Мы попрощались, как дальние родственники, которых неожиданно связало общее горе – сердечно и навсегда. Он сказал, что я больше никогда не увижу его, потому что место, где он живет, найти невозможно. Эта часть свалки является узким коридором, чистилищем для мертвых вещей, и обычному человеку путь сюда заказан. Через неделю к нам домой пришел коренастый, небольшого роста мужичок с докторской сумкой. Он был немногословен, велел оголить левое плечо и быстро, по памяти, сделал нам татуировки. Кивнул на прощание, велел пару дней не мыться и ушел. После этого эйдосы отстали от нас. Мы зажили обычной жизнью. Но я знала, что у меня будет шанс поквитаться с ними за все. И этот шанс – ты».
Кассета 23
– Несси, что случилось? Мы почти не спали с тобой прошлой ночью, а ты звонишь в девять утра и будишь меня.
– Прости, Ваня, но сегодня нам надо закончить запись, иначе весь мой рассказ потеряет смысл. Я прошу тебя, давай продолжим.
– Хорошо. Если ты так настаиваешь. Я только кофе принесу. Пару бидонов.
Доктор:
– Итак, если я ничего не путаю, из истории Алисы и мусорного человека вытекает, что именно ты должна спасти нас всех от эйдосов?
– Да, все возлагали на меня большие надежды. Но после рассказа Алисы я вдруг почувствовала, что безумно устала и хочу побыть одна. Заселение эйдосами вытянуло из меня все жилы. Алиса предложила мне пожить у них с Никой, но я отказалась. Мне было необходимо какое-то время побыть одной, чтобы все как следует обдумать. И я отправилась туда, где эйдосам и в голову бы не пришло меня искать, – в Веркину квартиру. Еще недавно она принадлежала Корецкому, но так как мы не были официально разведены, квартира по закону перешла мне. Это была небольшая «однушка» в старом доме на Васильевском острове. Верка купила ее в кредит на заре нашего бизнеса. Денег было мало, и мы подобрали самый дешевый вариант – разделенную перегородками бывшую коммуналку. При входе в квартиру вы сразу попадали на кухню, которая по совместительству являлась также ванной. Таких квартир полно в центре Петербурга до сих пор. Первым делом я прошла в комнату и открыла все окна. Чувствовалось, что там давно никого не было, и воздух был затхлым и сырым. Ближе к полуночи я страшно захотела спать, хотя до этого мне казалось, что я глаз не смогу сомкнуть в доме, где предавали меня днем и ночью. Я не рискнула лечь на кровать, где моя любимая подруга с обожаемым мужем предавались утехам любви. Я легла на раздвижное кресло и уснула мертвым сном. Ночью, как я и ожидала, ко мне пришла Верка. Это было очевидно, ведь тут все было до краев наполнено ею. У тебя бывает такое странное ощущение, когда во сне понимаешь, что все происходящее – сон? Я понимала, что Верка мне снится, и поэтому ни капельки не испугалась, мне было даже любопытно. Верка села на край кресла и, приподняв упавшее на пол одеяло, укрыла меня. У нее всегда был этот странный материнский жест, который казался мне очень трогательным. Я хотела что-то сказать ей, но, как и бывает во сне, не смогла. Губы не слушались меня. А Верка сидела и смотрела на меня из темноты душераздирающим взглядом, в котором было все – боль, что она пережила; мольба о прощении; одиночество, тоска и что-то еще. Она о чем-то молила меня. Ее губы шептали что-то похожее на имя, но с каждым разом она становилась все прозрачнее, уходя прочь из моего сна. На прощание она протянула мне мой любимый кулон с единорогом. И, представляешь, утром, собирая кресло-кровать, я обнаружила завалившийся в щель этот самый кулон. Я смотрела на него и глазам своим не верила. Ведь Корецкий наверняка перерыл тут все вверх дном, пытаясь отыскать драгоценность, а она, оказывается, все это время ждала меня здесь! Я привычным жестом застегнула кулон, но на секунду он показался мне тяжелее обычного. Я снова сняла украшение и попробовала вскрыть его. На обратной стороне из гладкого белого золота не было ни кнопки, ни рычажка, но, присмотревшись, я увидела крохотную дырочку, похожую на те, что делают в планшетах для изъятия сим-карты. Я взяла булавку и, не рассчитывая особенно на успех, ткнула. Внутри был засохший сухарик, кусочек хлеба, что за годы превратился в камень. Все так же думая о Верке, я чисто машинально положила его в рот. Бог мой, ничего вкуснее в жизни я не ела. Никакие французские деликатесы не шли в сравнение с этим старым, каменным сухариком. Где-то за окном грохотали взрывы. Стекла в окне дребезжали и ходили ходуном. Война хозяйничала на улице, а я была счастлива от того, что у меня во рту все вкусы вселенной. Прогремел взрыв, и я повалилась на пол. В соседний дом попал снаряд. Через минуту, когда я проглотила сухарик, наваждение спало.
Кулон лег мне на грудь, придав мне необыкновенное чувство защищенности. Я пила кофе на Веркиной кухне и очень скучала по ней. Я больше не злилась на нее, ревность еще слегка покалывала тонкими иголочками, но это была уже далеко не та удушливая волна горечи, обиды и растерзанной любви. Привычным движением я погладила лапку единорога и поняла, что мне надо немедленно брать билет и лететь к ней. Я уже знала, что нахожусь в конце своего пути, и мне хотелось поскорее завершить все дела. Алиса взялась отвезти меня в аэропорт.
«Остерегайся Марата, – предупредила она. – Он будет бежать по твоим следам на край света. Он лучше всех тебя знает, а значит, понимает логику поступков. Каким бы прекрасным любовником он ни был для тебя в прошлом, сейчас у него лишь одно имя – смерть. Пожалуйста, будь осторожна».
Мы сидели в уютном кафе в аэропорту и пили кофе. Она, как и я, жить не могла без черного душистого напитка. Алиса с интересом рассматривала мой кулон с единорогом.
«Кажется, очень старый. А ты не знаешь, откуда он взялся у той бабушки?»
«Она рассказывала, что сняла его с мертвой девушки в церкви во время блокады».
«Удивительно сильная вещь, аж мурашки по коже».
«Я тебе его на время оставлю. Ника говорит, что твоя кровь могла попасть в ожерелье и открыть дорогу тварям».
«Даже не думай, это теперь твоя защита. У меня свой конек-горбунок на руке».
Смеясь, Алиса похлопала себя по плечу.
«А куда вы дели мой ошейник?»
«Твоему мусорному человеку отправили. Он сказал, что это нелегальное оружие и потому подлежит конфискации. Ругался на них страшно. Говорит, что эйдосы измельчали и скурвились, а раньше были честными. А когда их стало слишком много, начались вырождение и мутации. Все, как и у людей, что и говорить. Им есть с кого брать пример».
Я летела в самолете Петербург – Новосибирск и думала о нас с Веркой. Как так получилось, что моя месть закинула ее в бескрайние просторы Сибири? Из-за меня, моей ревности, моя подруга ютилась на нарах уже второй год. До меня вдруг дошел весь ужас ее состояния. Крыло аэробуса рассекало кудлатое облако, похожее на демона, а я думала о том, как ужасающе долго там тянется время. Ощущается ли оно как в замедленной киносъемке? Или это как сон, в котором ты бежишь вроде бы изо всех сил, а на самом деле еле-еле перебираешь ногами на одном месте? Я вдруг почувствовала ее боль. Не зря подруга всегда была моим альтер-эго. Я знала наверняка, что Верка уже тысячу, миллион раз прокрутила в голове все события, пытаясь вычислить из них уравнение с тремя неизвестными. Но что-то все время шло не так. Сама с собой Верка ежесекундно играла в игру под названием «Что было бы, если бы…», пытаясь проанализировать события, отмотать их назад. И что-то у нее все время не складывалось, потому что она не знала, что в нашем с ней уравнении есть еще один Икс, мой Марат. Его появление в раскладе ее математический ум никак не мог предусмотреть. Я представляла себе нашу встречу и пыталась продумать, как лучше себя вести. Нужно ли мне выглядеть обиженной или же честно признаться, как я скучала без нее. Рассказать, как сильно не хватало мне в этом безумии двух миров ее дружбы и любви. Но ведь она предала меня, зачем же я еду к ней?