(1941–2021)

Огромный, громкий, страстный, с львиной гривой седых волос, Тавернье врывался в жизнь тех, в ком – с первого взгляда: иначе он не умел – распознавал дружескую душу, как смерч. Тормошил, засыпал вопросами, задаривал полюбившимися ему книгами – «как ты не читал?», – тащил – «как ты не видел?» – на частные показы напрочь забытых фильмов.

Он «страдал» интеллектуальной булимией: обожал и жадно поглощал жизнь и искусство. Он не только был накоротке со всеми титанами кино за полвека и о каждом имел наготове забавно-поучительный анекдот. Он знал всё на свете и обо всем судил компетентно и категорично. О сюрреализме и колониализме, интригах Версальского двора и уличных бандах. Как-то я переводил его застольную беседу с Анатолием Собчаком: заговорили они об авторском праве. Через час, тряхнув шевелюрой, Бертран припечатал: «Не знаю, какой вы мэр, но юрист – никакой».

У его колыбели стояли Луи Арагон и Эльза Триоле, беглецы из оккупированного Парижа. Их приютил отец Бертрана – лионский поэт и издатель: «Отец растратил свой талант. Я приложил огромные усилия, чтобы не походить на него». Разлад и примирение отцов и детей – без всяких фрейдистских глупостей – частая тема Тавернье.

Измученный жестокими порядками пансионата, которым управляли монахи-ораторианцы, больной туберкулезом, маленький Бертран «убегал» в джаз и кино. Джазу он посвятит сумрачный «блюз» о смерти «Около полуночи» (1986). Прообразом героя – угасающего в парижских меблирашках чернокожего саксофониста – станут мученики джаза Лестер Янг и Бад Пауэлл.

Кино же он полюбил все и сразу: дерзкое и нафталинное, нуары и мюзиклы, салонные мелодрамы и вестерны, трэш и метафизику. Став режиссером, не откажет себе в удовольствии «пощупать» кино на любой вкус. Он перепрыгивал из костюмированного XVIII века («Пусть начнется праздник», 1975) в омытый импрессионистическим светом 1912 год («Воскресенье за городом», 1984). Или – в «прекрасный новый мир» будущего, где наемник-репортер с вмонтированной в глазницу камерой втирался в жизнь больной женщины, чтобы торговать зрелищем ее смерти («Прямой репортаж о смерти», 1980). Играл в жанр «плаща и шпаги» в «Дочери Д’Артаньяна» (1994). И тут же нырял в злой быт полицейских и учителей из неблагополучных кварталов в социологических драмах «Л-627» (1992) и «Это начинается сегодня» (1999).

Его всеядность была на диво органична, его интонация всегда узнаваема. Его компетентность как критика и историка – он знал мировое кино наизусть – не иссушала страстность любви. В юности он был единственным в мире пресс-атташе, достойным титула «великого». Ни один из режиссеров, с которыми его свела работа – даже мастодонт Джон Форд, – не устоял перед его вдохновенным натиском. Их многочасовые – не банальные интервью – а дружеские беседы почти сообщников Тавернье собрал в толстенные тома «Американские друзья» и «Игры авторов, слова актеров».

Тавернье приложил всю свою энергию для исправления огромной, на его взгляд, несправедливости, лежавшей на совести «новой волны», которая предала остракизму «папино кино», выплеснув вместе с водой классицизма мастерство диалогов и сюжетосложения. Что ж, в сценаристы дебютного «Часовщика из Сен-Поля» Тавернье взял самых одиозных «папаш» Пьера Боста и Жана Оранша. «Старомодно» нюансированная драма лионского буржуа, чей сын убил «сильного мира сего», прозвучала как почти революционное откровение на фоне сумятицы зашедшего в тупик авторского кино.

Оранш, Бост и вообще люди 1940-х станут героями «Пропуска» (2002), честного и мощного ретро о стыдном, горьком и легкомысленном быте французского кино под оккупацией. А «Часовщик» – первым из нуаров Тавернье. В них – а это лучшее, что он снял – слились его дар рассказчика, жесткость социолога, страстность левого социалиста.

Тавернье влекло темное общественное зазеркалье, из которого вырывались, обнажая лицемерие и хрупкость социума, кровожадные демоны. Изнанка «прекрасной эпохи» 1890-х в истории («Следователь и убийца», 1976) первого во Франции серийного убийцы и бездушного функционера, обрекающего больное чудовище на гильотину. Фильм венчало бесхитростное, но вгоняющее в дрожь, исполнение Изабель Юппер «Времени вишен» – гимна Парижской коммуны.

Колониальная изнанка демократической республики в «Безупречной репутации» (1981), где африканская жара, алкоголь и безнаказанность белого человека превращали ничтожного полицейского в своего рода «ангела смерти». Наконец, изнанка современного капитализма в «Приманке» (1995): бессмысленные хлыщи, строившие из себя богачей перед смазливой девицей, принимали жестокую смерть от руки ее дружков – столь же бессмысленных убийц.

Последние фильмы Тавернье – оборванные на полуслове фразы великого говоруна. «Набережная Орсэ» (2013) – фарс о напыщенных мидовских ничтожествах, распоряжающихся судьбами мира – выплеск задиристого, мальчишеского темперамента. А трехчасовое «Путешествие по французскому кино» (2016) – последнее из его неутомимых объяснений в любви к делу его жизни.