Токи, Эйстейн и я выехали из деревни и поскакали в лес. Я нашел удобный ритм, с которым можно было скакать на лошади, и Эйстейн это заметил. Он поинтересовался, ездил ли я раньше верхом, я ответил, что нет, если не считать того раза, когда мы убегали из Йомсборга, но Эйстейн решил, что я разыгрываю его. Одна моя рука лежала на бедре, а в другой я держал вожжи, но они мне были не нужны, чтобы направлять коня. Казалось, что жеребец сам понимал, куда нам надо было ехать, и шел туда. Разумеется, я направлял его коленями, но к этому я пришел сам, помню, насколько странным мне казалось, что у меня была власть над таким большим животным. Я ехал впереди, Эйстейн и Токи говорили о том, что было бы хорошо завернуть в лес и поискать следы кабана, ведь здесь их водилось в избытке. Мы уже находились на расстоянии в несколько полетов стрел от деревни, когда справа от тележной дороги мелькнул просвет среди буков. Там посреди луга стояла женщина. Она стояла к нам спиной и даже не заметила, как мы подъехали. Она была худенькая, одета в коричневую женскую рубашку из грубой ткани, которую обычно носили рабы. У нее были рыжие вьющиеся волосы, спадавшие на спину. Я остановил коня. Эйстейн и Токи тоже увидели ее и замолчали. Я вспомнил, что сам так же стоял когда-то, возвращаясь с жертвоприношения от Харальда Рыжего в Скирингссале. Стояла ли она сейчас, как и я однажды, пытаясь ощутить свободу, которая ждала ее, если ей удастся сбежать?

– Это одна из рабынь Бурицлава, – произнес Эйстейн, подъезжая ко мне. – Оставь ее, Торстейн.

Тогда она обернулась. Посмотрела прямо на нас, не отводя взгляда.

Я бы солгал, сказав, что сразу же узнал ее. Стыдно признаться, но это было не так. Рабы Бурицлава не носили ошейники, они всегда были чистыми и не голодали. Но прошло уже полтора года, за это время дорогая моему сердцу девушка превратилась в женщину. Да, это была Сигрид с Оркнейских островов.

По поляне пронесся ветер, принеся вместе с собой головокружительный аромат цветов и цветочной пыльцы. Из-за бревен вышел лысый мужчина с какими-то зелеными вениками в руках. За ним шла маленькая черноволосая женщина с яйцом в каждой руке; она искоса посмотрела на нас и сказала мужчине что-то по-вендски.

Эйстейн, Токи и я продолжали сидеть в седле, пока те трое проходили мимо нас по тележной дороге. Сигрид украдкой посмотрела на меня, а я был готов соскочить на землю и обнять ее. Но она отвернулась, и все трое прошли мимо нас. Эйстейну стало интересно, что же такое происходило со мной. Почему я сидел в седле и пялился на нее. Я лишь пробормотал, что знаю ее. Эту рыжеволосую девушку, уточнил я. Я прекрасно знал ее, раньше она не была рабыней…

Не думаю, что Сигрид узнала меня в тот день. С того момента, как ее выдали замуж, из мальчика я превратился в молодого мужчину. У меня была густая темная борода, очень широкие плечи для моего возраста, и я был одет как воин, в добротную хорошо скроенную одежду.

Я поехал за ней, но лысый мужчина и его жена вместе с Сигрид свернули в подлесок, и я услышал, как они побежали. Я готов был броситься вслед за ней, но ко мне подскочил Эйстейн:

– Ты с ума сошел? Это рабыня Бурицлава!

Токи промямлил, что во мне заговорила юность, что у меня сейчас такой возраст, что сложно совладать со своими желаниями.

В тот раз я позволил Сигрид убежать. Но вскоре после возвращения в Вейтскуг узнал, что она больше не была рабыней Бурицлава. Ее прислал сюда Свейн Вилобородый, я вспомнил, что, когда был у него, слышал про ирландских рабов, как Сигвальди убил одного. Меня не покидала мысль, что Сигрид могла быть в Трельборге, когда мы приплыли туда.

Мы с Фенриром поднялись в круглую крепость сразу же, как вернулись. Войти внутрь было нельзя, если не имелось никакого поручения, но я нес ящик с гвоздями. Если бы меня спросили, я бы ответил, что иду в конюшню.

В тот вечер я больше не увидел Сигрид, но выяснил, где она ночует. В крепости было не так много места. В случае нападения все жители даже не смогли бы там укрыться, она была слишком мала. Внутри стен находилось лишь шесть длинных домов, выстроенных вокруг палат Бурицлава, здесь же располагалась кузница и хлев. Дружинники Бурицлава занимали пять длинных домов, а в шестом, насколько мне удалось узнать, жили рабы, и Фенрир должен был мне помочь выяснить, в котором из них. От домов, где жили рабы, шел особый запах, потому что в них варили похлебку из костей и жил, которые не ели дружинники. Поэтому я просто шел за своим трехногим песиком и вскоре заглянул в тот дом рабов. С трудом разглядел очаг, увидел каких-то полуобнаженных людей и узнал этот запах пота и свалявшихся шкур, но Сигрид я не успел заметить, потому что меня схватили за руки и повалили на землю. Два темноволосых дружинника с обычными бородами-крючками приметили меня и должны были проучить как следует, потому что мне не следовало приближаться к рабам Бурицлава. Оружия они не взяли, ведь я был один, а их – двое.

Они несколько раз пнули меня по спине и ногам. Один удар пришелся как раз в правое бедро, туда, где была травма. Дикая боль пронзила ногу, и я обмочился. Один из дружинников увидел это и рассмеялся.

Я не помню точно, что произошло дальше. Но один лежал на спине с разбитой губой, а второго я держал за рубаху и бил в лицо локтем, удар, которому меня обучил Крестьянин. Боль от потери Бьёрна еще не утихла, а вида Сигрид в лесу оказалось более чем достаточно, чтобы во мне проснулась ярость.

И вот уже все рассказывали, как Торстейн Корабел побил двух вендских дружинников. Сам я ничего не говорил о стычке, но вернулся с кровью на локтях. Эйстейн, не получив от меня ответа, догадался, что я, должно быть, искал рабыню, которая повстречалась нам в лесу. Аслака вызвали к Бурицлаву в тот же вечер, нашему однорукому седобородому йомсвикингу пришлось стоять с серьезным лицом, приносить извинения и заверять, что виновный будет наказан, но никакого наказания я так и не дождался. Аслак лишь прошелся по длинным домам, выпивая пиво и потирая свою культю, рассказал, что избили вендов, но это больше не должно повториться. Если бы кто-то пришел от Бурицлава, чтобы узнать, кто побил дружинников, мы бы сказали, что не знаем, кто это мог быть, но в качестве наказания нас лишили пива. Он поднял свою кружку и попросил нас пообещать, что мы будем сохранять мир, и мы выпили за это.

Хотя я и не был наказан, мой характер усложнил всю ситуацию. Больше я не мог в одиночку появляться в крепости, это было небезопасно. Венды и раньше не очень нравились йомсвикингам, но теперь я испытывал к ним ненависть. Я начал носить с собой датский топор, что заставляло «остробородых», как мы их прозвали, держаться от нас на расстоянии. Эйстейн Пердун по приказу Аслака теперь сопровождал меня, потому что он прекрасно знал, что это было моих рук дело. Я по-прежнему должен был подковывать лошадей, но теперь это стало и заданием Эйстейна тоже.

Не было и речи о том, чтобы пойти в дом рабов, чтобы увидеть Сигрид, им запрещали пускать нас внутрь. Но уже через день после стычки я стоял под стрехой конюшни в надежде увидеть ее. Помню, как я перекатывал змейкой солнечный камень, полученный от Бьёрна, между пальцев, так же как некоторые парни перекатывали игральные кости или монеты. У Эйстейна крутило живот, и он считал, что в этом была моя вина, потому что если у него болела душа, тут же прихватывало и живот. Он жевал сушеный дягиль, и в тот день из него, не переставая, выходили газы. Каждый раз, когда он наклонялся, чтобы взяться за копыто, из его штанов вылетал характерный звук. В тот день и весь следующий день Эйстейн тихо причитал себе в бороду:

– Нас здесь не понимают, Торстейн. Для них мы лишь драчуны и похотливые кобели, все мы… Это не наш дом… Скоро еще ребенок появится, о Один…

Торгунне пришло время рожать, и палаты Бурицлава подготовили к этому событию. Одна кровать была отставлена, широкий медный чан был наполнен предварительно вскипяченной водой. Бурицлав не скупился, складывалось впечатление, что это его дочь должна была вот-вот родить. Были приготовлены шелковые нити и тонкая иголочка. Две повитухи перебрались в палаты и рассказывали, что сам Бурицлав молился Христу, преклонив колена, чтобы Торгунна успешно разрешилась и чтобы все было хорошо и с ней, и с ребенком. Я не встречал Сигрид, потому что ей приказали быть в палатах и помогать во время родов. Пока я бродил по Вейтскугу в надежде увидеть ее роскошные рыжие волосы, она сидела при кровати в палатах Бурицлава, где всё подготовили к рождению внука йомсборгского хёвдинга.