Венер, Юнге и Ботте не обладали необходимым научным опытом, чтобы перепроверить обоснованность данного объяснения. Им важно было одно: была допущена самая невероятная ошибка за всю их карьеру, и теперь ее приходилось признать. В полдень 12 мая Эриха фон дер Ляйена отпустили на свободу. Но сделанного уже было не вернуть. Как же могло случиться, что через 50 лет после открытия реакции по методу Уленгута серологи допустили такую чудовищную ошибку?
Прежде чем написать доклад в полицейский отдел Министерства внутренних дел, Венер еще раз связался с Мартином, чтобы выяснить один вопрос. Политика Федерального управления криминальной полиции требовала от него скрытности, однако доктор подтвердил, что встречается действительно такая особенная сыворотка, которая одинаково реагирует и на кровь человека, и на кровь собаки. Как практически появляется подобная сыворотка, доктор не знал, сам он использовал сыворотку Беринга, но среди опытных ученых принято перед применением проверять любую сыворотку на ее собственные специфические свойства. Сывороток много, производители разные, свойства тоже. И все это произошло в Дюссельдорфе?
После войны на территории Германии действительно были проблемы с производством сывороток для криминалистических исследований. Институт Роберта Коха производил такие сыворотки до самого конца войны, однако вынужден был остановить производство, когда Берлин был оккупирован и поделен на сектора. Государственный контроль сывороток еще со времен Уленгута осуществлял Институт Пауля Эрлиха во Франкфурте, но и он не перенес послевоенной разрухи. Производство сывороток возобновилось только благодаря частной инициативе заводов Беринга в Марбурге и некоторых криминалистов, но государственный контроль восстановить не удавалось. Тем важнее стало третье контрольное предписание, существовавшее опять же со времен доктора Уленгута: независимо от наличия или отсутствия государственного контроля, каждый исследователь-серолог должен перед применением проверить сыворотку на ее специфические свойства. Это было обязанностью всякого серолога, его личной ответственностью. Тот, кто придерживался данного правила, был застрахован от сюрпризов с сывороткой, подобных тому, что произошел в Дюссельдорфе, где, очевидно, этим правилом пренебрегли.
Убийство Фалькенберга – Вассинг так толком и не раскрыли, сколько ни старались Венер и новая спецкомиссия под руководством главного комиссара Эйнка. За много лет работы им удалось собрать достаточно улик, позволивших обвинить в этом преступлении 28-летнего дюссельдорфского рабочего Вернера Бооста. 10 июня 1956 г. один охотник увидел в лесу, как Боост прячет в листве свой мотоцикл и подкрадывается к влюбленной паре в «Фольксвагене». Было обнаружено и предполагаемое орудие убийства, а также получены показания другого рабочего, которого Боост втянул в свои темные дела и шантажировал. На основе этих улик и показаний удалось установить, что Боост – главный преступник в убийстве Серве´ – Хюллекремера 7 января 1953 г. Его сознавшийся сообщник пытался предупредить Хюллекремера и не убил его, как велел Боост, а лишь оглушил. Многое указывало и на то, что Боост убил и другие две пары – Бере – Кюрман и Фалькенберг – Вассинг, но осудили его только по делу Серве´ – Хюллекремера. 14 декабря 1959 г. он был приговорен к пожизненному тюремному заключению. Доказательства по двум другим случаям суд счел недостаточными.
15
В конце концов, так же нельзя! Ситуация в сфере серологии неприемлема! И как только Германия более или менее оправилась после войны, появился стимул открыть и разработать новые, более тонкие и достоверные методы исследования крови. И тут мы снова сталкиваемся с ученым Отто Мартином в Висбадене. Мартин был практик, не пытался изобрести новых методов, он совершенствовал уже имеющиеся изыскания австрийских, немецких и итальянских криминалистов и судебных медиков и приспосабливал их для работы полиции.
Прежде всего Мартин старался обучить новое поколение криминалистов, как только они заступали на службу в Федеральное управление криминальной полиции: как распознавать следы крови, как обеспечивать их сохранность и как их анализировать. Он учил, что в случае малейшей неопределенности на место преступления необходимо вызвать специалиста-ученого, вот хотя бы его самого, Мартина, где бы он ни находился. Он боролся с излюбленным методом выстригать из одежды очевидные кровавые пятна и игнорировать при этом мелкие и трудно определяемые. В случае с пятнами на одежде и других нестабильных «материалах» Мартин настаивал на детальном исследовании под микроскопом, причем обнаруженные брызги следовало пометить и зафиксировать на одежде швейными булавками с головками разного цвета. Мартин удалил из серологии и криминалистики разрушительную перекись водорода и кварцевую лампу, заменив их на прожектор, лупу и спрей люминол, и требовал исключительно осторожного обхождения с бензидином. Если не было никакой возможности специалисту обследовать место происшествия, Мартин просил, чтобы переслали в лабораторию в Висбаден все предметы обстановки и другие вещественные доказательства – подозрительные и не очень. Если место преступления находилось за городом, на природе, Мартин сначала тщательно обследовал место сам, порой это занимало несколько дней, искал следы, и только тогда проводил экспертизу.
Другая сторона его работы заключалась в том, чтобы криминалисты и ученые начинали сотрудничать уже на месте преступления. Необходимо было воспитать и обучить поколение криминалистов-серологов, чтобы они работали в разных городах Западной Германии и всегда могли явиться на место происшествия, не преодолевая больших расстояний. Мартин понимал, что в условиях новой послевоенной жизни и преступность будет другая, и преступления станут иными, так что в будущем понадобится и новая научная криминалистика. Индивидуальность будет заменена на массовость.
Влияние одного отдельного человека внутри полицейской системы было ограниченно. Мартин с его усилиями был одним из многих других биологов и серологов в разных странах. В Западной Германии его старания возымели свое действие, когда в региональных управлениях криминальной полиции крупных федеральных земель заработали собственные лаборатории с отделами серологии. И здесь опять же сыграло роль и соперничество между землями, но главным образом и то, что потребность в естественно-научных исследованиях, в том числе серологических, росла, а Висбаден был один на всех и далеко.
Не важно, кому подчинялся отдел серологии – биологам или судебным медикам, как это было с доктором Штеффеном Бергом и позднее с доктором Тома в земельном управлении криминальной полиции в Мюнхене уже в 1952 г., с доктором Фогелем в Гессенском управлении или с доктором Шнугом в управлении Нижней Саксонии. Все они занимались практическими исследованиями следов крови. А судебные медики между тем совершенствовали методы и сотрудничали при этом и с западногерманскими, и с восточногерманскими институтами судебной медицины, как, например, Институт судебной медицины и криминалистики в Эрлангене, руководитель которого профессор Эмиль Вайнинг считал себя последователем судебного медика Кокеля. Кокель же еще несколько десятилетий назад боролся за то, чтобы судебная медицина стала помощницей криминалистики не только с точки зрения патологоанатомии, но и с точки зрения биологии и техники.
Германия была не единственной страной, где подобным образом развивалась криминалистика. Во многих странах происходило то же самое. И везде старались усовершенствовать старые методы идентификации крови и определения ее группы. Методу Уленгута было уже полвека, его реакция нуждалась в уточнении и улучшении.
В 1950 г. Морис Мюллер, профессор судебной медицины в Лилле, опубликовал интересную работу – «Анналы судебной медицины». В 1946 г. Мюллер решил при проведении реакции по методу Уленгута добавить в раствор из кровавого следа и антисыворотки к человеческим или звериным кровяным тельцам желеобразный материал. Этот гель не препятствовал осаждению белка, зато абсорбировал любое замутнение, любое лишнее побочное вещество, какое не удавалось устранить из раствора крови и которое весьма затрудняло «считывание» осажденного белка. Сначала Мюллер использовал гуммиарабик. Впоследствии он многократно сообщал о своем методе, но никто его не поддержал. В то же самое время шведский ученый O. Оухтерлони также опубликовал в скандинавских научных журналах статьи об основах метода использования желатина. Через 10 лет, писал Оухтерлони, этот метод практически вытеснит метод Уленгута.
Одновременно предпринимались и другие попытки найти новые пути исследования человеческой крови, особенно там, где метод Уленгута был уже недостаточен и неточен. И снова первыми оказались французские серологи, прежде всего из Института Пастера. Между 1954 и 1956 гг. Ж. Дюкло и Ж. Руффи опубликовали несколько работ о своих изысканиях. Они пользовались опытом общей медицинской серологии, которая после окончания войны так занимала ученых. Речь шла об одном из открытий Карла Ландштейнера и его коллеги доктора Винера 1940 г. – о резус-факторе, с которым весь мир, кроме США, вследствие Второй мировой войны познакомился лишь в 1945 г. История открытия такова: после открытия M-фактора Ландштейнер много экспериментировал с животными, чтобы получить анти-M-сыворотку, пригодную для выявления M-фактора в человеческой крови. Накануне войны он вместе с коллегой Винером экспериментировал с резус-фактором у обезьян, и выяснилось, что в крови обезьян есть фактор, соответствующий человеческому фактору. Если впрыснуть кролику кровь обезьяны с резус-фактором, в кроличьей крови появится сыворотка с содержанием анти-M-вещества. С помощью такой сыворотки можно выявить М-фактор в крови человека. Но при воздействии такой сыворотки на человеческую кровь выяснилось, что сыворотка «сворачивает» и те кровяные тельца, которые не содержат M-фактор. Значит, в человеческой крови содержится еще один неизвестный фактор, сразу реагирующий на антирезус-сыворотку. Ландштейнер и Винер назвали этот неизвестный фактор резус-фактором, или Rh-фактор.
Так и осталось бы это открытие, вероятно, чисто академическим, если бы в то же время Филип Левин ни совершил свое. Он исследовал сыворотку крови женщины, которая родила мертвого младенца с распавшейся кровью. Левин обнаружил антитела, которые прежде не встречал. Винер доказал, что сыворотка крови этой женщины вызывает агглютинацию в тех же образцах человеческой крови, которые агглютинируют и при смешении с антирезус-сывороткой. Возник вопрос: есть ли взаимосвязь между смертью ребенка и загадочным резус-фактором, который есть у одних людей, но отсутствует у других, и, судя по всему, как и прочие факторы крови, передается по наследству? Ответ вскоре был найден: если мужчина с резус-фактором крови (его кровь резус-положительна, Rh+) зачнет ребенка с женщиной, у которой в крови нет резус-фактора (ее кровь резус-отрицательна, Rh-), то ребенок унаследует от отца резус-фактор. Одновременно сыворотка крови матери формирует антитела против этого чуждого фактора. При кровообмене между матерью и плодом в ее утробе эти антитела проникают через плаценту в детское кровообращение и приводят к разрушению крови эмбриона. Так бывает, конечно, не при каждой беременности, но часто. А при первой беременности обычно вообще не проявляется, вот что самое любопытное. При второй или третьей беременности антирезус-тела в крови матери входят в силу и приводят к катастрофе. Для детей, рожденных от такой беременности, одно спасение – переливание крови до полной ее замены. Значит, чрезвычайно важно вовремя установить, какой у матери резус-фактор – положительный или отрицательный.
Само по себе наличие или отсутствие резус-фактора определить не трудно. Для этого нужна антирезус-сыворотка. Но обнаружить сформировавшиеся антирезус-факторы в сыворотке крови женщины оказалось сложно. Если подозрительную сыворотку, подлежащую исследованию, соединить с резус-положительными тестовыми кровяными тельцами, чтобы увидеть «комкование» или «некомкование» – есть ли резус-фактор, нет ли его, никакой реакции не происходит. Даже если использовать в эксперименте сыворотку, заранее знакомую и уже точно содержащую антирезус-фактор, тельца не агглютинируют. Агглютинация происходит лишь в определенных случаях. Значит, при эксперименте что-то препятствует агглютинации, которая наступает в обычных условиях тела человека и приводит к разрушению. Американцы и британцы придумывали самые разные названия для этих строптивых антител, в том числе «блокирующие резус-антитела».
Только в 1944 г. Винеру удалось подобраться к этим резус-антителам при помощи одной уловки. Сыворотка, которую он хотел исследовать на резус-антитела, была смешана с резус-положительными кровяными тельцами в физиологическом соляном растворе. Спустя немного времени Винер добавил в раствор другую сыворотку, которая, по его наблюдениям, агглютинировала резус-положительные тельца. Если теперь агглютинация не произойдет, значит, резус-позитивные тельца претерпели изменения. И заключаются эти изменения в том, что резус-антитела из исследуемой сыворотки соединились с тестовыми тельцами без видимых признаков агглютинации. Они «блокировали» агглютинирующее воздействие добавленной в раствор сыворотки и тем самым «выдали» себя. Вскоре, однако, выяснилось, что лишь часть антирезус-факторов обладает таким «блокирующим» действием и «заговорила» благодаря уловке Винера. Основная масса осталась «немой».
Сразу после окончания войны трое англичан совершили следующий решительный шаг – иммунолог Р.Р.А. Кумбс из Кембриджского университета, A. E. Mуран и Р. Р. Рэйс. Их эксперимент вошел в историю как реакция Кумбса (антиглобулиновый тест), им тоже пришлось пойти на хитрость, но теперь у них получилось охватить все антирезус-факторы. Их метод основывался на том, что антирезус-факторы содержат белок глобулин – строительный материал человеческой крови. Если в подозрительной сыворотке крови содержатся антирезус-факторы, их нужно смешать с резус-положительными кровяными тельцами, и они соединяются без реакции агглютинации. Но эти резус-антитела можно увидеть, если установить, что эритроциты имеют на своей поверхности глобулин. Трое ученых проделали следующее: впрыснули кроликам человеческий глобулин. Кровь животных выдала обычную защитную реакцию, на сей раз направленную против человеческого глобулина. От этого выработалась антиглобулиновая сыворотка, именуемая в серологии после 1945 г. сывороткой Кумбса. Теперь в раствор из резус-положительных телец и подозрительной, еще не известной сыворотки добавили сыворотку Кумбса. Если в подозрительной сыворотке содержатся антирезус-факторы, которые тайно соединились с кровяными тельцами, тогда сыворотка Кумбса вызовет агглютинацию глобулина в резус-антителах. Резус-антитела выдадут свое присутствие через реакцию глобулина.
Тесту предшествовала процедура, которую трудно представить тем, кто далек от мира под микроскопом. Тестовые кровяные тельца должны были долго пробыть в одном смешанном растворе с исследуемой сывороткой и привязать к себе резус-антитела, а потом эти тестовые тельца следовало «промыть» в физрастворе поваренной соли, чтобы устранить остатки сыворотки и ее составляющих, не привязавшихся к тельцам. Только после этого ученые могли быть уверены, что сыворотка Кумбса проявит именно тот глобулин, что принадлежит резус-антителам и теперь присоединился к тестовым тельцам, а не какой-либо другой белок.
Изучение антирезус-факторов и их выявление в крови продолжались. Но для криминалистики в них было мало пользы.
Серологи снова и снова преодолевали одну границу, но сразу натыкались на новую. Очень мешал классический метод абсорбции. Требовались иные методы для определения групп и факторов крови. Долго пришлось ждать, прежде чем пробил час для этих новых методов. В ожидании, пока новое выйдет «из-за кулис», Европа приобрела опыт, который и шокировал и предостерегал от опасностей новаторства. Дело Пьера Жакку долгое время волновало весь континент.