнейшие посещения, привозит непрошеных своих помощников и оставляет их для дальнейшего лечения. Таким образом, Захарьин доставляет практику своим ординаторам-лакеям. Своё посещение больных он обставляет с тою же торжественностью, как и обход клиники. Он не допускает ни малейшего возражения ни со стороны лечащего врача, ни со стороны больного. <…>