--Пошли, -- абориген повернулся и махнул рукой. Они двинулись за ним след в след, по-охотничьи. Пока шли, из чащи один за другим выныривали и пристраивались им в след вооружённые копьями, луками и ножами собратья охотника.
--Далеко идти? - спросил Акела у идущего впереди проводника.
--Близко совсем. Два полёта стрелы.
Шли действительно не очень долго. Скоро показалось становище. Акела даже удивился слегка, ожидая увидеть какие-нибудь чумы или яранги. Ничего подобного. Это походило на обычную деревню, только дома были непривычно длинные, притопленные в землю, без труб, крытые корьём и обложенные дёрном для тепла. Дым очага выходил в отверстие над дверью. Рядом со входом торчат воткнутые в снег широкие, подбитые мехом охотничьи лыжи.
Тут же, на высоких гладких столбах торчал лабаз, где хранились готовые к торгу или обмену меха. Хозяйственно заготовленное сушёное мясо, орех, съедобные коренья, мука на всё племя. Ведь никто не знает, будет ли кедровник щедр на урожай шишки -- кормящий всю лесную живность и от которого зависела охота. Запас карман не оттянет, а вот в неурожай даст им шанс выжить и дотянуть до тёплого лета.
Навстречу, лая и визжа, выкатилась большая стая пушистых лаек, за ними выбежала ватага ребятишек. Расшитые бисером унтики, искусно пошитая из выделанных шкур меховая одежда, где матери-мастерицы создавали из кусочков разноцветного меха, затейливые рисунки-узоры, украшали соболиными или горностаевыми хвостиками. Однако, в отличие от собак, дети вели себя спокойно. Ни крика, ни визга, ни даже особого любопытства, двигаются вяло, как сонные мухи. Странно. Ах, вот оно что. Печать вырождения лежала на всех лицах - бич изолированно живущих племён, результат неизбежного кровосмешения.
"Пригласивший" их охотник со скрипом открыл дверь дома: "Заходи, гости". Сеней в доме не было, сразу за дверью их взорам открылась вся внутренность дома. Ровные бревенчатые стены без окон были проконопачены мхом. На вбитых колышках висела меховая одежда и домашняя утварь, связки мехов. Чёрные от копоти стропила, земляной пол застлан толстым слоем шкур.
В дальнем углу, обложившись шкурками, возились над шитьём несколько женщин. Седая старуха неспешно жевала кусок холодного мяса почти беззубым ртом, а рядом с ней, изуродованный шрамом старик вырезал ножиком деревянную фигурку. Невесомым пухом сыпались на согнутые калачиком ноги мелкие завитки стружки, запах нагретой солнышком смолы витал над его головой. Посередине в полу выложен камнем большой очаг, на треноге исходил паром закопчённый казан, возле которого хлопотала беременная молодуха, по помещению стелился запах варёного мяса.
Курящий с отсутствующим видом у очага человек поднял голову. Толстощёкое его лицо выглядело каким-то усталым и отрешённым. Глаза вяло скользнули по вошедшим и вдруг вытаращились, рот открылся. Человек, вскочив, бросился к ним и Акела узнал Соловья.
--Борисыч! - Васька чуть не плакал. Вот это ничего себе! А тот уже схватился за Барса, как за папу родного.
--Василич! Вы-то как сюда? - и вдруг в глазах мелькнуло понимание, -- в гости?! Ах, мать твою... Молчите, потом всё объясню. Абалей! - повернулся он к хозяину, -- ты хороших гостей привёл, я их знаю. Неси бражку, будем праздновать.
--Тебе много бражки не дам. Ты знаешь, -- он погрозил пальцем.
--Базара нет. Ты гостей, главное, угощай. Мне уже твоя бражка надоела почти как ты сам.
--Хорошо, -- и хозяин вышел.
--Так, мужики, теперь слушайте. Знаете, чем мне тут заниматься приходится?
--Знаем, -- улыбнулся Акела, -- брагой и бабами.
--Откуда знаешь? - оторопел Васька.
--Надо же, бабка всё в цвет сказала, -- покачал головой Андрей, похлопав по плечу постепенно приходящего в себя Соловья.
--Так вы, что, специально за мной?
--Нет, Вась, -- успокаивающе сказал Акела, -- ворожея сказала, что ты брагу хлещешь и баб трахаешь, но где - не сказала. Мы идём по другому поводу, но тебя здесь не оставим.