Именно ко времени общения с Пьером-Антуаном восходит замысел «Лакомба Люсьена». Точнее говоря, не то чтобы замысел, – абстрактное видение фильма о предательстве. Но Маль никогда не снимал, исходя из абстрактной идеи. Чтобы будущий фильм обрел плоть, требовалось что-то еще: почти что ничто, маленький толчок, пустяк. «Любовников» он задумал, услышав, с каким возмущением светские сплетники обсуждают даму, ушедшую от мужа. «Блуждающий огонек» – потрясенный самоубийством друга. «Шум в сердце» – поскольку подруга вдруг показалась Малю похожей на его мать.
Идея же сделать героем фильма об оккупации «дикаря» Лакомба окончательно оформилась через пятнадцать лет после встречи со старыми нацистами, через несколько лет после того, как Маль купил дом в деревне, где все помнили соседских парней, расстрелянных партизанами. Оказавшись в Мексике, Маль узнал о спецподразделении полиции, укомплектованном юной шпаной из трущоб. Невинным убийцам промывали мозги и внедряли в студенческие манифестации, чтобы они провоцировали армию, которая ждала лишь предлога, чтобы открыть огонь.
Удивительно, что именно Маль, так привязанный к реальности, снял «Черную луну», сон, чудесным образом не устаревший, в отличие от других антиутопий, с говорящим единорогом, обезглавленным ангелом, стонущими цветами и тотальной войной между мужчинами и женщинами.
Так же «случайно» снят и его главный документальный фильм «Страна бога». В 1979 году Маль отправился в Миннеаполис изучить феномен крупных торговых центров: «молы» для европейцев были еще в новинку. Съемкам, точнее говоря, последующему монтажу, препятствовала непрерывно звучавшая в магазине музыка, которую управляющие наотрез отказывались выключать. Маль сел в машину и оказался на празднике в городке Гленкое, хранившем традиции польских и немецких иммигрантов. Съемки, продолженные через шесть лет, свидетельствуют о том, как в обществе, на котором экспериментируют «чикагские мальчики», растет нетерпимость. Малю-документалисту люди доверяли и открывались, как никому. И девушка из Гленкое, внезапно рассказавшая ему о своей личной жизни, и прохожие с «Площади Республики» (1973), один из которых, отобрав у режиссера камеру, сам принялся интервьюировать его.
Маль так и не снял фильма о глобальных потрясениях, свидетелем которых он оказывался, а повидал он многое. В ноябре 1956 года он рванул с портативной камерой в Венгрию, чтобы застать пепел восстания, потоки беженцев, безразличные взгляды солдат на броне советских танков. В начале 1960-х провел со съемочной группой четыре месяца в палатках французских парашютистов в Алжире. Одуревшие от безнадеги, безнаказанности и пьянства «пара» устроили парижским гостям показательную «зачистку», к счастью, обошедшуюся без жертв. В Сайгон 1963 года он прилетел через два дня после свержения и убийства агентами ЦРУ диктатора, но вскоре буквально бежал в соседний Таиланд, где не происходило ровным счетом ничего. Первым же путешествием, из которого сразу родился фильм, была поездка в Индию: именно потому, что ошеломивший Маля, завораживающий и отвратительный поток жизни был начисто лишен событийности. Жизнь текла себе и текла, смерть собирала свой урожай, и жалкий попрошайка мог оказаться представителем высшей касты, ритуально нищенствующим.
Вернувшись из Индии в мае 1968 года в восставший Париж, Маль сразу же получил дубинкой по голове. Назавтра отправился в Канны, где, вместе с другими членами жюри, азартно срывал фестиваль. Заседал в мятежных Генеральных штатах французского кино, но по горячим следам ничего и не снял о легендарном мае.
Он не то чтобы терялся или чувствовал свою беспомощность, столкнувшись со стихией истории. Просто его режиссерский темперамент не располагал к эпическому пафосу. Большая история присутствует в его фильмах фоном, тенью, «шумом в сердце». Даже в таком, казалось бы, формальном и аполитичном упражнении, как «Лифт на эшафот», «фильме Хичкока, снятом Брессоном», критики ощутили нервный ритм эпохи покушений и заговоров, сопровождавших приход к власти Де Голля. И майский дух 1968 года тоже, в конце концов, обрел плоть через двадцать лет в «Милу в мае» (1989), где отрезанные от мира всеобщей забастовкой буржуа, собравшиеся в сельском доме, пугают друг друга грядущим «красным террором».
Маль слишком уважал жизнь, чтобы заставать ее врасплох, и жизнь отвечала взаимностью, одарив его фильмы даром вечной свежести, сколько бы лет ни минуло со времени их рождения.
Крис Маркер
(1921–2012)
«Самый известный из неизвестных режиссеров» оставил не только десятки великих фильмов, но и уникальное объяснение – своего рода потайное завещание в толще всего, что он написал и наснимал за жизнь, – почему людям не стоит бояться смерти. «Смерть – это не более чем антоним рождения. Антоним жизни еще не найден». И еще: «Когда умирают люди, они входят в историю. Когда умирают статуи, они входят в искусство. Эта ботаника смерти и есть то, что мы называем культурой».
«Статуи тоже умирают» (1953) – так назывался прославивший Маркера фильм, снятый в соавторстве с Аленом Рене и почти десять лет остававшийся тайным шедевром. Цензура наложила на фильм об искусстве доколониальной Африки жесткий запрет, разглядев в нем антиколониальный призыв. Конечно же, вчерашний партизан, близкий к Компартии, был антиколониалистом и солдатом всех революций мира. Поспеть он старался на все битвы, выпавшие на его век, словно подсознательно соревновался, кто первым окажется в нужное время в нужном месте, с двумя другими великими документалистами и коммунистами – Йорисом Ивенсом и Романом Карменом.
Он восклицал «Куба, да!» (1961) и шагал в толпе демонстрантов на штурм Пентагона в 1967-м. Доносил до мира слова Сальвадора Альенде, а после его гибели в кровавом бреду пиночетовского переворота – снаряжал соратников в Чили: с фальшивыми документами, на подпольную киносъемку. Один из тех, кто верил, что надо не делать политические фильмы, а делать фильмы политически, он был среди современников единственным, кто сумел эту веру воплотить. Создавал коллективы независимого кино СЛОН (1967) и ИСКРА (1974) – во французские аббревиатуры он сознательно заложил русское эхо. Снимая забастовку на заводе в Безансоне в 1968-м, раздал камеры рабочим: так родилась группа «Медведкино», названная в честь советского пропагандиста, сказочника и тоже великого киномудреца Александра Медведкина.
В политике он видел историю, а в истории прозревал вечность. Вот кадры из фильма «Без солнца» (1983), снятые в Гвинее-Бисау: революционный вождь Амилкар Кабрал, убитый соратниками; его преемник Луиш Кабрал обнимает сподвижника; вот тот же сподвижник бросает Луиша в тюрьму. Да это же строки легенды о лодке, увозящей героев в царство мертвых!
Все его фильмы посвящены преодолению времени. Память, запечатленная в ранах, детских воспоминаниях, магических ритуалах, – его главный герой. Ему виделся человек 4001 года, потерявший не память, но, напротив, способность забывать. Этот человек – он сам.
Все его фильмы посвящены преодолению пространства, разрушению канонической географии. Воссозданию единства мира на основе неожиданных сближений, рифм и ритмов, паутинчатых ассоциаций. Так он сближает Японию и Гвинею-Бисау – страны, разделенные, казалось бы, тысячами не километров, но световых лет. Почему? Ну это же очевидно: «Это два полюса борьбы за выживание». Африканская засуха и японские землетрясения уравнивают их беззащитных жертв.
«Тора! Тора! Тора!» – сигнал, повинуясь которому японская армада сокрушила Перл-Харбор. И одновременно – утроенное для придания магической силы японское имя кошки. Это упоминание, тоже промелькнувшее в фильме «Без солнца» – лишь одна из ослепительных параллелей и монтажных фраз, из которых состоят фильмы Маркера. Но сложнейшему ассоциативному ряду он играючи придавал божественную простоту home video. «Без солнца» так и заявлен – как антология 16-миллиметровых писем, которые шлет, откуда бог занесет, оператор Шандор Красна.
Не ищите этого гениального оператора в словарях. «Шандор Красна» – аватар Маркера. Как и его брат, композитор фильма Мишель Красна. И японский видеоартист Хаяо Яманеко, так обработавший для фильма кадры потасовок между полицией и леваками, десять лет воевавшими против строительства аэропорта Нарита, что они кажутся весточкой из иной галактики. И Гийом-ан-Эжипт («Гийом-в-Египте») – кот, от лица которого Маркер комментировал в интернете текущие дела, пока не хлопнул виртуальной дверью. Дескать, вы – люди – довели своей глобализацией мир до неминуемой катастрофы. Мы, зверюшки, снимаем с себя ответственность за вас и полностью посвящаем себя собственному выживанию.
Он вообще прекрасно понимал язык животных. Почему именно в эту ночь собаки беснуются на берегу океана? Элементарно: в первую ночь лунного года впервые за многие годы знак Собаки встретился со знаком Воды, вот они и радуются.
По большому счету, единственная достоверная вещь, которую мы знаем про Маркера – помимо того, что он был гением: он обожал котов. И Японию полюбил за то, что там хозяева убежавшего котика приходят в кошачий храм на кошачьем кладбище помолиться, чтоб у него все было хорошо.