Уоррен нарочно заставил их сойти вдали от жилья, посреди дороги, тонкой линией прорезавшей лес.

– Вы совершаете величайшую ошибку в своей жизни, – бормотали они.

Но профессор подумал, что величайшую ошибку он, пожалуй, совершил уже давным-давно и невинные люди заплатили за это своими жизнями.

– Обувь снимите, сложите в машину, – велел он.

И уехал. Роберт Уоррен ещё никогда не сидел за рулём, но, понаблюдав за действиями водителя, решил, что всё не так сложно. Уж точно не сложнее, чем водить снегоход.

Машина рывком тронулась с места и скрылась в темноте, оставив двух проклинающих Уоррена и собственную близорукость мужчин босиком на обочине.

Профессор гнал почти до рассвета, а потом, незадолго до знака «Вы въезжаете в Путнамвилл», столкнул машину в водохранилище, заодно отправив туда же и пистолет. Оставшуюся часть пути он проделал пешком, неся ребёнка за спиной, как это делают индианки.

Заправка на пересечении двух просёлочных дорог, с одинокой колонкой, спрятавшейся в тени покосившейся будки, стала их первой остановкой с самого начала побега.

У мальчика было что-то не так с ногами, хотя он и сам не понимал, что именно. Они просто отказывались его держать.

А ведь он помнил, как бегал. И как предатели-ноги помогали ему снова и снова взбираться на холм, в тени которого пряталась деревня, до самого замка Ренвайл (хотя тот вовсе не был похож на замок – так, груда развалин) и дальше по тропинке, змеящейся вдоль поросшей фуксией и папоротником каменной ограды, за которой уже открывался океан – что-то вроде озера, только намного, намного больше.

Да, это он помнил. Но почему-то помнил далеко не всё. Куда, например, делась его семья? Этот момент совершенно выветрился из памяти.

Человек с белой бородой весь взмок, и его кожа скользила под пальцами. Он хороший. Может, даже вернёт его к маме, в деревню. Домой…

Мысли путались. Время от времени голову пронзала жгучая боль. В такие моменты хотелось снова заснуть долгим сном без сновидений – что хороших, что плохих. Но заснуть среди дня непросто, сон ведь не приходит когда захочешь.

А ещё мальчика охватывал страх, исходивший откуда-то изнутри, из той точки, где билось сердце, и мгновенно растекавшийся по всему телу. Тогда ему хотелось не спать, а плакать, хотя плакать – это для малышей, вроде Кэти и Тимоти, а не для тех, кто, как он сам, уже начал выходить в поле. Впрочем, даже если бы он, потеряв последний стыд, и решился заплакать, ничего бы не вышло: в его глазах больше не было слёз, словно они пересохли, как это случается жарким летом с торфяными бочагами на вересковых пустошах.

Они добрались до Сто двадцать восьмого шоссе. Или не до Сто двадцать восьмого, но, во всяком случае, до какого-то шоссе.

Уоррен усадил мальчика на землю и утёр рукавом рубашки пот, теперь уже ливший градом.

Срезав путь через лес, он выиграл полторы, а может, и две мили. Зато на дороге хватало поваленных деревьев, корней, прелых листьев и высокой травы.

Хотелось пить, но ничего, кроме давешней бутылки газировки, профессор купить не догадался. Вот тебе и аналитический ум.

Чтобы отвлечься от мыслей о холодном пиве, он решил подумать, как двигаться дальше.

– Автобус пройдёт здесь, понимаешь? – объяснил Уоррен мальчику. – Вопрос только в том, чтобы понять, где он останавливается. А это, поверь мне, штука непростая. Для начала: куда мы пойдём, налево или направо?