Английский писатель, пастор и проповедник, один из авторитетов пуританства, баптизма. Участник гражданской войны в 1644–1647 гг., в 1653–1655 гг. начал проповедническое служение, впоследствии за свою деятельность, противоречащую доктрине англиканской церкви, отсидел в тюрьме 12 лет[428].
Изобильное милосердие великому грешнику, или короткое повествование об исключительной милости Божьей во Христе к ничтожным слугам своим
1. Было бы недурно в начале моего повествования о благословенной работе Господа над моей душой в нескольких словах упомянуть о своем происхождении и воспитании, чтобы тем самым, возможно, еще более была бы восхвалена перед сынами человеческими доброта и щедрость Господа ко мне.
2. Я происхожу, как это известно многим, из низкого и ничтожного рода; дом отца моего был самым захудалым и презренным среди всех семей нашей земли. Так что я не мог, как другие, похвастаться аристократической кровью и благородным происхождением. Тем не менее, приняв все это во внимание, я восхваляю Небесного Владыку за то, что именно через эту дверь он ввел меня в этот мир, чтобы я принял милость и жизнь Христа через Евангелие.
3. Но все же, несмотря на низость и незначительность моих родителей, благодарение Богу, их наставившему, они отдали меня в школу, чтобы я научился читать и писать, чего я и добился в той же мере, что и другие дети бедняков. Однако, к моему стыду, я признаюсь, что вскоре (задолго до того, как Господь начал свою милосердную работу, изменяя мою душу) я растерял то немногое, чему научился.
4. Что касается моей жизни в то время, когда я был без Бога, она была поистине «по обычаю мира сего… и духа, действующего ныне в сынах противления» (Еф. 2:2). Мне было приятно быть в плену у дьявола, быть в его сетях (2 Тим. 2:26), быть наполненным неправедностью… В детстве мало кто мог сравниться со мной (особенно это касается самого нежного возраста) в ругательствах, богохульстве, вранье и поношении святого имени Господа.
5. Я был настолько постоянным и закоренелым в этих занятиях, что это стало моей второй натурой. Позже, оценив все трезво, я понял, что мое поведение так оскорбило Господа, что даже в пору моего детства Он пугал меня страшными снами и устрашал ужасными видениями. Часто проведя очередной день во грехе, предаваясь снам в своей постели, я мучился видениями дьявола и злых духов, которые, как мне казалось, старались забрать меня с собой и от которых я никак не мог избавиться.
6. В те годы я также терзал себя размышлениями о муках адского пламени, о дьяволе и его адских друзьях, тех, кто связан узами тьмы вплоть до великого Судного дня. Я боялся, что в конце концов они станут и моим жребием.
7. Когда я был еще ребенком 9–10 лет, все это так ранило мою душу, что часто посреди забав и детской суеты, среди своих пустых приятелей я впадал в уныние и содрогался от своих мыслей, но избавиться от своих грехов я еще не мог. Безнадежность моей жизни и недостижимость Небес настолько лишали меня самообладания, что я желал, чтобы ада не было или чтобы я сам был дьяволом. Если действительно необходимо, чтобы я отправился в преисподнюю, я предпочитал бы быть самим мучителем, но не тем, кто испытывает муки.
8. Вскоре эти ужасные сны оставили меня, и я быстро забыл о них. Воспоминания об этих снах, к моему огромному удовольствию, я так быстро отсек, как будто их и не было вообще. По этой причине, соразмерно силе моей природы, с еще большей жадностью я отпустил поводья моей похоти и наслаждался всеми видами нарушений законов Божьих: так что до тех пор, пока я не вступил в брак, я был зачинщиком всевозможных пороков и безбожия среди своих молодых друзей. <…>
Иоганн Куно
(1630–1684)
Дневник Иоганна Куно способен породить несколько необычное впечатление о европейской жизни в XVII в. Несмотря на ужасы Тридцатилетней войны, нашлось немало людей, которые оказались способными привить себе и своим детям хотя бы начатки европейской культуры и чувство собственного достоинства. Пожалуй, так оно и было – с той поправкой, что далеко не всем хватало образования, воли и везения не проиграть и не капитулировать в элементарной борьбе за существование. Отец Иоганна Куно был купцом, желанным попутчиком в странствиях своих товарищей потому, что «он хорошо умел драться и обращаться с оружием». Однако в 1641 г. он не смог оказать сопротивления шайке промышлявших под Нойхальденслебеном (в районе Магдебурга) мародеров, лишился товара и, придя домой, испустил дух. Иоганну было тогда только 11 лет, но благодаря заботам отца он уже имел определенные знания. Еще важнее то, что молодой Куно уже успел усвоить, как много внимания его отец, не жалея сил и денег, уделял обучению своих детей. Эти усилия не пропали: Йохан стал весьма начитанным человеком, учился в университете, впоследствии стал конректором в школе своего родного города, а затем и бургомистром. Сообщения, приводимые Иоганном Куно, небезынтересны как информация об отношении к знаниям и учености в бюргерской среде европейского Нового времени[429].
Из дневника заместителя ректора и затем бургомистра Иоганна Куно, Хальденслебен
Я, Иоганн Куно, появился на свет 25 мая 1630 г. Моим отцом был Иоганн Куно, который принадлежал к купеческому сословию и в 1627 г. в Хальденслебене сочетался браком с Элизабет Мюзинг. Мне было одиннадцать с половиной лет, когда умер мой отец, до этого уже несколько лет страдавший от чахотки и подагры. В 1641 г., когда он возвращался домой с лейпцигской ярмарки в день св. Михаила (29 сентября) и под вечер приближался к монастырю Грос-Амменслебен, его схватили и ограбили несколько промышлявших разбоем солдат. Они забрали у него не только мелочного товара на 4 тысячи рейхсталеров, но обобрали и избили его так, что он принес свои зубы домой в поясной сумке. Сначала они хотели тащить его с собой, но несколько этих проклятых молодчиков сжалились над ним вследствие терзавших его болезни и лихорадки и оставили его. После четырехдневной лихорадки, к которой добавилась еще желтуха, отец испустил дух. Это было в то самое время, когда генерал Кенигсмарк стоял здесь на зимних квартирах и уничтожил запасы всего города. Многие зажиточные люди превратились вследствие этого в бедняков, город был полностью истощен и ввергнут в разруху, а здание школы чуть не превратили в конюшню.
Мой отец был среднего телосложения, хорош собой и веселого нрава, благодаря чему он был любим всеми. Так как он был смел и хорошо умел драться и обращаться с оружием, он был желанным попутчиком у торговых людей и их спутников, особенно во время войны, когда никто не отваживался пуститься в путь без надежной компании и оружия.
Как только разум пробудился во мне, отец стал сам, насколько позволяли ему его дела, учить меня и моего брата Франца чтению, письму, счету, Псалтири и Священной истории или приказывал учить нас этому. Он хорошо разбирался во многих областях знания и владел многими искусствами и не желал ничего более страстно, чем передать детям по наследству все то, что он сам знал и умел, ибо, как он полагал, вследствие злосчастной войны было очень сомнительно, сможет ли он оставить нам что-либо другое. Так как из-за своих дел и многочисленных разъездов у него было мало времени, он нанял для нас педагогов и послал нас в школу. Один из учителей городской школы занимался с нами также приватно, когда мы не имели педагогов[430], что случалось довольно часто из-за войны. Особенно часто ощущался недостаток в музыкантах, которые могли бы руководить хором и оркестром. Когда правит Марс, музы молчат.
Чтобы устранить этот недостаток, отец нанял бакалавра[431], который столовался у нас и за это должен был обучать нас наукам. Он условился с ним, что тот каждый раз, когда мы будем знать наш урок, будет давать нам подписанный отцом специальный листок, который мы должны были показывать за трапезой. Если мы не могли показать такового, то мы не допускались к столу и должны были вместо обеда учить урок. Случалось, что мы должны были снова возвращаться в школу голодными. Отец в этих случаях имел обыкновение приводить нам в пример два изречения: «Голод – это острый меч!» и «Кто не работает, тот не должен также и есть!»
Того, кто поступал по его воле, отец ставил в пример другим и награждал обильными похвалами. Он указывал нам, какими богатыми и уважаемыми людьми мы станем, если мы будем продолжать учиться с тем же прилежанием. Напротив, когда кто-то из нас шалил или ленился, он не только ругал и высмеивал озорника в присутствии челяди и чужих людей, но и угрожал, что отдаст его в услужение к пастухам и свинопасам.
Хотя отец сам писал прекрасным почерком и обучал нас письму, он сверх этого послал нас к высокочтимому бакалавру Радюхелю, который хорошо знал письмо и счет и впоследствии стал ректором в Кальфeрде, а затем даже вошел в состав хальденслебенского городского совета. Мы должны были ежедневно готовить письменный урок и каждый раз ставить внизу дату. Это особенно требовали с нас, когда отец был в отъезде, так как он после своего возвращения проверял, выполняли ли мы свои ежедневные обязанности. Тот, кто себя хорошо вел, получал на Рождество платье, книги, деньги и другие вещи. Тому же, кто вел себя плохо, он приносил посох жившего по соседству пастуха или свинопаса. Вручив ленивому посох и дав ему в руки кнут, он выгонял того за дверь и не позволял ему вернуться до тех пор, пока тот не давал твердое и решительное клятвенное обещание исправиться.