О жизни Томаса Трахерна, английского поэта и мистика, известно немногое. О судьбе поэта сообщает историк выпускников Оксфордского университета Антони Вуд. Фактически это единственный, кроме воспоминаний самого Трахерна, источник сведений о нем. Приблизительная дата рождения Трахерна – 1636/7 г. Вуд сообщает, что отцом Трахерна был сапожник из Херефорда. Упоминание о бедности можно встретить и в воспоминаниях поэта. Однако, вероятно, некоторую часть своей юности Томас и его брат Филипп провели у богатого родственника, хозяина гостиницы и дважды мэра Херефорда. На это умозаключение наводит и воспоминание Трахерна о роскошном банкетном зале, который на него, ребенка, произвел неизгладимое впечатление. Имена братьев не числятся в списках учеников грамматической школы Херефорда, но сам Трахерн упоминает тяготы школьной жизни и некоторые предметы – физику, геометрию и т. д. В 1652/3 гг. Томас Трахерн поступил в Оксфорд, в Брейзноуз, один из самых известных пуританских колледжей, и в 1656 г. стал бакалавром искусств. После этого он на некоторое время вернулся домой. Он стал священником в 1660 г. и принял приход Крединхилл под Херефордом, одновременно продолжая обучение в Оксфорде, где в 1661 г. он получил звание магистра искусств. В годы, проведенные в Крединхилле, Трахерн свел тесное знакомство с четой местных помещиков Хоптонов, которые собрали вокруг себя кружок ревнителей веры. Знакомство оказалось полезным не только в духовном плане. Отчасти благодаря рекомендации Хоп-тонов в 1669 г. Трахерна взял к себе на службу в качестве личного капеллана лорд-канцлер Орландо Бриджман. Сэр Орландо был благочестив и искушен в теологии. Трахерн же получил в 1669 г. степень бакалавра теологии и, очевидно, к этому времени уже написал часть своего признанного шедевра «Века размышлений», сочинения о пути религиозного познания и становления личности. Состоя на службе у сэра Орландо, Трахерн сначала жил в Лондоне, а в 1671 г. вслед за хозяином, вышедшим в отставку, переехал в тихий Теддингтон. В 1673 г. он писал полемическое сочинение «Против римских фальсификаций», «Христианскую этику», продолжал работу над «Веками размышлений». Кроме того, на протяжении всей своей жизни Трахерн писал религиозные стихи и поэмы.

После смерти Трахерна в 1674 г. его имя было в забвении на протяжении многих поколений, пока в 1896 г. рукописи его работ случайно не приобрел известный лондонский издатель, который перепродал их другому издателю и литературоведу. Манускрипты содержали стихи и «Века размышлений», которые издатель приписал известному английскому поэту-метафизику Генри Воэну, чьи работы он издавал в тот момент. Однако из-за его внезапной смерти рукописи не были опубликованы и в конце концов попали в руки еще одного издателя, Бертрама Добела, который, опровергнув предыдущее мнение, начал искать настоящего автора. Случайно к нему в руки попала анонимная рукопись Британского музея, содержавшая как прозаические размышления, так и стихи, необычайно напоминавшие стиль интересующего его автора. В конце концов Добел доказал, что автор всех рукописей – Томас Трахерн, и опубликовал его поэтические труды (в 1903 г.) и «Века размышлений» (в 1908 г.).

Тема детства является центральной в размышлениях Трахерна о духовной эволюции личности, которая проходит последовательно стадии невинности, падения, искупления и блаженства. Поэт отождествляет младенчество с состоянием Адама до его грехопадения, юность же связывает с духовной борьбой падающего и восстающего человека. Принимая во внимание философскую концепцию зрелого мыслителя, нельзя не отметить тонкую психологичность его детских образов, восприятия и передачи детского видения мира, будь то поэтические обобщения или воспоминания о собственном становлении[449].

Века размышлений

Незаполненная книга походит на душу ребенка, в которой можно написать все. Она способна включить в себя все, но еще ничего не содержит.

Все казалось новым и неизвестным вначале, невообразимо редким и приятным, и красивым. Я был маленьким чужаком, которого по пришествии в мир приветствовали и окружали бесчисленные радости. Мое знание было от Бога. Я знал интуитивно то, что со времени своего падения вновь приобрел благодаря высшему разуму…[450]

Зерно было экзотической и бессмертной пшеницей, которую никогда не сожнут и которую никогда не сеяли. Я думал, что она стояла от вечности и на века. Пыль и камни улицы были драгоценны, как золото: ворота поначалу были концом света. Зеленые деревья, когда я увидел их впервые через одну из калиток, ослепили и заворожили меня, их прелесть и необычайная красота заставили мое сердце замереть и почти обезуметь от восторга, они были такими странными и удивительными. Люди! О, какими незащищенными и почтенными казались старики! Бессмертными херувимами! А юноши – сверкающими и сияющими ангелами, девушки же – неземными серафическими частицами жизни и красоты! Мальчики и девочки, кувыркающиеся и играющие на улице, были живыми драгоценностями. Я не знал, что они родились когда-то и должны когда-нибудь умереть. Но все как будто пребывали раз и навсегда на своих законных местах…

Первый свет, засиявший в моем младенчестве в его простой и невинной чистоте, полностью угас: настолько, что мне пришлось постигать его снова. Спросите вы меня, как он угас? Истинно, благодаря привычкам и поведению людей, которые, подобно противным ветрам, задули его; окружению несчетного количества вещей, грубых, низменных и недостойных… Все помышления и слова людей были о других предметах. Они все ценили новые вещи, о которых я даже не помышлял. Я был чужим незнакомцем среди них; я был мал и уважал их мнение; я был слаб и легко поддавался их примеру; также и амбициозен и желал заслужить их одобрение…

Мысли ближе всего к мыслям и обладают самым сильным влиянием… Когда я начал говорить и ходить, ничто не стало мне близко, кроме того, что являлось в их [других людей] мыслях… Ничто не существовало, если о нем не говорили. Итак, я стал среди товарищей своих игр ценить барабан, красивую куртку, пенни, раскрашенную книгу и т. п., когда раньше и не мечтал о подобных сокровищах…

Таким образом, поглощенный несчастной пучиной глупой болтовни и бессмысленных безделушек, с тех пор я жил в окружении фантазий и теней, подобно блудному сыну, питаясь отрубями вместе со свиньями. Безутешной пустыней, усеянной колючками и бедами, или еще хуже был мир: пустошью, покрытой праздностью и игрой, лавками, рынками и тавернами. Что касается церквей, то они были непонятными предметами, а школа – бременем, так что в мире не было ничего, что стоило бы иметь, чему радоваться, кроме развлечений и игр, что тоже было лишь фантомом и через некоторое время забывалось. Так, я полностью забыл все добро, милость, утешение и спасение, каковые составляют блеск славы Господа, и из-за того, что их не было, я Его не знал…

Однажды, помню (я думаю, в то время мне было около четырех лет), я так рассуждал наедине с собой, сидя в маленькой дальней комнате бедного дома моего отца: «Если есть Бог, конечно, он должен быть бесконечно добр… И если Он бесконечно добр и совершенное Существо по своей Мудрости и Любви, конечно, Он должен делать самые славные дела и давать бесконечные сокровища, так почему же я так беден? Почему так скудно и незначительно мое состояние, почему я пользуюсь столь малыми и сомнительными утехами?» Я думал, что не могу признать его Господом по отношению ко мне, если его силы не направлены к моему прославлению. Я не знал тогда ни души, ни тела… все они были потеряны и не существовали для меня…

Иногда, когда я был один и сидел без дела, моя душа внезапно обращалась к себе и, забывая в целом мире все, что видели мои глаза, уносилась вдаль к земным пределам, и мысленно я погружался в глубокие раздумья: где кончалась земля? окружали ли ее стены или резкие обрывы? или сойдутся ли когда-нибудь небеса с землей, и края земли и неба станут так близко, что человек с трудом будет проползать между ними? Что бы я ни предположил, было неутешительным, и мой ум, обремененный этим, быстро уставал. Также [я задавался вопросом], что поддерживает землю (ибо она тяжела) и удерживает ее от падения – колонны или темные воды? И если что-нибудь из этого, то что поддерживает их и что в свою очередь последнее – чему я не видел конца. Мало думал я о том, что Земля круглая, а мир полон красоты, света и мудрости. Когда я об этом узнал, то понял по совершенству работы, что она принадлежит Богу, и был удовлетворен и возрадовался. Мысль о людях по другую сторону Земли, о полях и цветах, с другим солнцем и другим днем, весьма сильно нравилась мне, но еще больше, когда я узнал, что то же самое солнце, которое служило им ночью, служит нам днем.

Иногда я взлетал выше звезд и думал, где граница небес и что за ними. Этому вопросу я нигде не находил удовлетворения. Иногда мои размышления приводили меня к Сотворению мира, ибо к этому времени я уже слышал, что мир, который я сначала полагал вечным, имел начало. Каковым тогда было это начало и что было его причиной, почему оно не случилось раньше и что было до него? Вот что я страстно желал знать… К этому я так горячо стремился, что считал все золото и серебро мира грязью по сравнению с удовлетворением любого из этих вопросов. Иногда мне было интересно, почему люди не сотворены крупнее, чем они есть. Я бы желал видеть человека большим, как великана, великана величиной с замок, а замок – не меньше небес…