— Господин капитан не видит смысла погибать вверенным ему солдатам и гражданским, если будут бои в городе. А остановить ваши танки, не имея артиллерии, он не в состоянии. И вообще, ему доподлинно известно, что даже противотанковые пушки не берут вашу броню.

— А почему он не отвел свою роту на запад? Не отступил ближе к Будапешту?

— Он получил строгий приказ задержать вас здесь. Ему категорически запретили отступать, не приняв бой. Отступив без боя, он попадет под суд военного трибунала и, вполне вероятно, будет расстрелян. И еще он говорит, что он не трус. Что касается лично его, то он может даже застрелиться, чтобы это доказать. Но он не хочет зря посылать на смерть своих солдат. Считает это бессмысленным и преступным. Королевским войскам Красную Армию не остановить, а у Германии достаточного количества сил для помощи Венгрии сейчас нет.

— Я-асно… — кивнул Матусевич. — Теперь мне все ясно. Переведите ему, что он умный и дальновидный офицер. Трусом я его не считаю. И стреляться ему не нужно. А где оружие его солдат?

— Осталось запертым в школе, где у них была временная казарма. У дверей он оставил часовых. Там же находится и все их армейское имущество.

— Хорошо. Тогда все возвращаемся в вашу школу-казарму. Наши танки — передовой дозор. Следом идут основные силы. Поэтому, советую не баловать. Раз все, кто хотел убежать, уже убежали, к остальным, добровольно сдавшимся, я тоже отнесусь по справедливости. Скажите капитану, пусть также строем возвращает своих солдат в казарму и держит там до подхода наших основных сил. Такое поведение зачтется и ему, и его солдатам. Обещаю. А вы, Стрижак, задержитесь. Переводчик нам пригодится.

Солдаты безропотно развернулись, капитан и несколько офицеров прошли в голову колонны, и та уныло поползла обратно в город.

— Товарищ командир, — высунулся из люка Телевной. — Имею соображение. Подойдите.

— Чего тебе? — тихо спросил Матусевич, подойдя к танку.

— Я слышал, тот, с золотыми пуговицами, почтмейстер?

— Ну. Правильно слышал. И что с того?

— Так у него на почте телеграф должен быть или даже телефон…

— Ну, Витька, молоток! А я и не сообразил поначалу. Значит так, я этих гавриков отослал обратно в казарму. Пока они туда на своих двоих дойдут, мы поспеем быстрее. Едем к почте. Брыкин за нами. Почтмейстера я к нам на броню посажу. Ты будешь торчать в люке и за ним приглядывать. Внутрь танка его заглядывать не подпускай. Нечего ему знать, что у нас экипаж неполный.

— Лады, Саня.

Они въехали в просыпающийся еще не потревоженный войной небольшой ухоженный европейский городок. Аккуратные замощенные улицы, несколькоэтажные кирпичные дома, большие еще прикрытые на ночь ставнями или железными жалюзи витрины магазинов, лавок, парикмахерской и еще чего-то непонятного. Здание почты располагалось рядом с, как пояснил почтмейстер, муниципалитетом; школа, превращенная в казарму, стояла во дворе за углом.

Почта еще не работала. Слишком рано. Поэтому двери открыл своим ключом сам почтмейстер. Он же провел Матусевича в кабинет отсутствующей телефонистки и услужливо спросил, с каким городом требуется установить связь. Непривычные слуху названия городов и поселков, через которые довелось проезжать на танке Матусевичу, у него в голове не задержались. Совершенно. Хоть пальцы ему в двери зажимай. Но в столе у господина Стрижака нашлась карта. И он сам услужливо показал на ней собственный городок под странным для русского уха названием Надьката.

— Смею вам сообщить, — подобострастно добавил он, ткнув пальцем в город южнее, — я вчера связывался по телефону с Цегледом — его уже заняли ваши войска.

— Ну, так соедини меня с ним, — велел Матусевич. — И пусть позовут к телефону кого-нибудь из советских командиров.

После долгого дозванивания, а потом переговоров на венгерском, временами с повышением голоса, почтмейстер протянул нагретую и неприятно увлажненную его вспотевшим большим красным ухом черную эбонитовую трубку танкисту.

— Кто у аппарата? — спросил Матусевич.