Такой параллелизм двух брачных коллизий навел бы академика Фоменко на мысль, что Пелагея существовала в единственном экземпляре, а путаница возникла по вине летописцев. В конце 1980-х писатель Андрей Левкин предположил, что сексуальной жизни у комдива вообще не было, поскольку он – опытный образец партии андроидов, созданный магом Гурджиевым в Риге в 1917 году. Образец удался: Гурджиев наладил промышленный выпуск биороботов, известных как «латышские стрелки». Работали они на батарейках, рассчитанных на 20 лет, потому-то все стрелки и вымерли в 1937–1938 годах.

Шутки шутками, но в словах пелевинского Чапаева: «Я отблеск лампы на этой бутылке» – заключена несомненная истина. Но какой яркий отблеск: целая радуга! Не может фельдфебель «без прыщей» сиять так ярко. Проще всего сказать: это Васильевы его до самоварного блеска начистили, выполняя заказ Сталина мифологизировать мертвых героев. Но о живых снимать как-то не принято, а и в 1934-м Тухачевскому с Блюхером без всякого кино хорошо было. О Щорсе и Пархоменко тоже сняли кино, но легендами они не стали, хотя «Щорс» Довженко не менее гениален, чем васильевский «Чапаев».

В самом Чапаеве, пусть и неузнаваемом на экране, было что-то, позволившее сотворить миф именно из него. Слишком многое не дает свести его феноменальную славу к пропагандистской спецоперации. Будь он просто «фельдфебелем», не сложили бы белогвардейцы песню о «полоумном большевике» с полной пугливого уважения строкой: «сам Чапаев – командир». Не провожали бы его солдаты в ноябре 1918 года в Академию генштаба транспарантами «Да здравствуют наши вожди – Ленин и Чапаев!». Не пришлось бы сменщику-комдиву Дементьеву издавать приказ: орлы, не поддавайтесь унынию из-за отъезда Чапаева, гордитесь именем «чапаевцев».

Можно смеяться над былинами, собранными фольклористами в 1937, 1945, 1948 годах:

Геракл с палицей на партсобрании – это, конечно, дорогого стоит. Но Фурманов уже в романе «Чапаев» (1923), написанном, когда кровавое вчера еще не канонизировалось, использовал действительно народные сказы про Чапая. И никакой пропаганде не под силу сочинить предание о герое, после боя вытряхивающем из шинели застрявшие в сукне, нестрашные для него пули.

В Воронеже накатывали на Осипа Мандельштама, потрясенного просмотром «Чапаева», задыхающиеся строки:

Ссыльный поэт сливался с народом, маршировавшим по улицам под лозунгом «Мы идем смотреть „Чапаева“», и молил:

Напророчил: в агитационной короткометражке 1941 года Чапаев благополучно преодолевал Урал, вскакивал на коня и вел новые дивизии в новый бой. Старик Федор, возчик дров в санатории «Черемшаны», в 1945 году подтверждал: жив комдив, жив, его выходил один киргиз, подарил огненного коня, и Чапай на этом коне появляется на фронте там, где нужнее всего.

Зарываясь в штабную переписку Гражданской войны, чувствуешь: вот сейчас, вот еще немного, и разгадаешь тайну Чапаева. Но нет – ускользает она.

Живыми легендами на любой войне становятся атаманы, полевые командиры, гайдуки: мексиканец Панчо Вилья в необъятном сомбреро, железный испанский анархист Дуррути, сербский разбойник Аркан. Но Чапаев как раз не только не был партизаном, но всеми силами старался от партизанщины избавляться. Сдается мне, что такие приказы, какие издавал он, о недопущении бесчинств и грабежей, были на Гражданской войне редкостью. Кажется, лишь однажды он дал волю гневу, мстя за брата Григория, военкома города Балакова, поднятого мятежниками на штыки. Самого Троцкого, ненавистника всякой вольницы, подкупил четкий строй чапаевцев, за что комдив удостоился золотых швейцарских часов.

Бывало, обижался на штабистов, слал отчаянные телеграммы: нас бросили «на съедение противнику», предали, не подвезли патронов, не прислали подкрепление, «если нужна моя жизнь, придите и заберите». После очередной телеграммы, в которой он обозвал командарма-4 Тихона Хвесина «мерзавцем и предателем», его даже постановили расстрелять, но передумали и послали учиться в Академию.

Невзирая на обиды, Чапаев фронт держал, из окружения вырвался хитрым контрударом и больших поражений не знал до самой гибели. Жалостливое письмо члену РВС 4-й армии Гавриилу Линдову с просьбой вернуть его из Академии на фронт, пестрящее ошибками, вполне соответствует экранному образу стратега с мешком картошки.

Но, в конце концов, работал он начдивом, а не учителем чистописания. И карту, по свидетельству Фурманова, читал – дай бог любому золотопогоннику. Ложного бахвальства в письме Линдову нет, что подтверждает рекомендация, данная бывшим царским генералом Александром Балтийским: он отмечал его «военный здравый смысл», природное дарование «военного вождя», гибкую, решительную, четкую тактику ведения боя, ну и «личное обаяние героя».

Чапаев доказал это даже в ночном кошмаре лбищенской паники и резни, возможно отягощенной предательством. Там ведь много чего было в этом бою. И успешная контратака на захваченный казаками штаб: только второе ранение вывело комдива из строя. И омрачившая белым победу гибель их командира, полковника Бородина. И подвиг начштаба, бывшего офицера Ночкова, отстреливавшегося до последнего патрона. И погиб Чапаев, скорее всего, не в ледяном одиночестве, а на плоту, на котором его переправляли через Урал верные венгры-интернационалисты.

Может быть, тайна Чапаева как раз в том, что он был просто хорошим командиром, пытавшимся – что было редкостью – вести Гражданскую войну без органичного для нее ожесточения, просто как войну. Это косвенно подтверждает сказка о нем:

Эх, как бы узнать: где сейчас живет Чапаев, на какое имя отзывается.