Мы знаем давно, что менты – люди жесткие, а порой и жестокие. Да я и сам от них натерпелся немало во время моего бродяжничества по военным тылам в детстве. И били, однажды до крови – в метро станции «Комсомольская», за три копейки, сунутые в билетный автомат вместо положенных двадцати; и сажали, и обирали, хотя что у меня можно было взять! Но бывало и по-другому: так, однажды от ограбившего меня мента, который не платя забрал у меня яйцо (я торговал на рынке у вокзала яйцами), меня защитил начальник люберецкой милиции, это был сорок шестой год…
Встречались потом в жизни и другие приличные работники милиции, запомнился, например, лейтенант Саша Марков из Ялты, сердобольный человек, служащий в лаборатории криминалистики… Но как истинный образец настоящего милиционера остался в душе мой первый защитник – начальник люберецкой милиции, не давший в обиду последнего из бросовых рыночных пацанов…
Почему я возвращаюсь к образу этого человека? Это вы поймете, прочтя письмо, которое я получил с родной стороны, Смоленщины, где недавно повезло побывать. Письмо от начальника УИНа (Управление исполнения наказаний), полковника Захарова, проще – самого главного человека, который осуществляет нелегкую милицейскую службу: в его подчинении колонии, СИЗО, тюрьмы.
Отринем привычное представление о том, что лагерь – это ГУЛАГ. Другое время, и нечто непоколебимое, прочное, неизменное в этой железной структуре уже дрогнуло и сдвинулось в сторону смягчения. И это более всего стало заметно по людям, которые служат в этой системе, верно исполняют свой долг, не самый почитаемый в народе.
Могу утверждать, что мирное население моей страны может спать спокойно: осужденные преступники действительно под замком, и люди, которые это делают, в большинстве своем среди всей нашей разрухи и распада не разложились, не коррумпировались и служат, как, скажем, служат пограничники, неся свое нелегкое охранное бремя. Я вспоминаю начальника колонии в Торжке, где однажды пришлось побывать, который пекся о своих заключенных, ибо не на что было их кормить и согревать зимой; о руководителях псковского УИНа, о встречах с руководством прославленного изолятора под названием «Матросская Тишина», где служащие волновались по поводу умирающего от туберкулеза зэка и просили (лично!) его помиловать и перевести в обыкновенную больницу, в которой, на свободе, он, может быть еще оживет.
Все это люди иного поколения, среди них много молодых, образованных, принесших в жесткую структуру ГУИН свои цивилизованные понятия о тюрьме, которая может быть изолятором, но никак не пыточным местом, где человека унижают и доводят до скотского состояния. Как ни странно и непривычно, именно эти люди по своей инициативе заводят разговоры о милосердии. Да вот хотя бы письмо-обращение полковника Захарова Анатолия Алексеевича, моего земляка, поднимающего не только вопросы общего характера об исполнении наказания, о них сейчас поговорить нет места, но и вопросы о подростках, о которых, если по чести, со времен двадцатых годов никто у нас, кроме милиции, и не печется.
А потуги нынешних властей, допустивших целую армию в три миллиона беспризорных, в будущем вполне подготовленных и уже организованных преступников, остаются не более чем сочувственными словами и депутатской болтовней. На этом фоне письмо человека, который не только все знает из первых рук, но кровно заинтересован в обережении и сохранении подрастающих ребят, особенно ценно. Вот оно.
Обращение к жителям Смоленска и Смоленской области. ПРОЯВИТЕ МИЛОСЕРДИЕ. Горько и больно осознавать, что десятилетний экономический кризис сильнее всего ударил по тем, в чьих руках наше будущее, – нашим детям. На их глазах творится беззаконие, сильные помыкают слабыми, деньги правят миром. С криминализацией общества и молодеет преступность. На сегодняшний день в следственных изоляторах городов Смоленска и Вязьмы 137 несовершеннолетних преступников. По установленному порядку все они после осуждения направятся к месту отбывания наказания. Кому повезет – в Калугу, другие – в Ставропольский край. Удаленные за пределы области преступники на год-два, а то и на все пять, оказываются полностью выключенными из привычной обстановки, теряют социальные связи и, вернувшись домой, нередко чувствуют себя неприкаянными, очень трудно приживаются на свободе. Даже близкие родственники порой не в силах сохранить в душах своих оступившихся чад добрые начала. Не каждая мать может сегодня набрать денег, чтобы поехать за сотни километров на свидание. Эти и другие причины настоятельно требуют открытия в области своей воспитательной колонии, в которой желают отбывать и 75 % несовершеннолетних, следующих транзитом через изоляторы области. Решение об открытии колонии принято. Строительство ее началось. Однако выделенных внебюджетных финансовых средств недостаточно, и строительство фактически законсервировано. Открытие Смоленской воспитательной колонии позволит при воспитательном воздействии на несовершеннолетних преступников сохранить связь с семьями, а также обеспечить рабочими местами свыше 300 жителей г. Смоленска и Смоленского района. Мы обращаемся с просьбой ко всем, кому не безразличны судьбы трудных подростков, – проявите милосердие, окажите посильную финансовую и материальную помощь в строительстве детской колонии.
214018 г. Смоленск, ул. Кирова, 43-а.
Расчетный счет: 40503810200000001139,
БИК 046614001;
ИНН 6730016879 в ГРКЦ ГУ ЦБ РФ по Смоленской области.
Контактные телефоны: 3-38-19; 3-52-39.
Письмо, кроме полковника А. А. Захарова, подписали митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, депутат Госдумы РФ А. И. Лукьянов, уполномоченный по правам человека в Смоленской области В. Н. Осин.
Ну что же, слова о добрых началах в душах заблудших и оступившихся, исходящие и от имени нашей милиции, меня особенно греют и кажутся симптоматичными на фоне иных, более громких, призывов к жестокости. И касаются они не только Смоленщины. Что до просьбы смолян, то проживают они не только в области, но по всей России, и у них-то, мне известно, особенно развито чувство землячества и своего смоленского патриотизма. От них особенно я жду поддержки.
О Кнуте Гамсуне и возвращенной книге
Исполнилось тому лет двадцать, как написал я одну из своих счастливых книг «Ночевала тучка золотая». Это была тихая осень в Переделкине, период в моей жизни особенный и трудный, в смысле быта, и легкий, почти отрешенный, ибо отрешили меня не по моей воле и от Союза писателей, от журналов и издательств, и можно было, не заглядывая наперед, творить лишь для себя. В ту пору выражались: «писать в стол».
Это были не просто воспоминания о моем пребывании в Чечне в 1944 году, которая уже не была Чечней, ее всю вывезли в ссылку, а нечто обжигающее, даже на расстоянии от дальнего детства, опасное, когда к нему прикасался лишь краем памяти, не говорю о душе. Конечно, лишь по воле случая, хотя и все случайное от Бога, я стал невольным свидетелем изничтожения Сталиным народов Кавказа, да и сам я выжил тогда чудом – может, моя крошечная жизнь и была нужна, чтобы об этом рассказать.
Непонятным образом сохранившееся под завалом других пережитых событий, оно годами тлело и сжигало мое нутро. И от этого пожара надо было как-то спасаться. Хватило пятидесяти лет жизни, а потом четырех-пяти месяцев, в крошечной продуваемой ветрами комнатушке Дома творчества, чтобы оно было с болью исторгнуто и отдано бумаге. С тех пор и до сего дня я ни разу этой моей повести целиком не читал. Прочитать для меня значило бы пережить все сначала. Но догадываюсь о том, насколько она удалась, по реакции тех, кто ее читал. До меня долетает ее отраженный свет.
Первыми, это понятно, повесть читали друзья, среди них известные литераторы, их письменные послания я берегу. Вторыми, наверное, были читатели из КГБ, я узнал об этом нескоро, но почувствовал их железную хватку уже тогда. Ну а потом были и сами читатели, после того как годы спустя повесть, хотя и с многими купюрами, была опубликована в журнале «Знамя» весной 1987 года.