Сидя на кровати среди вороха бумажных и пластиковых пакетов, я отчаянно пыталась взять себя в руки. Какая-то часть моей настоящей души еще продолжала сопротивляться, но это было недолго. Я поняла только, что купила не те вещи, которые нужно, и что завтра придется повторить все заново. Но мне не хотелось, чтобы Решка и Николай узнали о том, что я принесла в дом столько бесполезных предметов и потратила при этом огромные деньги. Поэтому я под покровом ночи вынесла все это барахло в мусорный бачок. Так продолжалось около месяца. Я забросила дом, ребенка, свои занятия фотографией. Каждый день начинался для меня с томительного ожидания того часа, когда я приду на «аллею бутиков». Мне казалось, что моя порочная алчность видна в каждом моем движении, и я пробиралась к бутикам через задворки, чтобы случайно не наткнуться на знакомых. Там я мигом расслаблялась и плавала среди вешалок с одеждой, не переставая восхищаться совершенством вещей. Продавцы, разумеется, всегда были счастливы моему появлению. Они закрывали глаза даже на то, что я расплачиваюсь карточкой мужа, а позже – свекра. Когда же Николай обнаружил, что с его карты исчезла огромная сумма, то решил, что это дело рук мошенников. Никаких разбирательств по поводу «кражи» он затевать не стал, просто сменил банк. Пин-код новой карты он мне не сообщил, и я на некоторое время осталась без денег. Это было ужасно! Я ходила мимо магазинов и смотрела сквозь витрины на новые модели обуви, как голодные смотрят на колбасные стеллажи супермаркета. Меня трясло от озноба, когда я по ночам прижималась лбом к витринам магазинов, разглядывая товары в полумраке. Мне казалось, что если я хотя бы немного посмотрю на них, мне станет чуточку легче. Но легче не становилось. И тогда я начала постепенно закладывать в ломбард драгоценности. Мелкие пропажи никто особенно не замечал, но когда пропали наручные часы Сергея Михайловича, грянул гром. Мой свекор отдал полиции видеозаписи камер с фасада дома и с холла на первом этаже. Целые сутки я сходила с ума от страха, что меня разоблачат, но и в тот раз мне повезло. На пленке детективы обнаружили входящую ночью в дом худощавую, высокую и длинноволосую женщину в черном платье. Как и положено было воровке, она озиралась по сторонам и двигалась очень быстро и осторожно. Видеозапись показала, что у нее были ключи, и она беспрепятственно проникала в дом. Но странное дело – потом она, стараясь не шуметь и не включая свет, прошла через кухню и растворилась в темноте лестницы, ведущей на второй этаж. Запись показала, что обратно она из дома не выходила. Пока мой свекор раздумывал над происшедшим, я, окрыленная тем, что меня не поймали с поличным, пробралась в его кабинет и взяла из ящика стола одну из его пластиковых карт (я знала, что он всегда ставил один и тот же пин-код – день рождения Решки) и поехала по магазинам. Вечером я аккуратно вернула карту с небольшим остатком на балансе. Все остальное я сняла налом. Всплеск адреналина, вызванный кражей и шопингом, играл в крови, и мне казалось, что все мои махинации с деньгами не более чем забавная игра. В этой семье было слишком много денег, которые никто никогда не считал. Мне, воспитанной в строгих правилах советского времени, вначале было очень сложно привыкнуть к мысли, что деньги достаются этой семье так легко и в таких количествах. Мама всегда учила, что нужно экономить, а если денег действительно много – то нужно помогать тем, кто в них нуждается. Это была догма, которая неожиданно разрушилась в доме Сергея Михайловича. Среди наших друзей и знакомых не нуждался никто, следовательно, помогать было некому. Я не понимала, что с каждым днем ОНИ все больше и больше проникают в меня, не спеша, с причмокиванием высасывая из моей души все хорошее, что было накоплено за тридцать лет жизни. Я окончательно охладела к мужу, а Решка вызывала только раздражение своими нелепыми попытками привлечь внимание. Она не могла сказать, что ОНИ уже в доме, но пыталась объяснить это с помощью доступных ей средств. Например, она каждый вечер делала в своей комнате перед сном растяжки из ниток. Она брала катушку, обматывала нить вокруг ножек кровати и привязывала к ним все предметы, что стояли в детской. И без этого кокона она отказывалась засыпать. Если кто-то из нас заходил в комнату и нечаянно разрывал ногой нить, дочь тут же просыпалась, начинала плакать и умоляла завязать на порванном месте узелок. Меня это страшно раздражало, но свекор велел все делать так, как просит его внучка. В доме никто не смел его ослушаться. Но как раз перед тем, как случилась трагедия, он уехал на два дня в командировку за границу. Вечером я как обычно пошла по магазинам и, пользуясь отсутствием надзирателя (а я стала замечать, что свекор как-то подозрительно смотрит на меня, когда я прихожу вечером с покупками; скорее всего, он уже догадался, кто крадет вещи и деньги в его доме), прикупила себе побольше нарядов и три пары солнцезащитных очков известных фирм. Я порхала на крыльях неземного счастья, когда на лестнице меня остановил голос няни.
«Никаких денег не захочешь, когда у девочки с головой не в порядке, – услышала я, как няня говорит кому-то в трубку. – Представляешь, вчера выкинула из окна мобильный телефон хозяйки. Весь в бриллиантах. Можешь представить себе, сколько стоит! Так вот, Леночка, телефон разбился об асфальт вдребезги. И как только он рассыпался, девочка прямо на глазах посветлела, спокойная стала как ангел. Вот уж не позавидуешь родителям».
И тут в меня словно бес вселился. Я вошла в спальню и стала со злостью рвать ее ниточки. А Решка, моя любимая, лежит и грустно так на меня смотрит. Думаю, она уже знала, что это наша с ней последняя встреча. Она ко мне ручки протянула и говорит: «Мамочка, сними, пожалуйста, очки». Я ее с размаху по рукам ударила и стала орать: «Как ты смеешь трогать без спросу мои вещи! Ты еще ни копейки в жизни не заработала, а уже испортила вещей на десятки тысяч долларов! Зачем ты выбросила мой мобильник, отвечай немедленно!» Я хотела подойти к ней ближе, чтобы как следует отшлепать и выбить из нее всю дурь. Но мой каблук запуталась в паутине из ниток, я споткнулась, и очки слетели на пол. И тут Решка посмотрела на меня своими глазами морских глубин. Она смотрела на меня, не отрываясь, и я на мгновение застыла перед ней, как загипнотизированный кролик. Словно кино, которое перематывают на скорости, передо мной вихрем пролетели события последних лет. Но в процессе перемотки я видела все события не цельным эпизодом, а лишь короткими фрагментами. Я увидела мою подругу Тоню, вместе с которой мы обожали ходить по магазинам. Она стояла за витриной и через стекло внимательно наблюдала за мной. Черные очки сползли на переносицу, и открылись мутные, навыкате, как у рыбы, глаза. И в этих глазах было неподдельное торжество. Потом я увидела продавца Илью, обаятельного парня, которого, как мне казалось, я хорошо знала. Стоя за прилавком и сияя голливудской улыбкой, он упаковывал для меня какие-то шмотки. А потом отвернулся, и я увидела, как мигом изменилось его лицо: стало желтым и сухим, а глаза покрылись той же мутной пленкой, что и глаза Тони. И дальше передо мной прошла целая вереница знакомых и незнакомых людей, которые были похожи на аккуратно высушенные и набитые чучела животных. Ноги подкосились, и я почувствовала во всем теле необъяснимую пустоту, как будто мне только что в горло засунули шланг от пылесоса и откачали из организма весь кислород. Я была лишь оболочкой, пустым домом, внутрь которого готовились в ближайшее время заселиться ОНИ. Но Решка им помешала, в последний момент захлопнула дверь, и твари, визжа от злости, отступили назад. Рыдая в ногах у дочери, я чувствовала, как внутрь меня, капля за каплей, начинает возвращаться моя сущность. Мне вдруг стало так стыдно за все, что я натворила, так стыдно, Несси. Обнимая дочь, я клялась, что все теперь будет хорошо. Мне казалось, что я очнулась после тяжелого сна, который обычно бывает при сильной температуре. Я вдруг вспомнила, что хотела уехать, и пообещала Решке, что мы завтра же сбежим из этого дома. Ворочаясь ночью в постели без сна, я давала себе клятвы окончательно завязать с шопингом и поскорее найти работу – не важно какую, пусть даже официанткой. Я встала с постели и, рыдая, собрала в мусорный пакет все вещи, которые купила, и выбросила в мусорный контейнер около дома. Вернувшись, я захотела поцеловать Решку, но едва взялась за ручку двери, как тотчас отдернула руку. Дверная ручка была раскалена. Чтобы взяться за нее снова, мне пришлось натянуть на ладонь рукав кофты. Решка уже спала, и я не стала ее будить. Боже мой, если бы я обладала хоть сотой долей того дара, что был у нее, то увидела бы, что комната кишмя кишит эйдосами.
Кассета 19
Заснула я около полуночи под звуки работающего под окном мусоровоза. Однако вскоре меня разбудил какой-то шум. Плохо соображая спросонья, я подумала, что это Николай пришел домой и хлопает дверцей холодильника в поисках еды. Когда я открыла глаза, то, действительно, обнаружила рядом с собой холодильник, но все это происходило почему-то на улице. Дверца у холодильника была сломана и хлопала на ветру. Поднявшись с земли, я оглянулась и поняла, что нахожусь на огромной мусорной свалке. Передо мной возвышалась, словно египетская пирамида, гора старых, поломанных, порванных и грязных вещей – битые телевизоры, покореженные холодильники и микроволновки, рваные сапоги, вспоротые диваны и матрасы. Неподалеку, напоминая череп с пустыми глазницами, валялся кузов когда-то роскошного «Мерседеса». Казалось, что на этой помойке есть все вещи, которые мог только придумать и сотворить человек. Как завороженная я смотрела на горы бесполезного хлама и думала о том, что здесь, наверное, покоится и мой сегодняшний мусор стоимостью в сто тысяч рублей, и о том, что отныне мы все – часть гигантской помойки. Неожиданно подножие горы зашевелилось, и, раскидывая вокруг себя полиэтиленовые пакеты и пластиковые бутылки, из кучи вылез бомж и с изумлением уставился на меня. Он был в какой то драной дубленке, с палкой в руках, и половина его лица была закрыта массивными очками в роговой оправе с огромными линзами. Секунд пять, вглядываясь в меня, он раздумывал, что ему следует сделать. Я попятилась, но тут он неожиданно подпрыгнул ко мне, схватил за руку и закричал: «Бежим, если до полуночи не успеешь за черту, они тебя сожрут!» Помогая палкой, он полез наверх, и мне ничего не оставалось, как следовать за ним. «Скорее, скорее, дамочка!» – торопил меня бомж, и я с ужасом обнаружила, что мусор подо мной начинает шевелиться. Свалка будто бы медленно просыпалась, вздыхала и потягивалась, прежде чем окончательно встать на ноги. Мои ноги застревали в коробках и путались в пластиковых мешках. И чем выше я поднималась, тем больше этой гадости цеплялось к моим ногам. В конце концов обрывки полиэтиленовых пакетов плотно обмотали мое тело. Они были отвратительными, липкими и вонючими. Один пакет прилип к голове, сполз на шею и теперь медленно стягивал мое горло. Я начала кашлять и задыхаться, но вовремя подоспевший мой спаситель разрезал полиэтилен ржавым ножом.
«Слушай, – тяжело дыша, сказал он мне, – если мы сейчас не преодолеем вершину, то будет поздно. Давай, милая, шевели ногами. Но только не оборачивайся назад, ни в коем случае. Что бы ты ни увидела и ни услышала, не поворачивай голову». Из последних сил я ползла за ним наверх, и когда до верхушки оставалось всего полметра, меня окликнул знакомый женский голос: «Алиса, зачем же ты поломала, выбросила на помойку такие хорошие вещи? Посмотри, что ты наделала, нехорошая девочка! Придется тебя наказать». Это был голос моей мамы, и я, несмотря на предупреждение бомжа, оглянулась. Внизу действительно стояла женщина, очень похожая на маму, в ее любимом сером платье. Она стояла перед игрушечной коляской, из которой доносился детский плач. Потом она достала из коляски целлулоидную куклу и стала отламывать ей по очереди ручки и ножки. Мой новый друг со всей силы огрел меня палкой.
«Дура, я же сказал тебе – не смотри! Быстрее!»
Мы опять стали как одержимые карабкаться вверх по мусорной горе. А кукла все кричала и кричала настоящим детским голосом, и я никогда в жизни не забуду этот крик, он до конца жизни будет отдаваться эхом в моих ушах. Он был так мне знаком, этот детский голосок…
И знаешь, Неша, я ослушалась бомжа и оглянулась еще раз. И тогда поняла, что это была вовсе не моя мама, а какое-то полуразложившееся женское тело, завернутое в полиэтилен. Пока это существо ломало куклу, вокруг нее постепенно собиралась целая армия похожих существ. Они были похожи на изуродованные мумии – кривые, безногие, безрукие, с приплющенными головами. Они шли ко мне, но я не могла бежать, мне во что бы то ни стало надо было прекратить детский плач.
«Не надо, пожалуйста!» – закричала я и попыталась спуститься вниз.
Но бомж крепко вцепился мне в руку и заорал прямо в ухо: «Они специально заманивают тебя! Это – не люди, а просто мертвые вещи, которые хотят вернуться обратно. Если ты спустишься к ним, они заберут не только ребенка, но и тебя».
И тут я увидела ее. Это была вовсе не кукла, Несси. В руках этих чудовищ кричала, плакала и извивалась моя Решка. Они добрались до моей девочки и убили ее, потому что она слишком долго мешала эйдосам овладевать людьми. Последнее, что я помню, – это как я дико кричала и пыталась броситься к своей доченьке на помощь, но бомж изо всех сил толкнул меня, и мы, перелетев через вершину горы, скатились на ту сторону… С трудом открыв глаза и пытаясь прийти в себя после ночного кошмара, я вдруг поняла, что кошмар еще только начинается. Надо мной стояла и рыдала незнакомая женщина в черном платье. Она закрыла лицо руками и тихонько подвывала, словно плакальщица на похоронах. Слезы, смешанные с дешевой тушью, протекали между ее костлявых пальцев, а черный парик неуклюже съехал набок.
«Кто вы, что случилось?» – воскликнула я.
Женщина с трудом оторвала руки от лица. Ее черты были мне до боли знакомы. Приглядевшись, я обнаружила, что передо мной стоит Николай, одетый в одно из моих платьев. Он был бледен, как актер японского театра, а крупные черные стрелки вокруг глаз только подчеркивали это сходство. Присев на край кровати, он сказал:
«Пока ты спала, Решка выпала из окна. Наша дочь умерла».
И он снова горько заплакал, размазывая черную тушь по щекам.
Я подумала, что это продолжение ночного кошмара, но это была самая страшная реальность из всех существующих на свете. И если бы не сбежавшийся со всех сторон народ, я бы выпрыгнула в окно вслед за Решкой. Но они не дали мне этого сделать. Приехала «Скорая помощь», и строгая медсестра вколола мне успокоительное. Медленно отключаясь, я слышала, как люди в доме перешептывались, мол, девочка всегда была сумасшедшей. Может, так и лучше, избавила себя и близких от страданий. А то мучилась бы всю жизнь в психиатрических клиниках. Скоты. Жрущие, срущие, мерзкие скоты! Это из-за них погиб мой ребенок, потому что именно эти люди позволили расплодиться эйдосам в таком количестве.
Свекор устроил пышные похороны – как всегда, не смог удержаться, чтобы не показать всем, какой он богатый, а после поминок велел нам убираться из дома навсегда. Ему не нужен был позорящий его сын-трансвестит и невестка-воровка. Единственной, кого он действительно любил, была внучка, которая погибла по вине придурков-родителей.
«Алиса, нам нужно поговорить, – пришел он ко мне на следующий день после похорон. – Вот деньги, вам хватит не первое время. Я больше не хочу видеть в своем доме ни тебя, ни Николая. Передай Николаю, чтобы он никогда, ни при каких обстоятельствах не искал меня. У меня больше нет сына».
Я смотрела на его состарившееся от невыносимого горя лицо и понимала, что свекор больше никогда не будет для меня тираном. Буквально за несколько дней Сергей Михайлович превратился в слабого, дряхлого старика. Выходя из гостиной, он с тоской кинул взгляд в сторону Решкиной комнаты, словно надеясь, что оттуда вдруг снова раздастся детский смех. Ему больше некого было любить. Он потерял всю семью, которая была смыслом его существования. Мне самой хотелось умереть, и нечем было его утешить, но тут мой взгляд упал на рисунок Решки, который она нарисовала дедушке за день до смерти. На картинке по-детски криво были нарисованы ангелочки, сидящие, как бабочки, на цветке. Они улыбались, и желтое солнышко над ними тоже улыбалось. Сергей Михайлович, не глядя на меня, взял рисунок из рук и вышел из комнаты. Из-за двери до меня донеслись его рыдания».