Дома с самого начала нашего пребывания в Вертхайме мать была моей постоянной учительницей: помимо того, что она отправила меня в низший класс латинской школы, дома она занималась со мной чтением Библии и Псалтири.
Но радость, которую она находила во мне, часто обращалась в сердечные страдания, ибо случилось так, что моим злейшим врагом был более взрослый наглый малый. Однажды, когда мне было 7 лет и я летом ближе к вечеру сидел перед входной дверью рядом с моей матерью, он, потихоньку подкравшись к нам, швырнул в меня огромную и толстую чурку, которой разворотил угол стены, так что от него отлетели целые куски и осколки. И если бы добрый ангел не отвел этот смертоносный бросок, он бы наверняка размозжил мне голову. А тот малый в конце концов бежал к папистам и стал бюргером в Бишофсхайме на Таубере.
Кроме этого, на восьмом году своей жизни я получил более опасный удар от одного любящего забавы стражника при городских воротах Майна, где несколько мальчишек, среди которых был и я, играли в снежки. Он стал бегать вместе с нами, но по неосторожности задел меня острой стороной оружия в подвздошную кость, прямо ножом по мягкому бедру, и перерезал нерв с многочисленными маленькими артериями, так что я почти весь залитый кровью упал в обморок и два горожанина должны были принести меня от ворот домой. Знаменитый городской цирюльник, называемый Валентином, потратил на меня много усилий, пока наконец не поставил меня на ноги через 4 месяца, ведь я снова постепенно должен был учиться ходить.
Когда мне было 10 лет, я по неосторожности упал с сарая в очень глубокое место в Таубере, меня искали с нескольких лодок, но напрасно, и в городе уже поднялся крик, что я утонул. Но Господь чудесно помог мне, ибо я тем временем (как это произошло, ведомо только Богу, а я не знаю) выбрался на берег далеко вниз по течению на месте впадения Таубера в Майн и, сидя под липой, сушил свое платье.
Но самое опасное происшествие случилось со мной в одну осень, когда мне было 11 лет. Я был тогда в доме моего двоюродного дяди, бургомистра, и хотел подняться рано утром, чтобы отправиться под присмотром сборщиков винограда в Вайнберг. Я в потемках подошел к винтовой лестнице не с той стороны и, ступив не туда, неожиданно упал вниз головой вперед и расшиб правый висок, так что кожа на лбу разошлась в длину на один палец. Меня подняли замертво, и мой дядя сразу же послал за хирургом и человеком, сведущим в ранах, которые единодушно признали, что я не выживу, и я, полумертвый, вновь попал в руки упомянутого Валентина. Мне вправили голову, разорванную кожу стянули над раной многочисленными швами, наложили пластырь, и вот, невзирая на саму хирургию и предположения людей, Бог помог мне, и я через восемь недель был снова на ногах. И поскольку моя мать тогда уже долгое время находилась в Эрбахе, где получала вспомоществование, ей по понятным причинам дали знать об этом случае со всеми возможными предосторожностями.
Хотя я и приобрел на всю жизнь отметину на поврежденном месте, но, опуская другие опасные случаи, рассказывать о которых здесь я считаю ненужным, этот случай я привел, чтобы воздать хвалу Богу, который столь часто и таким удивительным образом сохранял и спасал меня под защитой своих святых ангелов, а также чтобы показать, как сатана пытался меня погубить еще в пору моего детства и нежного отрочества и строил против меня всякие козни. О том же, как он дальше нападал и чего он добился в годы моего учения, свидетельствует следующее.
Эти опасные случаи были причиной больших перерывов в моей учебе, но больше всего ей мешали частые поездки моей матери в Эр-бах, куда ее гнала нужда получить в качестве вознаграждения что-либо из остатков трапез и куда она часто не хотела отправляться без меня[438]. И хотя она заставляла меня заучивать изречения из Библии и псалмы, все равно я отставал в школе. Латинская школа в Вертхайме состояла в то время из трех классов, ректора, помощника ректора и младшего наставника. Я быстро выучился музыке и пользовался любовью ректора, магистра Йохана Фридриха Виллиуса.
Что касается остальных предметов, то, когда я приходил домой, я должен был еще учить много из того, что другие уже давно выучили, и одновременно вместе с [ними] двигаться дальше. Я делал все что мог, и наставники часто с сожалением рассказывали господину школьному инспектору, что я пропустил много времени, и поэтому спрашивали меня перед ним по легкой программе.
В остальном я был perpetuum mobile нашего ректора почти во всех делах, которые он затевал, а также я должен был оказывать разнообразные услуги господину суперинтенданту магистру Ангелинусу. В то время в 1648 г. в Оснабрюкке и Мюнстере в Вестфалии был заключен мир. И после того как об этом было повсеместно объявлено, самые старшие и состоятельные из моих соучеников отправились в академии. Я же, будучи еще довольно слаб в гуманитарных науках и не имея достаточных средств, чтобы продолжить свою учебу, не знал, что предпринять, и собирался поступить в услужение к аптекарю господину Дойбелену. Да только господин суперинтендант не согласился на это, сказав, что я должен остаться при школе, а Господь уж найдет путь и средства каким-либо другим способом позаботиться обо мне. И получилось так, что я стал давать уроки по два часа в день дочурке шведского старшего лейтенанта де Хойса из гарнизона в замке, а потом господин суперинтендант рекомендовал меня господину графу Фридриху Людвигу Левенштайнскому, который имел резиденцию в Вертхайме, для того чтобы я обучал молодого господина как в школе, так и дома по два часа в день. И этим я занимался с ним с 1650 вплоть до 1652 года, и мне и моей матери были оказаны при дворе большие благодеяния, содействовавшие моему продвижению.
В таких вот обстоятельствах и проходили первые шаги моего учения. Мое детство закончилось, ибо мне уже шел 16-й год. Мне почти нечего сказать о хороших временах, ибо в нужде я был рожден, в несчастье воспитан и возрастал в терпении и надежде, и только «in manu Domini sortes meae», моя будущая судьба находилась в руке Господней и Его попечении. <…>
Чарльз Маршал
(1637–1698)
Чарльз Маршал родился в Бристоле в семье родителей-пуритан. Судя по оставленному Маршалом наследству, к тому времени весьма обескровленному штрафами, его родители, видимо, были довольно состоятельными горожанами, хотя нам неизвестен род их деятельности. Бристоль, один из крупнейших городов Англии, средоточие ткачества и морской торговли, был также одним из центров новых протестантских сект. Под влиянием упоминаемых им в автобиографии Одланда и Камма около 1654 г. Маршал стал квакером. В 1662 г. он женился на дочери бристольского кузнеца, столь же ревностной последовательнице квакеров. В 1670 г. Маршал, по собственному признанию, оставил друзей, семью и дела, чтобы заняться проповедованием в родной ему Западной Англии, где с 1670 по 1672 г. провел около 400 молитвенных собраний. При этом он не раз подвергался насилию и разорительным штрафам, но возвращался домой лишь дважды – в связи с тяжелой болезнью и смертью любимого ребенка. После 1672 г. он занялся примирением раздоров среди квакеров и вместе с их основателем Джорджем Фоксом участвовал в общем собрании 1677 г. С Фоксом его объединяли и неформальные отношения, так как Маршал был свидетелем на его свадьбе. В 1682 г. за отказ платить церковную десятину Маршал был заключен в лондонскую тюрьму Флит, где за два года написал религиозный трактат. После освобождения он поселился в Лондоне, откуда изредка наведывался в Бристоль. После одной из таких поездок Маршал заболел и умер в ноябре 1698 г. Его похороны были многолюдны и по торжественности превосходили погребение самого Джорджа Фокса.
Параллельно с проповеднической деятельностью Маршал занимался лечением больных и даже написал «Ясное и точное сочинение о природе, использовании и дозах определенных испытанных лекарств, действительно приготовленных Ч. М., с приложением касательно общих правил, как сохранить здоровье, изданное на благо всего человечества» (1681). В своей врачебной деятельности он следовал проповедуемым им религиозным принципам и не брал плату с бедных пациентов. Не удивительно, что современники характеризовали Маршала как «целителя раздоров», человека мягкого и милосердного.
Маршал оставил после себя немалое литературное наследие. Кроме упомянутых выше медицинского труда и религиозного трактата, это духовные сочинения «Открытый путь жизни и обнаруженный путь смерти» (1674), «Обращение к людям Верхней и Нижней Германии» (1674), «Труба Господа» (1675), многочисленные письма к сторонникам, проповедь (1693) и дневник. Основные труды выходили при жизни автора, неоднократно переиздавались и переводились на другие языки. Дневник, отрывок из которого публикуется ниже, впервые увидел свет в 1704 г. в собрании сочинений Маршала. О времени написания дневника ничего не известно, но мы можем предположить, что это были 1690-е годы, когда автор удалился от дел, ничего более не публиковал и мог подвести итог своей насыщенной жизни[439].
Небольшое и краткое изложение моего паломничества в этом мире
Я родился в городе Бристоле в четвертом месяце 1637 г. [440] Мои образование и воспитание строились cогласно строжайшим образцам веры; мои родители были из тех, кто боится Господа. Меня, как правило, держали вне общества других детей, и к пятому или шестому году моей жизни я смог читать Писание Истины, в котором я скоро начал находить удовольствие, и в самом нежном возрасте питал отвращение к божбе и лжи и тому подобным грехам[441]. И не только это, но много раз у меня появлялась внутренняя потребность и горячее стремление к познанию Бога; так что к 11-му или 12-му годам моей жизни я не только алкал познания Истинного и Живого Бога, но и активно искал Его. И любил и почитал трезвых и честных людей, которые боялись Господа, и ходил вместе с матушкой на собрания индепендентов; в те времена эти люди только появились и были искренни, а иногда я ходил на собрания баптистов и слышал, как этих людей публично считали самыми большими ревнителями своего времени. И среди этих людей на тех ассамблеях были внутренние пробуждения, благодаря их побуждениям и поискам Дара Божьего; через каковое чувство живые картины и стремления были во многих душах, согласно истинному и духовному познанию Бога, Который есть Дух; но они отошли от этого к проповеди слов, дел, радостей святых и потеряли этот чистый источник света, жизни и истины, что более подробно я показал в книге «Открытый путь жизни»[442].
Итак, по мере того как я рос, меня все менее и менее устраивали безжизненные пустые исповедания веры и проповедники, я чувствовал бремя своей греховной природы, которое лежало на моей душе и тяготило мой дух; ощущая это, я стал подобен безлюдной пустыне и грустил, как голубь без голубицы; и видя, что не могу найти Живого среди мертвых вероисповеданий, я проводил много времени, удаляясь один в поля и леса и на берега водных ключей, где я любил возлежать и пить из них. И в эти периоды уединения звучны, громки и многочисленны были мои воззвания к Господу, так что иногда, скрывшись в места, свободные от путников, чтобы облегчить сердце, кричал я вслух из-за беспокойства духа. И мне были откровения несчастного грехопадения, и невыразимого упадка человечества, и пленения, и рабства, в котором лежала моя душа. Чувствуя это состояние рабства и плена, я взывал: «О! [Господи, сделай так], чтобы моя душа могла сбросить эти тяжелые узы и груз смерти и мрака, чтобы из этого состояния полной египетской нощи я был бы спасен, и [выведен] из этой Земли засухи, Земли «беспокойства, Земли ужасающего мрака». О! Невыразимое падение! – говорила моя душа. О! Непреодолимая стена разделения и раздора! О! Пропасть невыразимая!» Ибо падение и проклятое состояние сыновей и дочерей рода человеческого открылось мне во всей неописуемой яви. И в те дни, когда я ходил и взору моему являлось творение Господа всемогущего, каждая вещь свидетельствовала против меня: небеса и земля, день и ночь, солнце, луна и звезды, да! даже водные потоки и ручьи великой бездны, придерживающиеся назначенного русла; трава и цветы полей; рыба в море и птицы в воздухе, соблюдающие свой порядок, – и лишь один человек, главное из творений руки Господа, сбился с пути.
Тогда вскричал я горестно: «Состояние человека в падении страшнее зверя погибающего, ибо телец знает своего владельца, а осел хозяйские ясли, но человек (в этом состоянии) не знает Бога своего Создателя и становится Ему чужим, ходит путями вражды и неповиновения, служит и повинуется дьяволу, который не сделал и не сотворил ничего и не может удержать ни одно живое существо [нетленным]. И с самого начала его выступление против Бога было явной враждой, совокупным злом разрушителя и убийцы.
И таков неописуемый густой мрак, спустившийся на человечество и распространившийся в нем, что он [человек] предается душой, телом и духом этому поводырю. О! Густой мрак! Который таким образом спустился на земное потомство; здесь я мог приложить свою печать к истине сказанного в Писании: «Тьма покроет землю, и мрак – народы»[443].