Комбриг Персов, да и, как он намекнул, комкор Богомолов, не были сторонниками такого самоуверенного плана, но на них давили из штаба фронта или еще, откуда повыше. Где-то в верхах, очевидно, было решено, что немцы большими силами на этом направлении не располагают, а оставшиеся без их поддержки, скудно оснащенные тяжелым вооружением венгры повсеместно бегут и голой грудью свою столицу на дальних подступах защищать не собираются.

Среди ночи прилегшего Иванова разбудили — неожиданно подошел в подкрепление стрелковый батальон полного состава, правда, кроме командиров и старослужащих сержантов, еще не обстрелянный. С пехотой прибыл и артдивизион на автомобильной тяге: батарея ЗИС-3 и две противотанковые батареи устаревших сорокапяток. При них был и взвод снабжения с его загруженными под завязку трехтонками и полуторками.

Иванов оделся, накинул по ночному уже прохладному времени поверх гимнастерки ватную телогрейку и пошел встречать новоприбывших. Бойцы уже высыпались из кузовов и разминали затекшие от долгого сидения на деревянных скамьях ноги. Большинство красноармейцев были вооружены по старинке, не автоматами, а мосинскими трехлинейками. Тем не менее, подкрепление радовало, особенно артиллерия. Капитан познакомился с майором Павликовым, широколицым блондином с залихватски торчащим из под полевой фуражки светлым чубом над хитрыми глазами и командиром артдивизиона старшим лейтенантом Ениным, невысоким ладным офицером, франтовато носящим на голове плоскую светлую кубанку, явно не форменного образца, а пошитую за свой счет.

До рассвета еще оставалось больше четырех часов и Иванов, в подчинение к которому, согласно приказу, и прибыло пополнение, скомандовал для полноценного отдыха, за вычетом караулов, распределить весь личный состав по домам и квартирам. И многие и без того тревожно спящие местные жители бесцеремонно будились где дверными звонками, а где грохотом кулаков и прикладов.

В остальном уже прохладная сентябрьская ночь прошла спокойно: никто не атаковал и больше в качестве подкрепления не прибывал. Плотно позавтракав и приведя в порядок технику, усиленная группа под командованием капитана Иванова, которому вынужденно и не очень охотно подчинился и старший его по званию майор Павликов, построилась и в полном составе выступила вперед, никого не оставляя за собой в венгерском городке. Ни конницы, ни броневиков у Иванова не было: вперед, в дозор, он смог выделить только один танк из восьми имеющихся, посадив на броню неполное отделение автоматчиков. Утро выдалось пасмурным, противно накрапывал частый дождик, грозя в скором времени выплеснуться вниз из сгущающихся чернотой туч потоками ливня. Погода на сегодня ожидалась явно нелетная. Хорошо, конечно, что не нужно опасаться «мессеров» и «юнкерсов», но и от своих «илов», в случае нужды, помощи ждать явно не приходилось.

Танки Иванова шли в голове колонны, за ними — натянувшие на рамы брезентовые тенты грузовики с пехотой и артиллерия с машинами снабжения. Справа от шоссе потянулись подворья небольшого затаившегося села, слева чернели убранные поля, жадно впитывающие в себя все обильнее изливающуюся с небес влагу. В село углубляться не стали — спешили в Монор — ни должные к этому времени проснуться крестьяне, ни их живность не показывались, даже на собственных дворах и огородах. Иванова что-то беспокоило, хотя он и не мог толком сформулировать, что именно. Чем-то не нравилось ему притихшее справа зажиточное, по первому представлению, село, хотя на прочесывание его времени не имелось. На всякий случай он распорядился третьему взводу, состоящему их двух танков под началом старшего сержанта Забавы, сойти на обочину справа от колонны, всех пропустить и следовать в арьергарде, внимательно следя за тылом и, в особенности, за селом.

Мишка Брыкин по-прежнему сидел за рычагами на своем привычном месте механика-водителя — экипаж его машины довели до полного состава безлошадными танкистами батальона. Командиром и танка, и всего третьего взвода Иванов поставил опытного, уже повоевавшего в Китае, правда, на БТ-7, старшего сержанта с несерьезной фамилией Забава. В отличие от фамилии, его массивные кулаки отличались вполне убедительной серьезностью, особенно для недалеких любителей над ней подшутить. Во второй машине командиром остался хорошо зарекомендовавший себя ефрейтор Саша Матусевич.

Когда вся колонна, включая танки Забавы, выехала на открытую слегка холмистую местность, у Иванова прозвучал вызов по рации.

— Командир, панцеры из села выезжают, — услышал он сообщение Забавы, — принимаю бой.

И сзади отрывисто и гулко, перебивая монотонный гул множества моторов и лязг железа, заговорили советские танковые пушки. Немцы начали выбираться из укрытий, когда конец колонны удалился от них больше чем на две сотни метров. Старший сержант первым заметил проявившиеся, как на фотопленке, среди мокрой зелени, крытых черепицей, крашеным кровельным железом и тесом добротных домов и солидных деревянных построек чужие машины с бело-черными крестами на серой броне.

Он успел развернуть обе свои машины на нешироком асфальтированном шоссе и первым открыть огонь. С такой кинжальной дистанции для его двух длинноствольных пушек только выбирающиеся на линию огня танки противника особой трудности, как цели, не представляли. Первыми двумя снарядами третий взвод сразу же уничтожил два легких чешских танка с клепаной броней. Второй разрозненный залп — еще один «чех» зашелся ярким бензиновым пламенем, которому и все усиливающийся дождь не стал помехой. Мелькнули трассерами встречные 37-мм бронебойные снаряды, метко, но бесполезно клевали они в толстую наклонную лобовую броню приземистых русских машин и лопались в безвредных разрывах или рикошетили в сторону.

Иванов, чуя подвох и спереди, остановил колонну и приказал танкам и машинам съехать с дороги в уже раскисшее поле, влево; снять пушки дивизиона с передков и занять круговую оборону. Дозору вернуться, пехоте покинуть машины, прихватив все тяжелое вооружение и занять позиции между пушками. И закапываться поглубже, не смотря на дождь. По рации полетел назад призыв о помощи и отозвался приказом штаба держать шоссе и сковывать противника до скорого подхода подкреплений. И ни в коем случае не отступать. Категорически.

И начался бой. Первой была подбита развернувшаяся и уже с ускорением спешащая назад дозорная тридцатьчетверка. Справа из прикрытой поверху кустами лощины метко сверкнула ей в бок ярким на фоне тусклого утра трассером фашистская замаскированная 75-мм противотанковая пушка и, даже не пробив до конца борт снарядом, потерявшим часть энергии на опорный каток, вторичными осколками от внутренней поверхности боевого отделения тяжело ранила механика-водителя. Уже остановившийся танк недавно поступившая в войска пушка, скрытая от остальных советских экипажей рельефом местности, спокойно добила последующими двумя выстрелами. Моментально порскнувший с брони еще после первого попадания десант и выбравшихся из башенных люков командира и заряжающего длинно обстрелял притаившийся в зарослях на невысоком пригорке станкОвый пулемет. Словившие свою пулю рухнули, остальные припустили по мокрой асфальтированной дороге еще быстрее, постепенно истаивая очередными подстреленными товарищами. Наводчик, не имевший своего люка, наружу до попадания второго снаряда выбраться так и не успел и, тяжело раненный в ноги осколками, сгорел живьем на пару с обеспамятевшим мехводом.

Одна из тридцатьчетверок положила две осколочных гранаты вблизи немецкого пулеметчика и вынудила его замолчать. Навесным огнем ударила по шоссе невидимая германская артиллерия, проснулись тяжелые минометы. Разрывы снарядов и мин выросли на асфальтовом полотне и вокруг. Несколько не успевших убраться подальше от дороги грузовиков попали под смертельную раздачу. Игнорируя усилившийся дождь, зашелся пламенем разлившийся по асфальту бензин; разметалась в огненном фейерверке от случайного попадания трофейная трехтонка с огнеприпасами, круша своими осколками и ударной волной ближайших соседей.

Съехавшие с твердого дорожного покрытия грузовики застревали в размягченном липком грунте, кто раньше, кто позже, но они пока еще были целы. От загрузших машин расчеты отцепляли пушки и вручную выкатывали их на мало-мальски удобные позиции. Сорокапятчикам было ощутимо легче, чем номерам дивизионных орудий, которые всем своим весом в тысячу двести килограммов старались продавить верхний размокший слой почвы и загрузнуть по самые ступицы. Под взрыкивающий мат офицеров и сержантов копошились, пытаясь зарыться в еще не до конца раскисшую от дождя землю, пехотинцы, употребляя для этого и перевозимые на машинах большие, и, в основном, малые, носимые на поясе, лопаты. С натугой выдирали из липкой грязи ботинки медленно бредущие бойцы, согнувшиеся под гнетом разобранных на части станкОвых пулеметов, батальонных минометов, коробок с лентами, лотков и ящиков с минами.

В поле более-менее хорошо себя чувствовали только тридцатьчетверки на своих широких гусеницах, для бездорожья в непогоду вполне рассчитанных и, пока земля еще глубоко не размокла, вполне дееспособных. Пять танков разъехались редкой дугой, стараясь максимально защитить медленно разворачивающиеся за их надежными, хоть и немногочисленными спинами силы. Два танка Забавы вполне успешно начавшие бой, сдерживали пытавшихся атаковать со стороны венгерского населенного пункта немцев, одну часть, подбив, а другую, большую, заставив отступить обратно под прикрытие сельских построек и растительности.

На шоссе клубился черным дымом и паром затор из подбитых машин, ярко рванул высоким рыже-красным грибом грузовик с бочками топлива, водитель которого, оставив в кабине карабин, убежал при первых выстрелах из боязни стать живым факелом. Не имея ни лопаты, ни оружия, он трусливо присел за спинами расчета минометчиков, запыхавшихся от натужного копания мягкой, но цепко прилипающей к широким лезвиям земли. Расположившийся где-то в заросших зеленью холмах вражеский корректировщик, перенес огонь полевых орудий с шоссе в поле. Первые пристрелочные снаряды упали среди сновавших не всегда с пользой красноармейцев. Не бывшие еще ни разу под обстрелом солдаты запаниковали.

Большая часть бойцов перестала копать окопы и, побросав лопаты, перепуганная близкими разрывами, пустилась наутек. Меньшая часть — упала на размокшую землю, норовя теснее вжаться в ее, как им казалось, спасительное нутро. И еще меньшая, продолжала упрямо закапываться, веря, что их спасение в глубине окопа. Сержанты с офицерами диким ором, кулаками, а кое-где и пущенными в ход ТТ или прикладами винтовок и автоматов, пытались остановить паникеров. По приказу Матусевича, им здорово помог Телевной. Воспользовавшись отступлением фашистов обратно в село, он высунулся из своего люка и, приведя в готовность зенитный пулемет на башенной турели, открыл огонь хорошо видимыми белыми трассирующими очередями поперек пути перепуганных беглецов. Хочешь — не хочешь, а пришлось им остановиться. Не помирать же от своих пуль. На это ума хватило даже в их взбудораженных ужасом близкой смерти мозгах.

После короткого артобстрела из-за холмов и из лощин на едва начавший окапываться мотострелковый батальон, усиленный пушками и тридцатьчетверками, поползли вражеские танки. Было их неожиданно много. Повстречать на, казалось бы, близком пути в Монор такое количество бронетехники не рассчитывал ни Иванов, ни подчиненные ему командиры. Серые прямоугольные коробки останавливались и пыхали своими тонкими или короткими с большого расстояния пушками. За танками проглядывались в меньшем числе приземистые самоходки. Прикрываясь броней, саранчой повалили густые ряды одетых в серо-зеленые шинели или пятнистые плащ-палатки солдат.

Тридцатьчетверкам от даже, порой, метких лобовых попаданий вреда не было, но германские 50- и 75-мм осколочные снаряды, направленные против практически стоявшей открыто советской артиллерии и не успевших зарыться в спасительную глубину земли пехотинцев, достойные для себя цели время от времени находили. Взметались вверх комья влажной земли, шипели, охлаждаясь на лету о сочившийся с неба дождь раскаленные осколки. Падали на землю пробитые разорванной сталью или благоразумно хоронящиеся от этого несчастья красноармейцы. Разламывались на части и вспыхивали парами бензина загрузшие на поле автомобили.