— Не разъединяйтесь. Подождите.

Подошедшему через несколько минут капитану уже Матусевич различными подробностями про себя, своих товарищей: Телевного и Брыкина — и отсутствующих командиров доказывал, что он — это он. Ему поверили. Велели ждать подкрепление. Напоследок Матусевич добавил, что при этом разговоре присутствует местный почтмейстер по фамилии Стрижак. И что если с ним или его товарищами что-либо до прихода подкрепления случится — пускай спросят с него. Слышавший весь разговор почтмейстер под конец из красного стал бледным, но потеть под форменным сюртуком не перестал.

— Если что кому ляпнешь — долго не проживешь, — на всякий случай еще раз предупредил невольного свидетеля Матусевич, похлопав по дырчатому кожуху ствола ППС, висевшего под рукой.

— Ни-ни, — помотал круглой под кепи головой почтмейстер. — Господин офицер может быть совершенно уверен. Я никому ничего не расскажу, о том, что сейчас слышал.

К приятному удивлению танкистов, из своей казармы, где они должны были сидеть в плену, вышли трое венгров и принесли котелки с горячим завтраком и плетеные крестьянские корзины с едой и даже бутылками молодого белого вина — поделись по-братски со своими тюремщиками. Венгры, очевидно, считали, что у них экипажи в полном составе, так что еды было с избытком. От чего красноармейцы категорически воздержались, помня вчерашний ужин с подло расслабившей выпивкой, так это от вина. Но бутылки, на будущее, все же припрятали.

Помощь появилась, вернее, прискакала, через три часа, когда по улицам города уже вовсю ходили по своим привычным делам мирные жители, сторонясь двух краснозвездных никогда не виданных, но явно мощных, танков в центре своего городка. Очень быстро среди местного населения распространился вполне правдивый слух, что гарнизон гонведов после короткого боя на окраине сдался в полном составе, и теперь они пребывают уже под Советами. Что ж, зато трупы на улицах не валяются и дома бомбами и снарядами не порушили.

На помощь послали, кто был под рукой и поближе — изрядно поредевший в боях румынский эскадрон, количеством едва ли в два штатных взвода. Среди прочих в эскадрон была влита и группа рошиоров, выжившая и не раненная при захвате северного моста в Сольноке с сержантом Якобеску во главе. Эскадрон в колонну по три, цокая подковами по мостовой, показался вдали улицы со стороны шоссе, проходящего насквозь через небольшой городок. Мундиры всадников были более зеленоватого оттенка, чем у венгров; каски они не одели и головы их прикрывали традиционные румынские кепи с прогнутым верхом и заостренными углами; но Матусевич на всякий случай велел Брыкину и Телевному засесть за ДШК и повернуть оба пулемета в том направлении. Сам же в сопровождении почтмейстера, сообщившего, что он кое-как понимает и может изъясняться и на румынском языке, вышел перед танками им навстречу.

Офицер, едущий впереди, поднял руку и скомандовал остановку. Уставшие на марше (по шоссе шли, для скорости, на рысях) лошади останавливались, раздувая потные бока и слегка перецокивая на месте копытами. Матусевич и чуть позади почтмейстер подошли ближе. Словно издеваясь, офицерский мерин пустил толстую золотистую струю прямо на мостовую — теплые брызги полетели на сапоги и брюки танкиста. Пришлось выматериться и отступить на безопасное расстояние. Суровое лицо офицера, перечеркнутое пышными темными усами, на мгновение улыбнулось и снова посерьезнело. Он козырнул и представился: «Капитан Анастасе» и добавил еще несколько непонятных ефрейтору фраз.

— Он извиняется, что вас э-э-э обмочил, — перевел почтмейстер.

— Вы ему передайте, что я на его коня не обижаюсь. Животное, что с него возьмешь? А если бы меня обмочил лично он, — я бы его вместе с конем случайно танком переехал. С-союзничек, м-мать! Последнее не переводи.

Выслушав ответ, капитан скупо расцветил улыбкой свое серьезное лицо, спешился и, протянув руку в черной перчатке, опять затараторил по-своему.

— Господин капитан просит не обижаться за свою шутку. Он высоко ценит русских солдат и уже неоднократно сражался с ними плечом к плечу. У него даже есть один хороший русский знакомый, с которым ему довелось успешно повоевать еще в прошлом году, когда венгерские войска уже вторгались в Трансильванию. У него хорошо запоминающаяся русская фамилия — Иванов. Спрашивает: вы с таким не знакомы? Тогда он был инструктором по бронеавтомобилям и советником, а сейчас, господин капитан это слышал, командует танковой ротой где-то в 36-й танковой бригаде.

— Иванов? — оттаял и тоже улыбнулся Матусевич и с жаром пожал протянутую руку. — Так это ж с нашего батальона. Командир первой роты. Тоже капитан, как и вы.

— Господин капитан просит, когда встретите, — привет Иванову от него передайте. Им тогда удалось совершенно без боя по плану, предложенному этим Ивановым, захватить целый венгерский моторизованный батальон вместе с их автомобилями.

Когда спешившиеся румыны принимали сдавшихся в плен, выстроившихся во дворе школы гонведов, произошло еще одно узнавание. Венгерский капитан узнал румынского. Он обратился к нему без помощи переводчика на своем родном языке и капитан Анастасе его прекрасно понял, хоть в лицо и не вспомнил.

— Господин капитан, — спросил его венгр, — а в 41-ом году вы случайно не переодевались в форму нашего фельджандарма?

— Было дело, — ответил на чистейшем венгерском языке румынский капитан. — А вы и тогда ко мне в плен попали?

— Второй раз уже с вами судьба сталкивает. И оба раза я практически без боя попадаю в ваши руки.

— О прошлом разе вы не пожалели?

— Нет. Не пожалел. У нас тогда и выхода другого не было. Разве что, погибнуть. Ловко вы нас тогда остановили, обманули и окружили. И с гранатой провели.