Работники скорой помощи верят, что если кто-то скажет слово «затишье», то внезапно случится какое-нибудь дерьмо, поэтому мы просто говорим «слово на букву “З”». Но, вероятно, многие мои коллеги об этом забывают, поэтому дерьмо все-таки случается. Я не могу сказать точно, когда это произошло, но кто-то словно нажал на выключатель, и дел сразу прибавилось. С тех пор их меньше не стало.

Когда я только начинал работать в диспетчерской скорой помощи, в три-четыре часа утра вызовов не было вообще. Теперь в это время дисплей заполнен запросами. Да, численность населения увеличилась, но не очень сильно. Здоровье людей не может ухудшиться массово. Похоже, нас накрыл идеальный шторм. Многие причины являются политическими, но это не книга о политике. Достаточно будет сказать, что состояние нашей службы меня пугает. Когда скорая помощь приедет, вы гарантированно получите медицинские услуги высочайшего уровня, но не приедет ли она слишком поздно?

Я не хочу, чтобы люди подумали, будто я жалуюсь на жизнь, но мне хочется, чтобы они понимали, через что приходится пройти работникам скорой помощи. Возможно, тогда они дважды подумают, прежде чем бить нас по лицу или угрожать расправой из-за того, что у миссис Миггинс из соседней квартиры случился инсульт, а мы припарковались у подъезда.

За обычный рабочий день, который является частью шестидесятичасовой рабочей недели, мы можем посетить десять разных вызовов. Мы обслуживаем примерно 200 пациентов в месяц и 2400 пациентов в год. Это значит, что более чем за пятнадцать лет работы я оказал помощь примерно 36 тысячам пациентов. Поскольку в среднем один из ста вызовов является особенно травматичным (например, мы видим, как человек умирает в результате нападения), таких вызовов за мою карьеру было гораздо больше 300. Мы должны помогать другим людям, но иногда сами разбиты вдребезги.

В прошлом году мне повезло, поскольку я не работал в Рождество и на следующий день после него. Однако в промежуток с 27 декабря до Нового года я отработал шестьдесят часов и за это время приезжал к трем самоубийцам. После каждого случая я возвращался домой к семье, натягивал улыбку и делал вид, что ничего не произошло. Ковыряя остатки индейки, я не мог не думать о только что увиденном мной парне, чья жизнь стала настолько невыносимой, что он закинул веревку на балку в своем лофте, обвязал вокруг шеи и прыгнул в дыру в потолке. Поднимаясь по лестнице, первое, что я увидел, были раскачивающиеся из стороны в сторону ноги. Когда мы срезали веревку, увидели, что голова самоубийцы неестественно вывернута. Очевидно, у него были финансовые трудности.

За месяц до этого нас вызвали к пациенту, который повесился на крыше паба. Не знаю, с какой целью нас вызвали, потому что тело висело там с лета. Его нашли, когда с потолка потекла вода и подрядчик пошел осмотреть старую шахту лифта, где и сделал столь страшное открытие. Никто не знал, что это за человек и как он туда попал.

В моей работе реальность иногда смешивается с вымыслом. Я предаюсь воспоминаниям и думаю: «Это не могло произойти на самом деле». Что касается того повесившегося в пабе мужчины, я абсолютно уверен в увиденном. Детали достаточно четкие, чтобы я делился ими с вами. Его ноги стояли на полу, и я был почти уверен, что тело не удастся переместить так, чтобы голова не отвалилась. Я не стал задерживаться, чтобы это проверить, но какому-то бедному сотруднику похоронного бюро пришлось снять покойника. Это была одна из самых страшных вещей, которые мне доводилось видеть.

Когда мы спускались по лестнице, менеджер прокричал: «Парни, вы не должны работать на высоте! Безопасность!» Лучше бы его беспокоило то, как страшная картина, которую мы увидели, отразится на нашей психике.

Некоторые люди любят свою работу настолько сильно, что не уходят с нее до тех пор, пока не возникнет крайняя необходимость, но люди массово увольняются из скорой помощи. С того момента, как я пришел на нашу станцию, оттуда ушло около 90 % первоначального персонала. Кто-то на пенсию, а кто-то перешел на работу в другие места. Парамедики могут работать в поликлиниках, полицейских участках, колл-центрах (однако большинство людей, которые перешли работать в 999, быстро вернулись), на круизных лайнерах и нефтяных вышках. В большинстве этих мест им платят лучше.

Есть люди, которые ушли работать совсем в другую сферу просто потому, что работа в скорой помощи довела их до ручки. Кто-то вспоминает, как когда-то у людей на станции было время, чтобы немного поболтать. Секунда, чтобы переключиться. Секунда, чтобы передохнуть. Они скучают по ушедшим дням и теперь ненавидят работу, которую когда-то любили.

Сейчас персонал скорой помощи снова растет, но в недостаточной мере. За последние шесть лет число серьезных инцидентов увеличилось на 50 %, в то время как число парамедиков – всего на 16 %. В 2018 году парламент сообщил, что в каждом четвертом автомобиле скорой помощи, работающем на местах серьезных происшествий, нет парамедика на борту.

Волонтеры не могут стать равноценной заменой работникам скорой помощи. Когда мы с коллегами впервые услышали истории о том, что служба скорой помощи в других частях страны рассматривает возможность привлечения волонтеров для езды в автомобилях скорой помощи, поползли слухи, что скоро наступит время, когда волонтеры будут работать с нами в первичном звене бок о бок. К счастью, этого не произошло.

Волонтеры обучены оказывать первую помощь до приезда парамедика или младшего специалиста по оказанию неотложной помощи. Я знаю одного волонтера, чья основная работа заключается в тестировании истребителей. Можно подумать, ему не хватает острых ощущений. Волонтеры особенно ценны в отдаленных районах, которые могут располагаться в получасе езды от ближайшей станции скорой помощи, и я лично знаю волонтера, спасшего человеку жизнь. У пациента случилась остановка сердца в трейлерном парке у черта на куличках, и к моменту моего приезда он уже сидел. Я сразу подумал: «У него наверняка не было остановки сердца», но, когда мы посмотрели на дефибриллятор волонтера, стало ясно, что разряд был. Да, волонтер находился в соседнем трейлере, но эта ситуация показывает, насколько важны своевременная сердечно-легочная реанимация и дефибрилляция.

Тем не менее волонтеры не должны восполнять недостаток сотрудников службы скорой помощи. Было бы сумасшествием позволить им водить автомобили скорой помощи (вы бы хотели, чтобы в случае сердечного приступа вас вез в больницу волонтер?), но еще хуже было бы, если бы они официально работали в первичном звене здравоохранения, особенно в сельской местности. Если это произойдет, я уверен, что большинство жителей сельской местности тут же переедет в город.

В прошлом бригадам скорой помощи приходилось ждать вызовов, и многие люди до сих пор считают, что, как только они позвонят 999, бригада вылетит со станции скорой помощи, как Бэтмобиль, и будет у вашего дома через считаные секунды. Но на самом деле мы настолько перегружены, что в большинстве случаев вызовы накапливаются и людям приходится ждать.

Когда вы звоните в службу скорой помощи, ваша проблема будет оценена с точки зрения срочности. Вызовы делятся на категории. Первая категория означает, что ситуация опасна для жизни – остановка сердца, например – и мы обязаны приехать к пациенту в течение восьми минут. Вторая категория означает, что ситуация серьезная, но не настолько угрожающая жизни, – инсульт, боли в груди – и мы должны приехать в течение девятнадцати минут. В последнюю категорию входят неопасные для жизни ситуации, такие как зуд или ожог крапивой, и на такие вызовы мы должны приехать, как только появится возможность.

В Интернете можно найти множество грустных историй о пенсионерах, несколько часов пролежавших на тротуаре со сломанным бедром, и людях, которые часами ждали приезда скорой помощи в смятом автомобиле. Недавно в газете была опубликована история о женщине, которая упала и сломала бедро. Ее сын проехал 320 километров от Лондона до Девона и прибыл раньше скорой помощи на пятьдесят минут. Бедная женщина семь часов пролежала на холодном полу, хотя станция скорой помощи находилась всего в десяти минутах езды. Это правдивая история, но в произошедшем нет вины сотрудников скорой помощи, потому что они вынуждены обходиться доступными ресурсами и не могут предсказать, когда случится наплыв вызовов.

Я всегда обращаюсь с пациентами так, как я хотел бы, чтобы кто-то обращался с членами моей семьи. Если бы мой родственник позвонил 999, мне хотелось бы, чтобы бригада скорой помощи приехала к нему в течение нескольких минут, поэтому я представляю, почему люди злятся, когда мы долго едем. Каждый раз, приехав поздно, мы понимаем, в насколько затруднительном положении оказались. Мы подъезжаем к дому пациента и видим, как перед ним бродят люди и смотрят на часы. Очевидно, они успели разозлиться на нас еще до того, как увидели нас. Это плохо.