То, что мы теперь состояли на службе у конунга, было не самой приятной мыслью. Было в этом что-то постыдное, и потому об этом предпочитали не говорить. Аслак приходил и каждое утро раздавал приказы, и мы выполняли ту работу, которую нам поручали, совсем как в Йомсборге. Никто не жаловался, но каждый считал это унизительным. Раньше йомсвикинги сражались с конунгами и получали и земли, и богатства, но никогда мы еще не работали на конунга в мирное время.

Мне поручили ковать наконечники для стрел. Это стало моим первым заданием в деревне. Мне предстояло отработать в кузнице всю весну. Бо́льшую часть времени я проводил у точильного камня. Он находился возле кузницы, в тени ясеня. Я прекрасно помню, что, когда приступил к работе, ветви дерева были голыми, а в тот день, когда Аслак пришел за мной и сказал следовать за ним, на нем уже шелестели листья.

Аслак привел меня в одну из конюшен за фортом, где мне предстояло подковывать лошадей. Здесь Вингуру выделили стойло, поэтому мне это место сразу понравилось. Дело обстояло так: Бурицлаву прислали подковы из Миклагарда, они были отлиты из бронзы и их надо было набить на копыта лошадям. Я никогда раньше не видел подков, и конюхи тоже. Никто из них не решался взяться за эту работу, все боялись навредить лошадям, ведь за это могли и голову отрубить. В итоге подковывать лошадей предстояло мне. Могу сказать, что в первый раз, когда я набивал подкову на копыто, я думал, что лошадь может испугаться и дернуть ногой, потом я представил себе, как трескается копыто и из него льется кровь. Но, видимо, боги руководили мной, потому что ни одна лошадь не пострадала. Я понял, что подкову надо подгонять, поэтому я сначала выравнивал поверхность копыта так, чтобы она плотно прилегала. Позднее я видел, как другие мужчины делали так же.

В то время, пока я был на службе у вендского конунга, я набил сотни подков, потому что Бурицлав считал, что это красиво, да и не хотелось ему отставать от Владимира в Киеве ни в богатстве, ни в великолепии. Я уже раньше слышал, что у Бурицлава столько рабов, что едва можно их всех пересчитать, поэтому я питал к нему жгучую ненависть. Я был не единственным, кто так относился к вендскому конунгу: прошло не очень много дней с нашего прибытия, а в длинных домах, где мы поселились, уже стали появляться хулительные стихи: «Мы прибыли к Бурицлаву, чтобы служить ему, и вот живем под его крышей сейчас, я этому не так и рад, а ирландские рабы подтирают ему зад».

Вагн ни разу не слышал эту вису, а вот Аслак однажды зашел в наш дом, как раз когда Эйстейн и Токи Трехпалый, ютландец с тремя пальцами на правой руке, пили пиво и распевали ее. Аслак пришел в ярость, выбил кружки у них из рук и прорычал, что раз уж мы пьем пиво Бурицлава, то петь подобные висы нам не подобает.

Было бы неправдой, если бы я сказал, что эти висы перестали звучать. Для нас Бурицлав был фигурой недосягаемой, человеком, с которым никто из нас ни разу не разговаривал, мы лишь изредка видели, как он едет верхом по улицам с копьем наперевес и своим псом. У него была необычная внешность: худой, стройный, темноволосый, с усами, свисавшими до подбородка. Я знал, что он был женат на Тюри, дочери Харальда и сестре Свейна Вилобородого, но никто ее не видел, и шли слухи, что она сбежала. Казалось, что Бурицлав совершенно не беспокоится по этому поводу, ведь каждый вечер он делил ложе с новой женщиной, зачастую с наложницами. У вендского конунга было много детей: девочек, рожденных от свободных женщин, выдавали замуж еще в юном возрасте, чтобы укреплять многочисленные союзы. Свейн Вилобородый был женат на его дочери – Гуннхильд, а Сигвальди – на Астрид, но были и другие дети, которых отсылали к могущественным людям, хёвдингам и конунгам на юге, имена которых я даже не могу припомнить.

В то время я узнал, что, если у Торгунны родится девочка, Вагн пообещал отдать ее одному из сыновей Бурицлава или же ему самому. Из-за этого мы надеялись, что на свет появится мальчик и его отдадут нам в обучение. Да, мы были на службе у Бурицлава, но мы верили, что это не продлится долго. До берегов Одера было лишь полдня пути, до той самой реки, которая впадала в море в Йомсборге. Да, город наш пал, но, если бы мы нашли корабли и вышли в море, мы снова стали бы свободными.

Одной из причин того, почему Вагн повел нас в Вейтскуг наниматься на службу чужеземному конунгу, было его нежелание, чтобы Торгунна родила не имея крыши над головой. Все видели, как рос ее живот. Как-то раз я спросил у Эйстейна, знает ли кто-нибудь, кто был отцом ребенка, но он ничего не слышал об отце. «Должно быть, им был кто-нибудь из погибших», – предположил он, и все вокруг костра закивали. – Скорее всего, так и было, ведь, будь он жив, Вагн давно бы уже сам его убил». Больше я не стал ничего узнавать.

Как я уже говорил, до реки было совсем недалеко. Поскольку все йомсвикинги скучали по морю, то часто выбирались к реке. Конечно, река не могла заменить нам шум прибоя и морской воздух, но это было все-таки лучше, чем слоняться по деревне, расположенной вокруг круглой крепости Бурицлава. Только те, кто знал какое-нибудь ремесло, могли работать, а вот для других подходящего занятия не находилось. Вагн хотел, чтобы мы не растеряли наших навыков и продолжали занятия, но в крепости не было ни одного двора, где мы могли бы собираться для тренировок. Нам также было сказано, что Бурицлав не желает видеть йомсвикингов с оружием в руках, он сам отдал такой приказ. Поэтому парни часто уходили на охоту или же ловили рыбу в ручьях или в небольших озерцах в окрестностях, и всякий раз под удобным предлогом мы стремились попасть к реке. Поскольку я теперь подковывал лошадей Бурицлава и его дружины, я мог в любое время поехать за тем, что мне требовалось для работы: за углем для кузницы или за зловонным маслом, которым Бурицлав просил натирать копыта. А так как я помогал еще и в конюшне, то в любое время мог взять коня, для этого достаточно было сказать, что мне надо проверить, подходит ли подкова.

Чем я могу похвалиться, так это тем, что я уже мог ускакать из Вейтскуга в самый первый раз, когда сел на лошадь. Всем, посещающим мой дом, я рассказываю, и, наверное, это звучит как хвастовство, что сразу же поладил с лошадьми. Мне раньше приходилось кататься верхом, но теперь я седлал коней дружинников Бурицлава, а это очень большие кони. Скоро мне исполнялось шестнадцать лет, и ростом я уже был со взрослого мужчину, но я помню лошадей, которые были все равно намного выше меня. Первый раз я отправился к реке на жеребце, черном как смоль, со шрамом в виде серпа на боку. Я взял его из-за своего юношеского упрямства, если бы Вагн или Аслак увидели меня в тот день, то они пришли бы в ярость. Этот конь был подарен Бурицлаву самим Свейном Вилобородым, он был частью приданого Тюри. Позднее я узнал, что Бурицлав видел, как я выехал на жеребце, что его сыновья хотели схватить меня и повесить за кражу, но Бурицлав был рассудительным человеком и позволил мне ускакать. Конечно же, я выполнял поручение у реки. Бурицлав сам попросил конюха послать меня за гвоздями в кузницу, об оплате я не должен был беспокоиться, потому что к кузнецу уже были отправлены рабы с серебром.

Из Йомсборга удалось выбраться примерно четыремстам йомсвикингам, первые дни казалось, что все они бродили по ближайшему лесу, не зная, чем заняться. Эйстейн и Токи Трехпалый в то утро поехали со мной, нам повстречалось несколько десятков человек на тележной дороге, спускавшейся вниз к реке. У некоторых из них в руках был лук, они надеялись подстрелить зайца или какую-нибудь птицу, еще мы встретили пьяную компанию, расположившуюся на обочине дороги. Они болтали и хохотали, сидя возле костров, дым которых отпугивал комаров.

Если бы вокруг форта Бурицлава появилась деревня, то произошло бы это у реки. Здесь была построена бревенчатая пристань, заходившая в реку на один бросок камня, вокруг нее ютились сотни избушек и сараев. Большинство стояли на сваях, некоторые смело заходили далеко в воду, туда, где можно было предлагать товары причаливающим к пристани. В тот день, когда мы прибыли, там стоял огромный когг, судно в форме бадьи со смехотворно низкой мачтой и таким широким корпусом, что на нем можно было плавать и боком. На борту был навален огромными кучами мех, над чем посмеялся Токи, разговаривая сам с собой, что, наверное, очень трудно было разъезжать посреди лета на лодке и продавать меха.

На борту когга оказалось три человека, один из них был чернокожим с голым черепом. Разумеется, зрелище для тех краев непривычное, поэтому большинство людей на реке толпилось возле этой лодки, чтобы поглазеть на него. Пристань была всего одна, но местечко получило название Пристани, что казалось мне странным, хотя она была широкой, длинной и ладно построенной. Чего нельзя было сказать про домишки, расположившиеся вокруг – они были такими ветхими, что, казалось, могли развалиться при первом же порыве ветра.

Поскольку мы сидели верхом, нам были хороши видны все постройки. Мы поехали на звук молотка в сторону домов, расположившихся справа от пристани, где нашли небольшой бревенчатый домишко, опиравшийся на большой широкий дубовый пень. С другой стороны пня располагался очаг и кузнечные мехи, здесь же стояла грубо сколоченная наковальня, а также невысокий, но крепкий мужчина с необычайно большим задом. Когда мы прискакали, он стоял склонившись, и нам был виден лишь его зад. Он даже не потрудился выпрямиться, складывалось впечатление, что на спине у него глаза и он мог нас разглядывать, продолжая ковыряться в деревянном ящике.

– Йомсвикинги прискакали, да… – Он откашлялся и плюнул между своих голых ног. – Я видел вас. И слышал вас, да, да…

Кузнец точно был уроженцем Ютландии и говорил с нами на изысканном датском языке. Выпрямляясь, он держал маленький гвоздик.

– Такие. Вот, что вам нужно. Кому из вас… Он посмотрел своими темными глазами на Эйстейна, потом на Токи и наконец – на меня, я кивнул головой. Тогда он снова харкнул и сплюнул, но часть слюны попала на его грязную седую косматую бороду. Он показал на меня гвоздиком. – Знай, это глупо, мальчик. Если бы лошадям нужны были подковы, они бы родились с ними.

Я промямлил, что это приказ Бурицлава и я лишь выполняю то, что мне велено сделать. Он сплюнул в третий раз, и правая сторона его круглого лица нервно задергалась. Он прошипел, что тоже родом с Севера, но никогда не убивал мужчин, женщин или детей по приказу конунга, чем мы так славились.

– Но то же может произойти и с вами, – добавил он. – Теперь вы люди Бурицлава, и так будет всегда. – Эти слова ужасно рассмешили этого маленького широкого человека, он начал хохотать и продолжал смеяться, пока прибивал крышку к ящику. Он смог успокоиться, лишь когда подошел ко мне и отдал ящик с гвоздями. – Тебе не надо ничего платить, – сообщил он. – Здесь уже были рабы с серебром.

Мы ускакали оттуда. Позднее я узнал, что Бурицлав часто давал рабам поручения, связанные с определенной ответственностью, и многие из них научились читать, что обычно было даровано лишь скальдам и летописцам. Отправляя рабов этим утром к кузнецу, он тем самым хотел убедиться, что они повинуются ему и никто из них не собирается бежать.