В тот момент Ундриц мало знал о процессе Пьера Жакку и не мог осознать всей важности своего открытия. Лишь когда услышал, что Цумбаха ударили кинжалом, стала очевидна взаимосвязь. Впоследствии Ундриц признавался, что в тот момент с отвращением подумал: «Теперь Жакку точно виновен!» Открытие клеток печени в следах крови на кинжале вызвало у него ощущение, будто он сам стал свидетелем данного преступления. Был ли оружием преступления кинжал Пьера Жакку? Этот ли клинок проник при ударе в печень Цумбаха и «унес» на себе ее клетки? Дальнейшие исследования кинжала выявили следы крови только на рукоятке. Однако клетки печени на шнурке, прикрепленном к ножнам, оставались теперь наиболее весомой уликой. Когда Хегг, несомненно, сильно волнуясь, прибыл в Женеву и представил там ошеломляющее открытие Ундрица, участникам процесса показалось, что цепь улик против Жакку замкнулась. Не хватало одного – однозначного доказательства, что кинжал Жакку действительно орудие убийства. Перепроверили протокол вскрытия, составленный доктором Навиллем, – на его основе нельзя было сделать никаких выводов об использовании кривого марокканского кинжала как орудия преступления. Напротив, из заключения Навилля следовало, что раны убитому могли быть нанесены двумя разными видами колющего оружия. Еще ранее при исследовании одежды убитого Цумбаха обратили внимание, что на спине порезы одежды не совпадают с теми местами, где доктор Навилль установил наличие колотых ран. Никакого научного объяснения этому удивительному факту в тот момент представлено не было. Теперь, когда Хегг вернулся в Женеву, возник вопрос: а если раны убитому были нанесены 24-сантиметровым кинжалом, но не со спины, а в грудь и в живот, так что порезы на спине – это места` выхода клинка, пронзившего насквозь грудную клетку жертвы?

8 июня судебному следователю стало ясно, что тело покойного Цумбаха придется эксгумировать и проводить повторное исследование, причем срочно. Хегг, хорошо говоривший по-немецки, по указанию Морио в тот же день связался с Институтами судебной медицины в Цюрихе, Берне и Базеле. Его заверили, что в Женеву из Берна прибудет эксперт – доктор Франц, из Базеля – профессор Оберштег. 12 июня оба судмедэксперта провели повторное вскрытие эксгумированного тела убитого Цумбаха. Работу им значительно затрудняли трупные изменения. Но при помощи рентгеновского снимка обнаружили еще две пули, которые доктор Навилль не извлек из тела покойного. Доктор Оберштег констатировал в своем заключении, что доктор Навилль некорректно зафиксировал два сквозных пулевых ранения у покойного: в груди справа налево и наоборот – от основания левого легкого в основание правого легкого. Однако важнее было то, что и Оберштег и Франц пришли к одному выводу: раны на спине убитого – это выходные порезы от острия длинного клинка, насквозь проткнувшего грудную клетку между шестым и седьмым ребрами. Франц счел это вполне «убедительным» – кривой клинок марокканского кинжала пронзил грудную клетку покойного не напрямую, а дугообразно, и вышел со спины. Оберштег был более сдержан. Он не стал исключать, что кинжал Жакку мог быть орудием убийства, однако в своих выводах был весьма осторожен. В судебной медицине при исследовании эксгумированного тела никогда ни в чем нельзя быть уверенным до конца, особенно в определении орудия убийства. Кроме того, одежда жертвы не была проверена на наличие порезов от ударов кинжала ни в первый раз, ни теперь, поскольку Францу и Оберштегу не предоставили рубашку убитого для повторного исследования. Доктор Навилль не произвел должной экспертизы одежды жертвы, и тогда Хегг решил взять дело в свои руки и сделать еще одну «генеральную проверку».

10 июля Ундриц, ранее общавшийся только с Хеггом и более ни с одним участником женевского процесса, получил от судебного следователя Морио официальное поручение вместе с коллегой Хеггом провести полное исследование всех вещественных доказательств, улик, конфискованных у Жакку, проверить их на наличие следов крови и прежде всего на наличие клеток печени, любыми доступными средствами. Морио задал Ундрицу вопрос: нельзя ли определить группы крови или факторы крови в кровавых следах? Но, впрочем, он на это не надеялся. Гораздо важнее теперь было доказать, что Жакку несколько раз ударил Цумбаха кривым марокканским кинжалом, повредил печень, отчего на оружии и на одежде подозреваемого должны остаться следы крови и клетки печени. Кроме того, следствие интересовало, мужская это кровь или женская, а также какого возраста данные пятна. В любом случае 10 июля Ундриц вынужден был покинуть свою научную «башню из слоновой кости». Его охватил страх, как он позднее признавался, перед неведомым ему пока миром судебной медицины. Ундриц был бы рад отказаться, но его убедили, что это – гражданский долг; он – единственный эксперт подобного уровня.

В тот же день 10 июля Хегг явился в Базель с вещественными доказательствами, в том числе – с рулевой тягой от велосипеда Пьера Жакку. 15 и 26 июля Хегг и Ундриц встречались в Сан-Наззаро; 31 июля, 28 августа, 24 и 25 сентября, 2, 12, 14 и 24 октября – в Базеле. Это были так называемые рабочие встречи, в ходе которых все следы, обнаруженные Хеггом, за малым исключением, были определены как человеческая кровь. С июля по октябрь под микроскопом не удалось найти никаких чужеродных клеток, которые можно было бы отнести ко внутренним органам убитого. Лишь 12–14 октября произошло новое удивительное открытие.

В эти дни Ундриц исследовал одни за другими кровавые разводы на пальто Жакку, а именно – в левом кармане, на отвороте воротника и на подкладке левого рукава. Во всех этих следах он обнаружил не только признаки человеческой крови, но и «крупные ядра с большими нуклеолями и сетевидной структурой, что, несомненно, относится ко внутренним органам, а именно – к печени». Точно такие же клетки были найдены на шнурке от кинжала. Чтобы убедиться в том, что это те же самые клетки, Ундриц тщательно сравнил клетки с пальто с препаратом клеток со шнурка и установил, что клетки идентичны, как и составные части крови, с которой они перемешаны.

Из заключения Ундрица Хегг и Морио сделали следующие выводы: получается, что после нападения на Цумбаха Жакку сунул кинжал, испачканный кровью и клетками печени, острием вверх, в левый карман пальто, где хранились и ножны от кинжала. При этом кровь и клетки печени попали на шнур от ножен, на подкладку кармана и на подкладку рукава. Впоследствии Жакку вымыл кинжал, но следы на шнурке и на пальто показались ему незначительными из-за их микроскопического размера. Все как будто складывалось.

Прорезанную окровавленную рубашку Цумбаха доставили в Базель. Ундриц проверил, есть ли в местах порезов такие же клетки печени и такие же элементы крови. Однако ему не повезло. Ни лейкоцитов, ни крупных клеточных ядер он на рубашке не обнаружил. Вероятно, предположил Ундриц, жертва перед смертью сильно потела. Пот просто растворил элементы крови на рубашке, и их уже не удастся обнаружить. Таким образом, не получилось доказать, что кинжал и порезы на рубашке связаны. Однако Хегг, находясь под впечатлением от обнаружения клеток печени, не слишком озадачивался вопросом, насколько кинжал и клетки печени вообще можно однозначно связать с убийством и с жертвой.

Хегг, конечно, не забыл выяснить, может ли вообще быть, чтобы клетки поврежденной печени остались на клинке после того, как он извлечен из раны, а не сотрутся о кожу и одежду. Но ограничился объяснением, которое впоследствии было воспринято как недостаточное и недостоверное. Хегг указал на то, что на клинке кинжала имеется гравировка, она и задержала клеточные и кровяные элементы при извлечении кинжала из тела жертвы. Он не учел, что печень убитого Цумбаха была задета лишь поверхностно и гравировка на клинке вовсе не могла достать до поврежденного органа. Позднее критики Хегга воспользовались этим его промахом, подчеркивая, что он не вполне опытный специалист, что не следовало наделять его такими широкими полномочиями. Хегг не способен был компетентно выстроить доказательную базу.

Между тем Ундриц пытался выяснить давность кровавых следов и их принадлежность мужчине или женщине, причем старался применять новые методы, которыми в криминалистике ранее не пользовались. После того как ему удалось изучить следы крови стандартными методами гематологии, Ундриц решил исследовать и микроскопические брызги высохшей крови с помощью гематологических методов определения давности кровавых следов. Было известно, что определенные типы белых кровяных телец – нейтрофилы, эозинофилы и моноциты – содержат энзимы, утрачивающие свою действенность по мере старения следов крови. Энзимы в моноцитах полностью погибают за четыре недели. В нейтрофилах они сохраняются от 8 до 12 месяцев, а в эозинофилах – до 5 лет.

Воздействие окружающей среды, например влажность или солнечные лучи, способно сократить или продлить сохранность энзимов, но в целом по их состоянию вполне возможно установить давность следов крови. В отдельности присутствие и действенность энзимов можно установить, если окрасить гранулы в теле клетки по методу Грэма – Кнолля в желтый, зеленый или коричневый цвета. При окрашивании моноцитов Ундриц не обнаружил энзимов и сделал вывод, что данные следы крови на момент исследования – старше 4 недель. Гранулы нейтрофилов, напротив, окрасились, и это свидетельствовало о том, что следы крови – моложе 8 месяцев. Дата убийства Цумбаха – 1 мая 1958 г. – как раз находилась в рамках этого времени.

Далее Ундриц попытался установить половую принадлежность следов крови по методу английских ученых Барра и Бертрама, которые в 1945 г. выяснили, что в клетках женской крови находится больше фосфоросодержащего соединения железа – хроматина, в клетках же мужской крови этого элемента гораздо меньше. Кроме того, у лейкоцитов в женской крови имеются своеобразные «привески», похожие на барабанные палочки; в мужской крови их значительно меньше. Эти «привески» так и прозвали – «барабанные палочки». Образец свежей крови неизвестного происхождения, в котором из 500 лейкоцитов минимум 5–7 оказывались с «барабанными палочками», рассматривался как образец женской крови. Ундриц исследовал все следы крови, ему предоставленные, на наличие «барабанных палочек» и таковых не обнаружил, из чего сделал вывод, что кровь на одежде и кинжале Жакку – мужская и может принадлежать убитому Цумбаху.

В конце октября Ундриц и Хегг составили свое экспертное заключение. Данный документ формально выходил за рамки обычной экспертизы. Экстраординарная личность Ундрица, во многом выдающаяся, наложила свой отпечаток на это заключение – скопление научных лабораторных изысканий и их результатов. Подобный документ требовал глубочайших научных знаний не только от составителей, но и от читателей. Хегг пытался резюмировать результаты, чтобы следствию стали ясны выводы этого высоконаучного исследования. В целом оно содержало следующую информацию. Следы крови – человеческие и, весьма вероятно, мужские. Следы старше 1 месяца и моложе 8 месяцев. С кровью во многих местах смешаны клеточные ядра, происходящие из печени.

Когда Корню и Морио держали это заключение в руках, у них уже имелись результаты и других отдельных исследований, которые Хегг заказал в Женеве (в частной фирме, где был спектрограф) и во Франции (поскольку в Швейцарии не было возможности провести компетентную баллистическую экспертизу). Хегг лично свел воедино результаты этих сторонних экспертиз. Сравнительное исследование показало, что пуговица, найденная на месте преступления, и застрявшие в ней нитки совпадают с пуговицами и текстильными волокнами на пальто Пьера Жакку. Но особенное значение придавали все же экспертизе крови и клеток печени.

Прокурор и судебный следователь видели теперь следующую картину. Вечером 1 мая 1958 г. Пьер Жакку в сером костюме и синем габардиновом пальто взял свой марокканский кинжал с ножнами и прикрепленным к ним шнуром и пистолет калибра 6,35. Он сел на велосипед, который недавно поставил на учет в полиции, и незамеченным подъехал к дому Цумбахов в План-лез-Уат. Мотивов у него могло быть несколько. Например, запоздалая месть Андре Цумбаху, которого Жакку по-прежнему винил в том, что Линда Бо разорвала все отношения с ним. Подозреваемый, вероятно, также желал вернуть себе фотографии обнаженной Линды Бо и свои письма Андре Цумбаху, причем готов был при необходимости применить силу. Шарль Цумбах находился дома один, он проводил Пьера Жакку в комнату сына, чтобы гость там дождался прихода Андре. Жакку стал искать документы, Шарль Цумбах услышал шум и застал его за тем, что тот обыскивает комнату Андре. Жакку четырежды выстрелил в Цумбаха, чтобы тот не объявил его вором и не опозорил публично. Неожиданно появилась жена Цумбаха. Жакку бросился на нее, но услышал крики умирающего Цумбаха и вернулся в комнату Андре. Хозяин еще был жив, а Жакку уже расстрелял все патроны, и тогда он в сильном возбуждении несколько раз ударил Цумбаха кинжалом, при этом задев печень жертвы. Жакку сунул кинжал острием вверх в левый карман своего пальто, где находились ножны и шнур, и запачкал карман, ножны и шнур кровью жертвы, в которой оказались и клетки печени Цумбаха. Затем он выбежал из дома и сел на велосипед, оставив следы своих рук, запачканных кровью, на седле, на руле и других деталях велосипеда. От пальто оторвалась пуговица и упала на землю. Жакку скрылся. Чтобы не потерять кинжал во время езды, он переложил оружие в левый внутренний карман костюма. Так появились следы крови и порезы ткани. В гараже Жакку тщательно вымыл руки и кинжал, не обратив внимания на пятна крови на шнурке, прикрепленном к ножнам. Моющая жидкость проникла внутрь рукоятки кинжала и вызвала появление ржавчины. Отсырели и ножны кинжала, отчего внутри возникла плесень. Жакку не заметил многочисленные следы крови на своей одежде и велосипеде, но их можно обнаружить только под лупой. Жакку приготовил пальто для Красного Креста, костюм отдал в чистку, напрасно надеясь таким образом удалить все следы. От оружия избавился. Кинжал сохранил. Вероятно, эта вещь была связана с определенными воспоминаниями.