Расследование в отношении Жакку и после этого разговора тянулось медленно, и подстегивали его случайные события. Так, 9 мая состоялся разговор Кнехта с мадам Жакку. Мирей Жакку явилась в полицию, чтобы уплатить штраф за превышение скорости 1 мая в 19 часов, то есть в день убийства. Кнехт беседовал с ней, и в разговоре ничего не подозревающая женщина рассказала, что 1 мая Пьер Жакку не вернулся домой к ужину, сославшись на совещание, а приехал лишь в 23.45, то есть через час после того, как был убит Шарль Цумбах. Это обстоятельство вынудило Кнехта заподозрить Жакку, и, поскольку версия с бандой Раймонда зашла в тупик, он лично отправился в офис к судебному следователю Морио 19 мая и попросил провести официальный допрос Линды Бо. Однако с судебным следователем Линда Бо говорила уже совсем по-другому, чем с начальником полиции Кнехтом.
Вскоре после того первого разговора с Кнехтом Линде позвонил Андре Цумбах и просил при следующем допросе ничего не рассказывать об интимных отношениях между ними. Оказывается, он собирался жениться и был помолвлен со своей невестой еще в пору своих отношений с Линдой. Теперь ему не нужны проблемы с будущей женой. Одновременно он с отвращением впервые сообщил Линде об анонимных письмах и ее фотографиях в голом виде. В общем, он имел все основания подозревать Жакку. Андре обещал отдать фотографии Линде, но в следующий раз по телефону признался, что передал снимки полиции. Линда Бо с ужасом поняла, в какую авантюру попала и какая лавина теперь катится на нее.
На допросе с Морио она была почти в панике. Постоянно подчеркивала, что у Жакку не было мотива для убийства и он не такой человек, но, сама того не желая, открыла следствию иную, до сих пор никому не известную сторону натуры Пьера Жакку: за фасадом успешного и влиятельного общественного деятеля, которому завидовали, скрывался другой человек – мятущийся, измученный, терзаемый страстями.
Пожалуй, в Женеве за фасадами морали и добродетели таилось столько же подобных «связей» добропорядочных бюргеров, как и в прочих городах мира. Но не всякая связь предполагала такие душевные терзания и мучения, какие испытывал Пьер Жакку в отношениях с Линдой Бо. А началось все в октябре 1948 г. после ужина административного совета Женевского радио. Если посмотреть со стороны – банальная история: мужчина за сорок, семья, работа, буржуазное благополучие, а жизнь-то проходит, и он увлекается молоденькой девушкой, бросается в эти отношения с головой, как в источник новой жизни. Однако было не совсем так, ведь и Пьер Жакку был человек не совсем обычный.
Когда они с Линдой познакомились – ему лет 40, ей чуть за 20, – Пьер Жакку уже расплачивался за свое благополучие, карьеру и успех. За подобный интеллект, за необычайный, исключительно чувствительный мозг; за почти экстрасенсорные способности, за натянутые до предела, как будто наэлектризованные нервы приходилось теперь платить ту же цену, что платят за свое дарование все исключительные люди. Жакку страдал от разных недугов, жаловался на боли в желудке, на невралгию, его терзали аритмия и боли в сердце, скачки давления, обмороки и бессонница. Нервная система мстила за постоянные перегрузки жестокими сбоями, телесными и ментальными дисфункциями, депрессиями и приступами отчаяния. Впоследствии утверждали, что Жакку впервые в жизни по-настоящему влюбился в 1948 г. в Линду Бо, и жизнь приобрела для него смысл и значение. Об этом свидетельствуют сотни любовных писем. Те, кто наблюдал эти отношения, сомневались, что Линда Бо душевно и духовно могла бы соответствовать такому накалу страстей, столь глубокому чувству. Впрочем, это вообще загадка – как и почему между двумя людьми вспыхивает любовь и страсть. Жакку любил женщину на 20 лет моложе себя не только телесно, она стала для него духовно созвучным существом, готовым разделить его интересы, мировоззрение, весь его мир. Он пытался формировать ее по своим представлениям, и это ему в значительной степени удалось. И это была не только плотская страсть, а любовь, восхищение, радость от иного, «высшего» существования. Но за этим счастьем и взлетом последовали еще более жестокие душевные травмы, чем прежде. Жакку не умел просто радоваться, быть счастливым – слишком сложная натура. Любовь исчезла, как только ей пришлось столкнуться с буржуазным респектабельным существованием влюбленных. Измученный Жакку не нашел в себе сил уйти из семьи и официально соединиться со своей тайной возлюбленной, не сумел переступить через буржуазную мораль, не мог рисковать профессией и карьерой.
Линда Бо, судя по всему, искренне любила Жакку и не собиралась шантажировать его – женись на мне или я от тебя уйду! Но он слишком остро умел чувствовать, он, конечно, понимал, что даже самая искренняя любовь молодой женщины в сложившейся ситуации когда-нибудь закончится. Восемь лет продолжались тайные встречи в ресторанах, краткие любовные свидания в съемных комнатах в квартале Пленпале, в постоянном страхе случайно увидеть каких-нибудь знакомых где-нибудь в театре. Они были по-настоящему вместе только во время краткого отпуска, но и там Жакку боялся, что их заметит и узнает кто-либо из Женевы. Он знал, что эта любовь умрет, если он не примет нужного решения. Жакку мучился от своей слабости и безысходности этих отношений и обреченно ждал неминуемого конца, который и наступил в 1957 г. Задним числом легко судить: конечно, Линда забеспокоилась – ей уже 30 лет, а что дальше? Остаться одной, без семьи, без мужа? Над всякой любовью, даже над любовью самой неординарной женщины, властвует один и тот же закон: когда отношения приходится постоянно скрывать, прятать, мучиться от своего недостойного унизительного положения и приносить слишком большие жертвы, любовь рано или поздно умирает. В течение 1957 г. Линда заметила, что ее чувства к Пьеру остывают. Она боялась остаться одна, страшилась одиночества. А вдруг уже ее время ушло и поздно начинать новые отношения? Чем дальше Линда отдалялась от него, тем упорнее Жакку стремился удержать ее. Он уже и раньше в минуты отчаяния думал о самоубийстве. Теперь пригрозил ей наложить на себя руки, если она уйдет от него. Жакку писал ей письма, звонил, заваливал цветами. Он всерьез решил развестись с женой и жениться на Линде, но с ужасом обнаружил, что только еще глубже увяз и запутался в своих семейных и общественных обстоятельствах. Линда почувствовала, что отношения вышли на новый этап: чем чаще Пьер заклинал ее не уходить и грозил самоубийством, тем больше ее любовь превращалась в иное, весьма депрессивное и тоскливое чувство – жалость. Она тоже мучилась, металась и в своей слабости приникла к Андре Цумбаху, чтобы хоть на кого-то опереться. Это было летом 1957 г., на излете отношений с Жакку. Вот об этом последнем периоде судебный следователь Морио как раз и хотел выяснить подробности.
Узнал ли Жакку об отношениях Линды и Андре? Мог бы смириться только с тем, что Линда уйдет от него к мужчине настолько же достойному и неординарному, как он сам, но никак не к «такому ничтожеству», как Андре Цумбах? Правда ли, что однажды Пьер столкнулся с Линдой и Андре в театре и открыто выразил ему свое презрение? Действительно ли он проводил графологическую экспертизу почерка Андре, чтобы доказать Линде, с каким ничтожеством она связалась? Действительно ли они с Андре просто друзья, или их отношения более интимного характера, как и подозревал Жакку? Была ли та ночная поездка на автомобиле по приглашению Жакку? Устраивал ли Жакку скандал у дома Цумбахов и угрожал ли Линде впоследствии оружием? Линда пыталась уклоняться от ответов, но в конце концов почти на все вопросы ответила положительно.
Морио предъявил ей анонимные письма, полученные Андре Цумбахом. Линда прочитала о себе много неприятного. Но это не мог написать Жакку, или же все, что между ними было, просто обман. Морио показал ей и снимки, где она совершенно голая, в одних только туфлях на шпильке, в их многолетнем «любовном гнездышке» в Пленпале. Эти фотографии делал Жакку? Да, ответила Линда, это его снимки. Как она объяснит эти фотографии? Летом 1957 г. Жакку позвонил, как часто было раньше, и попросил приехать к нему. Линда приехала. Что бы она ни делала все эти месяцы после расставания, ее отчаянно тянуло к нему снова. В Пленпале Жакку вдруг достал пистолет и приказал ей раздеться. Сфотографировал ее. Она сразу убежала. Через несколько дней он умолял забыть ее об этом происшествии.
Говорила ли Линда правду следователю Морио или стыдилась признаться, что снимки были сделаны в менее драматичной и более интимной обстановке, – это на ее совести. Морио записал показания и, вероятно, сделал вывод, что Пьер Жакку, ослепленный ревностью, стал склонен к насилию. На это Линда заметила (по крайней мере, впоследствии она так говорила), что уже несколько месяцев назад прекратила отношения с Андре, и Пьер об этом знал. В декабре 1957 г. она окончательно рассталась и с Жакку. Он предлагал ей выйти за него замуж, как только он разведется с женой. Линда отвечала, что уже не сможет выйти за него. 1 мая, когда был убит Шарль Цумбах, по мнению Линды, у Пьера уже не было никакого повода ревновать к Андре. Как не было больше и надежды на восстановление отношений с Линдой, уже после убийства – а она не могла представить, чтобы Пьер его совершил, – она бы точно к нему не вернулась. Пьер Жакку – человек экстраординарный, особенный, он может мучиться, терзаться, впадать в депрессию и отчаяние, угрожать, но он не убийца! Морио и сам в это не верил, но дело зашло слишком далеко, и дальше события развивались уже сами, неудержимо и зловеще.
19 мая впервые допросили и самого Пьера Жакку. Он держался с Морио, как обычно, – спокойно, сдержанно, непринужденно, разумно. Таким Морио его всегда и знал. Допрос, который проводил следователь лет на 15 моложе его, Пьер Жакку перенес как человек, который легко способен опровергнуть любые нелепые и гадкие обвинения в свой адрес. Да, это он послал Андре Цумбаху анонимные письма и фото голой Линды. В августе 1957 г. в его офисе появилась некая Иоланда Нёри, проживающая ныне в Париже, сослалась на ее старинную дружбу с отцом Пьера и попросила о помощи. Она-то и написала эти письма под диктовку Пьера. Да, плохой поступок, Жакку признавал это, но всему виной была его человеческая слабость и стресс. В конце концов, он только самому себе этими письмами и навредил. Отношения с Линдой закончились полтора года назад. И добавил: «Не понимаю, каким образом меня можно подозревать».
Морио насторожило утверждение Жакку, что отношения с Линдой завершились полтора года назад. Неужели столь опытный юрист, прекрасно знающий все возможности уголовного расследования, станет так нелепо лгать? Это же легко проверить. Где находился Пьер Жакку в момент убийства? Работал у себя в коллегии, вернулся домой только к полуночи. Жена может подтвердить. С ним в конторе находился его сотрудник Жюно. Морио попросил осмотреть офис, Жакку проводил следователя. Жюно сразу подтвердил, что Жакку покинул контору не ранее 23 часов. Каким оружием располагает Пьер Жакку? Военный пистолет, ответил адвокат, «маузер-парабеллум» калибра 7,65, еще «маузер» калибра 6,35 с коричневой рукояткой. Он хранится тут, в бюро, заперт в сейфе. Был и еще один пистолет, но его жена выбросила в Рону, когда Пьер страдал от депрессии, чтобы уберечь мужа от самоубийства.
На этом допрос закончился, свободу передвижения Жакку ограничивать не стали. По своим адвокатским делам он уехал в Амстердам и в Стокгольм. Но Морио продолжил расследование, и подозрения против Жакку лишь усилились. 28 апреля, за несколько дней до убийства Шарля Цумбаха, Жакку поставил на учет в дорожной полиции свой старый велосипед, ранее стоявший в гараже. Велосипеду присвоили контрольный жетон и допустили к использованию. В этот момент поколебалось изначальное алиби Жакку. Его сотрудник Жюно признался, что запамятовал: на самом деле Жакку вышел из офиса в 22.30. Сотрудники уголовного розыска провели эксперимент – съездили в План-лез-Уат и установили, что Жакку мог бы доехать из офиса до дома убитого за 10 минут и успеть совершить убийство в 22.50. Один из клиентов Жакку, некто Тиньё, видел адвоката снова перед его офисом в 23.30. Вполне вероятно, что Жакку как раз вернулся из План-лез-Уат. Проверили показания Жакку относительно его оружия, и подозрения против него окрепли. Пуля, которая выпала из одежды убитого еще до вскрытия, не имела отношения к его «маузеру» калибра 6,35. «Парабеллум» также не был орудием убийства. Показали оба пистолета Линде Бо, и она, не понимая значения своих показаний, ответила, что ни один из этих пистолетов не является тем оружием, каким Жакку угрожал ей в прошлом году или с помощью которого собирался покончить с собой. Для этих угроз он использовал маленький пистолет, у него не было никакой коричневой рукоятки. Уборщица в канцелярии Жакку также видела в ящике стола пистолет, который описывала Линда Бо. Вероятно, у Жакку мог быть еще один пистолет, из него он мог застрелить Шарля Цумбаха, а потом избавиться от оружия.
3 июня Жакку вернулся из Стокгольма, и расследование приняло новый, неожиданный оборот. Внезапно Жакку перекрасил свои каштановые волосы в светлые. Якобы парикмахер в стокгольмском отеле перепутал ополаскиватель для волос с краской. Морио насторожился и решил перепроверить эти показания.
Пока шло расследование в Стокгольме, 5 июня Пьер Жакку попросил генерального прокурора Корню принять его. Корню согласился. Жакку поначалу был столь же самоуверен и холодно учтив, как на первом допросе у Морио. Он заявил о своей невиновности. Но вдруг его как прорвало, и Корню увидел ту, другую, еще незнакомую сторону натуры респектабельного адвоката, о которой говорила Линда Бо. Он покончит жизнь самоубийством, если его имя и дальше будет фигурировать в деле об убийстве Цумбаха! На следующий допрос к Морио 7 июня Жакку действительно взял с собой снотворное, но доза была не настолько велика, чтобы он умер. Через несколько часов, уже в больнице, Жакку попытался повеситься – опять не получилось. Но с этого дня следствию все больше приходилось иметь дело с психически неустойчивым, измученным, депрессивным, маловменяемым человеком, каким адвоката Жакку никто из коллег прежде не знал. Он отказывался давать показания, уходил от ответов. Для опытного психолога подобное поведение не доказывало вины подозреваемого. Напротив, если Жакку невиновен, то как раз несправедливые подозрения и копание в его личной жизни и довели его до такого состояния на грани нервного срыва и вызвали неадекватные реакции.
Но Морио привез из Стокгольма улики против Жакку. Парикмахер из стокгольмского отеля хорошо помнил постояльца из Швейцарии, который пожелал покрасить волосы. Никто, конечно, не путал ополаскиватель с краской. Более того, в Стокгольме выяснилось, что Жакку перекрасил волосы в тот день, когда стокгольмские франкоязычные газеты сообщили об убийстве Цумбаха, в том числе о том, что Мари Цумбах описала преступника как мужчину с каштановыми волосами. Морио пытался понять, объясняется ли экстравагантный поступок Жакку с перекрашиванием волос просто паникой и страхом, что в нем узна`ют убийцу с каштановыми волосами?
С каждым днем Корню и Морио все более четко представляли, как было совершено преступление. А если Жакку вовсе не из ревности совершил убийство? Разве не может быть, чтобы он просто хотел вернуть себе позорившие его анонимные письма, посланные Андре Цумбаху? Наверное, адвокат опасался, что однажды Цумбах использует их против него? Не к Андре Цумбаху ли пришел Пьер Жакку, вооруженный пистолетом и кинжалом, на случай, если придется применить силу? Может, Шарль Цумбах открыл ему дверь и впустил в дом, даже в комнату своего сына, чтобы гость там подождал Андре? И Жакку воспользовался этим, чтобы обыскать шкафы в комнате Андре. За этим занятием его и застал Шарль Цумбах, и Жакку выстрелил в него из пистолета, а потом заколол кинжалом, чтобы избавиться от свидетеля, который поймал его, респектабельного адвоката, фактически за воровством. В таком состоянии, как сейчас, Жакку способен на все.
Без сомнения, возможно все – он может быть и виновен, и невиновен. 16 июня Корню и Морио решились на обыск. Сначала осмотрели летний дом Жакку в Коллонже. Безрезультатно. По дороге обратно в Женеву наметили в тот же день обыскать квартиру семьи Жакку на рю Моннетье. Ни Корню, ни Морио не представляли, что это станет поворотным событием в расследовании. Через два часа у них в руках были предметы, вокруг которых теперь и завертелось все следствие: пальто, костюм и кривой марокканский кинжал, привезенный Пьером Жакку из путешествия по Средиземному морю.
Пальто лежало в пакете, предназначенном для Красного Креста, его просто не успели отправить. Это было аккуратно сложенное, темно-синее габардиновое пальто английского производства. Жакку просил жену отдать его на благотворительность или подарить. Не хватало нижней пуговицы. Не той ли, что нашли на улице Шман-де-Вуаре?
Темно-серый костюм 12 мая отнесли в чистку, и с тех пор он висел в шкафу в спальне Жакку. Чистка вскоре после убийства? В одном из шкафов обнаружили марокканский кинжал с деревянными ножнами и прикрепленным к ним плетеным шнуром для переноски. Корню увидел кинжал и вспомнил о колотых ранах на теле Цумбаха.
Корню попросил руководителся Полицейской научной лаборатории в Женеве Пьера Хегга исследовать кинжал, пальто и костюм. Уже 17 июня Хегг сообщил о первичном осмотре пальто. Результаты пока предварительные, подчеркнул он. Но уже многое свидетельствует о том, что пуговица, найденная близ места преступления, оторвалась именно от темно-синего пальто Пьера Жакку. Кроме того, на пальто и на костюме обнаружены пятна, судя по всему, крови. На основании этого в тот же день, 17 июня, Жакку был арестован по подозрению в «убийстве и покушении на убийство» и помещен в женевскую следственную тюрьму.