– Вероятно.

– И что ты намерен предпринять?

– В том-то и дело, что не знаю. Я, насколько могу, забочусь о мальчике, но понятия не имею, как ему помочь.

– Ну, откуда-то он всё-таки взялся. Не в капусте же ты его нашёл?

«Не в капусте, – подумал Уоррен, – а в куске льда». Что, впрочем, примерно одно и то же.

В этот момент на лестнице появился Джим. Мальчик услышал голоса снизу, и один из этих голосов принадлежал Бобуоррену, а другой – женщине. Он потому и встал с кровати, потому и застыл, прислушиваясь, на пороге комнаты, что решил, будто женский голос – его мама, mdthair.

– Не бойся, – махнул рукой Уоррен, приглашая Джима спуститься. – Давай, иди сюда. Познакомься с Бет.

Не mdthair. У этой женщины не было с его матерью ничего общего – по крайней мере, с той матерью, которую он помнил.

Бет поднялась, попытавшись найти в доступной ей гамме эмоций наиболее подходящую. Но то, что она увидела, было настолько невообразимым, что ничего подходящего попросту не нашлось. Даже кровь в жилах стынет, подумала она. Стыдно, зато честно. Её сомнения и неуверенная мимика, разумеется, не могли ускользнуть ни от глаз Джима, ни от глаз Уоррена. Не мальчик испугался женщины – скорее уж наоборот.

– Привет, Джим, – выдавила наконец Бет, протягивая руку. Уоррен кивнул, довольный её попыткой вернуться на путь истинный. – Знаю, – продолжала она, – я низенькая и толстая, и цветы мне не дарят. Но я очень милая!

– Он не понимает нашего языка, – усмехнулся профессор.

– Ну, это не важно, – отмахнулась Бет. – Главное – тон. А мой тон определённо очень милый! Правда, Джим?

Мальчик и правда не понял её слов, но увидел улыбку. Бобуоррен тоже улыбался, поэтому Джим решил, что всё в порядке, эта женщина – друг, и по-мужски пожал ей руку, как обычно делали, прощаясь, отец с мистером Киннафейгом.

Бет показалось, что ей в руку вложили кусок замёрзшего масла.

– Очень приятно, Джим! Добро пожаловать на мыс Энн! А теперь, дорогой Боб, – добавила она со вздохом, в котором слышалось облегчение, – если тебя это не сильно затруднит, я бы выпила большую кружку горячего кофе.

На следующее утро Уоррен проснулся с ощущением, что в доме кто-то есть. Всю ночь он провёл, проваливаясь из тяжёлых раздумий в беспокойный сон, и не всегда мог отличить одно от другого. В одном из кошмаров в дверь его, нет, своей комнаты стучал Джек, просил разрешения войти, но едва Уоррен повернул ключ, как столкнулся с Алексом Тайном – мокрым, покрытым ледяной коркой. Профессор в ужасе взглянул на него, а Алекс вдруг пробормотал: «Máthair», – тем едва слышным, больше похожим на бульканье голосом, которым впервые произнёс это слово Джим.

Сев в постели, Уоррен услышал какой-то тихий шум. Значит, не показалось: кто-то действительно бродит по дому. Профессор взглянул на часы: ещё только шесть с минутами.

Из комнаты он выбрался на цыпочках – больше из любопытства, чем из страха нарваться на вора: жители этой части Новой Англии считали привычку запирать двери оскорблением их вошедшего в поговорку гостеприимства, всегда казавшегося Уоррену выдающейся, хотя и весьма анахроничной традицией.

Звук доносился из спальни. Заглянув в приоткрытую дверь, Уоррен увидел, что Джим ходит взад-вперёд по комнате, как лунатик. Но это был вовсе не приступ сомнамбулизма: мальчик с упрямством, свойственным только детям, ещё не задумывающимся о завтрашнем дне, учился ходить на костылях. Дело, может, и немудрёное, но Джим старался изо всех сил.

Уоррен остановился в дверях, стараясь не шуметь.