– А что до той штуки, о которой вы спрашивали, – сказал продавец, почёсывая затылок, – доставка займёт пару дней.

Уоррен взглянул на Джима.

– Это для него? – спросил парень, не отрывая глаз от профессора.

– Да, для него. Тогда я сам зайду в магазин, – кивнул Уоррен, интуитивно почувствовав, насколько оба они, и Джим, и парень, смущены. Потом он достал из кармана доллар: – Это тебе.

Продавец вскинул руку в скаутском салюте и поспешил к пикапу. Тот зафырчал и тронулся, оставив за собой густое чёрное облако.

Джим долго смотрел ему вслед. Эти повозки, передвигающиеся без мулов и лошадей, его совершенно очаровали. Громыхали они, конечно, сильно, зато и ехали быстро, наверняка быстрее любой кареты. Похоже, внутри у них по небольшому очагу: вон какой дым из тех странных труб позади.

– Кажется, теперь у нас есть всё, что нужно, – объявил Уоррен в повисшей тишине. – На вечер бифштексы с картошкой! Годится?

Джим обернулся. Человек с белой бородой много говорил – гораздо больше, чем когда-либо говорил отец. И часто улыбался. Куда чаще, чем улыбка возникала на отцовском лице. Должно быть, это из-за множества чудесных вещей, которые есть в его мире, решил Джим.

Картофель тушёный. Картофель жареный. Картофель, запечённый в золе. Картофельный суп. Сладкий картофельный пирог. Картофельное пюре. Картофель с рисом. Картофель с молоком. Картофельно-луковый чамп[3]. Фаршированный картофель. Солёные картофельные лепёшки. Картофель с сахаром. Картофель с укропом. Жаренная в масле картофельная кожура. Папаша ещё делает самогон, но это только для взрослых, для мужчин. Дэниэл как-то выпил немного, так его рвало всю ночь и даже на следующее утро. А у Джима от одного запаха мурашки по коже. Мама твердит, что картофель – лучшая в мире пища и повезло тому, кто может его выращивать.

Пока картофеля было много, Джим, случалось, говорил, что помрёт, если станет всё время его есть. А теперь, когда тот почти исчез, Джим снова хочет его и боится, что иначе помрёт.

Полки книжного шкафа закрывали всю стену гостиной. Но Джима не так привлекали бесчисленные шеренги томов самых разных жанров, как множество скрывавшихся за стеклом безделушек. Среди стройных рядов книг то и дело встречались вазочки, свечи, раковины, стеклянные или глиняные зверушки, ангелы, колокольчики и многое другое. Джим не понимал, зачем нужны эти предметы. Время от времени он нерешительно касался какого-нибудь из них, но в руки так ни одного и не взял из страха, что тот сломается или что Бобуоррен разозлится. Потом, блуждая взглядом по полкам, Джим обнаружил любопытную штуку – картинку в рамке из деревяшек, похожих на те, что составляли морские колокола. Конечно, он не знал, что такое фотография: она показалась ему лишённой цветов картиной (хотя и слишком тонкой, чтобы выйти из-под руки художника), и с картины ему улыбался какой-то мальчишка.

Джим долго рассматривал его. Наверное, это Бобуоррен в детстве. А ведь на собственный портрет денег хватит только у богачей, подумал он, проведя пальцем по краю рамки.

– Его звали Джек, – сказал Уоррен, встав у него за спиной.

Джим вздрогнул. Профессор улыбнулся, чтобы мальчик не подумал, будто сделал что-то не так, но его улыбка была не такой искренней, как раньше, и Джим сразу это почувствовал.

– Джек, – повторил Боб, указывая на мальчика с фотографии, и в тот же миг его грудь пронзила знакомая боль. Ему было больно, но боль, как и радость, означала, что он всё ещё жив.

– Джим, – сказал он, ткнув пальцем в Джима. – Боб, – палец переместился на Уоррена. – Джек, – заключил профессор, вернувшись к фотографии.

Джим огляделся, словно искал мальчика, своего ровесника: должно быть, он жил в одной из комнат этого огромного дома.

– Нет, – сказал Уоррен, качая головой и пытаясь сохранить на лице усталую улыбку, но понял, что та неумолимо соскальзывает. – Джек не здесь. Джека больше нет.

Как мог он объяснить мальчику, что Джек умер?

Но в этом не было необходимости. Джим заметил, как изменились глаза профессора, как напряглись его скулы, словно он пытался с чем-то справиться, – совсем как у мистера Киннафейга, когда хоронили малышку Ребекку. Этого мальчика, Джека, больше не было. Он, как и Ребекка Киннафейг, уже умер.