С тех давних времен моей службы положение в армии, как известно, нисколько не улучшилось, уже мой племянник рассказывал об издевательствах «дедов», и таких, каких мы не знали. Уходя из армии, его дружки в сердцах разодрали до лоскутков на нем уже не нужную, слава богу, гимнастерку, вымещая на ней всю ненависть, накопившуюся к нелюбимой службе. Уголовные дела, заведенные на военнослужащих, которые мы читаем в Комиссии по помилованию, подтверждают: армия – по-прежнему зона, закрытая для критики, – стала для миллионов молодых душ страшным испытанием, ломающим неокрепшие характеры, многие, мы даже не знаем, сколько их, не выдерживали дедовщины и кончали жизнь самоубийством. Другие, прежде чем это сделать, расстреливали своих мучителей и шли в тюрьму или даже на смертную казнь.
Война в Чечне, варварская, позорная, под бездарным командованием наших генералов, открыла удивленному обществу чудовищную изнанку: дезорганизованная, не способная ни к каким реальным боевым действиям, она оказалась менее профессиональной, чем необученные чеченские ополченцы. При всей закрытости информации, а практически цензуре на все, что поступает с Кавказа (да я и сам, находясь в Моздоке, видел, как засвечивали пленки у корреспондентов, как блокировали телевизионщиков с НТВ, называя их «голосом Дудаева» и т. д.), до нас доходят сведения о бессмысленной гибели наших детей, о мародерстве, о жестокости других, о наркомании, цинизме, торговле оружием третьих… Я уже как-то говорил, что вслед за «афганским синдромом», вызвавшим волну преступлений тех молодых, кто, вернувшись домой, не смог обрести себя, возник «чеченский синдром», и мы, приводя опять же не столь достоверно количество жертв и почти привыкнув к ним, никогда не узнаем, сколько молодых душ реально сломала эта война.
Но повторю, армия, какова бы она ни была, лишь слепок нашего общества, и никакие реформы, никакие структурные изменения внутри ее, хотя, возможно, они нужны, и никакие перестановки в генералитете не могут изменить нравственного климата, он – отражение того, что происходит вокруг нас. И когда происходит нечто чрезвычайное, подобное трагедии в Баренцевом море, мы должны с вами знать: это не могло не быть. Можно задним числом найти и разжаловать виноватых, хотя скорей всего ничего этого не будет, можно осудить «стрелочников», заменить командиров, навести, как говорят, порядок, а что-то свалить и на президента, но невозможно предотвратить другие грядущие трагедии.
Что же касается тех несчастных, которых мы (мы с вами!) обрекли на гибель, они будут долго стучаться сквозь стальную оболочку в наши души. Может быть, достучатся?
Как помиловали господина Поупа
Признаюсь, привыкший к тому, что в своих письмах россияне в основном требуют ужесточения наказаний, я вдруг с удивлением обнаружил, что наше население может вдруг оказаться сердобольным. Я говорю о суде над гражданином США Эдмонтом Поупом, обвиненным в шпионаже, который мы могли, в большей или меньшей степени, наблюдать в теленовостях. К нашему суду вообще и к суду над Поупом у меня отношение довольно критическое. Впрочем, для дальнейшей процедуры помилования это никакого значения не имело. Но выяснилось вдруг, что за судьбу американца переживают многие и многие люди, которые при встречах и на улице тоже выражали свое удовлетворение помилованием осужденного, они же задавали множество вопросов. Спрашивали, например, почему мы так быстро это решали, и не было ли тут нарушения закона, и не было ли на то указания свыше, какого-нибудь, скажем, «звонка со Старой площади» или даже – тут мне подмигивали – некоей договоренности с самим Владимиром Владимировичем! Я отвечал, что не было. Не было. Не было.
Теперь по порядку. Решение суда, честно говоря, не было милосердным: по той же статье могли осудить и на десять лет, а дали по максимуму: двадцать. И седьмого декабря в час дня, отказавшись от апелляции в Верховный суд, господин Поуп направил на имя президента Путина прошение, написанное от руки по-английски, с просьбой его помиловать. В прошении сообщалось, что сам осужденный болен раком, а его отец, тоже смертельно больной человек, может не увидеть и не проститься с сыном. Это, кстати, был единственный «звонок», заставивший нас поторопиться. Тем более на памяти у нас был случай, когда мы по каким-то причинам промедлили с освобождением и человек умер в тюрьме. Так что формула «Спешите делать добро» для нас далеко не абстрактная.
На утро в пятницу 8 декабря было назначено заседание, поскольку далее шли выходные дни и праздники, а ближайшим рабочим вторником для Комиссии оказывалось лишь 19 декабря. Я лично взял на себя инициативу собрать людей и сам их обзванивал, отреагировали даже те, кто был болен. В это же время по моей просьбе начальник управления помилования Цивилев, человек исключительного милосердия, «добывал» копию судебного решения. Это было непросто. Копию получили лишь за час до заседания и срочно тиражировали тут же, в кабинете, пока собиралась Комиссия. Так что отвечаю своим оппонентам: ничто заранее не готовилось и не решалось. Инциатива исходила только от нас.
Бывали ли такие случаи прежде? Бывали, когда, обсуждая дело маньяка Чикатило, мы заседали подряд несколько дней, а недавно в срочном порядке рассматривали дело преступника, умирающего от туберкулеза в «Матросской Тишине», просил за него сам начальник учреждения, и указ об освобождении умирающего был подписан президентом быстрей, чем здесь, – всего за три дня.
Что касается вообще иностранных граждан, совершивших преступление на территории России, мы решаем их судьбу довольно быстро, особенно если есть уверенность, что с освобождением они уедут и не смогут представлять для нас опасность. Так, в ноябре этого года к нам лично обратился консул посольства Нидерландов с просьбой о помиловании двух своих сограждан, провозивших через Москву наркотики; одна из них – молоденькая студентка, совершившая преступление скорей всего случайно, другой – многодетный мужчина; и в том и другом случае мы приняли решение просить президента о смягчении их участи. Хотя обычно наркодельцы у нас не милуются, уж очень опасное преступление.
Кстати, когда я пишу слова: «приняли решение», это и правда решения самой Комиссии, их никто не может нам навязать. Не всем известно, что люди в Комиссии, собираясь еженедельно и читая до двухсот уголовных дел, работают на общественных началах (без зарплаты), но они абсолютно ни от кого не зависят. Не хотелось бы всуе называть имена известнейших в стране людей, принимавших решение о помиловании господина Поупа, но трудно представить, чтобы кто-нибудь из них стал это делать по звонку сверху. Даже от самого президента. Опять же ради справедливости напомню, что бывали в Комиссии случаи, когда президент, в ту пору Б. Н. Ельцин, не соглашался с мнением Комиссии и возвращал некоторые дела на вторичное рассмотрение, и к чести нашей Комиссии, она никогда (никогда!) не меняла своего мнения.
А если по совести, нам еще и жалко было этого американца, больного, не понимающего русского языка, который ну никак не вписывался в привычный традиционный образ шпиона. А вот о том, что в стране время от времени начинается глупая шпиономания, которая ничего, кроме недоверия, и вреда, и потери международного авторитета, нам не дает, и говорили члены Комиссии на заседании, упоминая имена ныне преследуемых Пасько, Мирзоева и других. Некогда поэт Роберт Рождественский (он тоже был членом нашей Комиссии) высмеял все это в стихах: «Дети ловят шпионов поштучно и сдают в отделение милиции…»
Ну а само обсуждение проходило хоть и без «сценариев», но активно, высказались все члены Комиссии и проголосовали единогласно за то, чтобы рекомендовать президенту помиловать осужденного. И слава богу, президент нас услышал.
Конвейер расчеловечиванья
Минуло полтора года с той поры, когда мы проводили Всероссийскую конференцию по проблемам отмены смертной казни, которая, как мне кажется, имела большое значение для создания правовой атмосферы в нашей стране. Она активизировала правозащитные институты и вызвала широкий общественный резонанс и у нас, и за рубежом. Во всяком случае, авторитет России, как страны, желающей выполнять свои международные обязательства в области права, достаточно вырос и окреп.
Заканчивая свой доклад на этой памятной конференции, я сказал, что мы «довольно оглохли от грохота военного нашего уходящего века, чтобы чутко расслышать отдаленные из-за стен голоса этих несчастных…» Имелись в виду заключенные, в том числе и «смертники». И далее: «Мы тоже устали от жестокостей двадцатого века, от его бесконечных расстрелов, убийств, казней. Россия на пороге нового тысячелетия заслуживает быть другой: и лучше, и гуманнее. Ну хотя бы ради наших детей…»
Что же мы обрели и что потеряли, войдя в новое тысячелетие, о котором я тогда говорил? Стала ли наша Россия за эти полтора года лучше, гуманнее, цивилизованней в конце концов? Да и вообще, чтобы повести разговор сегодня о милосердии, не худо бы разобраться, в какой же стране мы сегодня живем.
Анализ общеморального состояния общества не внушает оптимизма. Продолжающаяся бесперспективная война в Чечне, пожирающая человеческие жизни и материальные ресурсы, которых бы хватило для выживания миллионов пенсионеров, бедственное положение населения, рост преступности, неуверенность в завтрашнем дне – все это мало содействует гуманизации, о которой мы с вами хлопочем. Наоборот, в кругах даже самых просвещенных, в том числе, к сожалению, и художественной интеллигенции, не говоря уже о населении, занятом повседневной борьбой за выживание и мало информированном о реальном положении дел, растут равнодушие, апатия, ожесточение, которое изливается чаще всего на своих ближних; не случайно бытовая преступность, убийства по пьянке, издевательства над слабыми, над женщинами и детьми превалируют количественно над всеми другими преступлениями.
Что там страсти-мордасти, описывающие в печати десяток жертв какого-нибудь маньяка, который наводит страх на население, а еще больший страх наводят те, кто его тиражирует в печати и на телевидении. А у нас на Комиссии их и было пять или шесть изуверов. Зато в тишине, за стенами домов, происходят массовое самоуничтожение, беспричинное, бессмысленное, жестокое убийство в пьяных драках своих ближних, родни, отцов, матерей, жен, детей. И этот кровавый поток, замкнутый в голубые папки для обсуждения и прочитанный подряд, может свести нормального человека с ума. Именно своей беспричинностью и безысходностью. И тогда начинаешь думать: а не конец ли наступил света, и не звезда ли Полынь упала на землю, и не пришел ли час апокалипсиса?
Искать исторические корни жестокости бесперспективно. Можно утверждать, что большевизм в недавнем прошлом со своей жесточайшей системой репрессий не мог содействовать смягчению нравов, когда любая жизнь обесценивалась и теряла всякий смысл. Но ведь Ходынку придумали не большевики, а с нашими гулаговскими методами вполне мог бы поспорить царь Петр, при котором возникли практически первые «трудовые» лагеря, а проще – сибирская каторга, и даже просвещенная императрица Екатерина, призывающая в своих «Наказах» делегатов Думы к гуманизму, на деле первой осуществила (задолго до Сталина и Берии!) переселение целого народа (ногайского) из закубанских степей совсем в другие места.