Однако и метод Хольцера был не всесилен. Для реакции Хольцера имел значение размер следов крови. Как выяснилось, для реакции абсорбции достаточно пятна с ноготь величиной. Однако как раз именно группу 0, определение которой решило исход дела Майров, в некоторых случаях по методу Хольцера вычислить было трудно. Если титр тестовых сывороток не уменьшался, теоретически следовало предположить, что речь идет о группе 0, и в большинстве случаев так оно и было. Но порой групповые свойства свежей крови предполагают ослабление или вовсе исчезновение кровяных телец, как это происходит с агглютининами в сыворотке. Это означает, что пятно крови группы А может утрачивать свои свойства, и тогда может показаться, будто перед нами кровь группы 0. Мелочь, пустяк, казалось бы, но от этого зависит точность результата. Метод Хольцера оставался «методом выбора» для определения групп A, B и AB. А вот при определении группы 0 всегда возникали сомнения. Тут на помощь приходил метод Латтеса. Если вследствие реакции Латтеса агглютинировали тельца групп A и В, можно с точностью сказать, что перед нами группа 0. Однако тут многое зависело от везения, так что рутинное установление группы 0 пока оставалось проблемой без окончательного решения.
Метод Хольцера все еще проходил проверку, когда в октябре 1933 г. постоянные поиски новых данных в серологии вовлекли ученого в величайшее приключении в его биографии: он приехал в Нью-Йорк к Карлу Ландштейнеру, которому в 1930 г. (спустя тридцать лет после его открытия групп крови) вручили Нобелевскую премию.
Хольцер написал Ландштейнеру письмо и получил любезный ответ. Профессор Майкснер предоставил своему ассистенту три месяца отпуска. Хольцер взял в банке кредит в 150 долларов – тогда для него это была значительная сумма. На эти деньги он рассчитывал прожить три месяца в Нью-Йорке. Так началась история его нью-йоркского периода.
65-летний Ландштейнер принял молодого коллегу с отеческой заботой, с которой относился к тем, кто искренне был увлечен наукой и исследовательски одарен. Вместо трех месяцев Хольцер провел в США год – частично в лаборатории Ландштейнера и в животноводческих помещениях Института Рокфеллера, частично – в Департаменте здравоохранения в Олбани. Ему платили стипендию – 200 долларов в месяц, примерно половину этих средств он переводил специалисту, заменявшему его в тот год в Инсбруке. Хольцер наблюдал Ландштейнера за работой, его непрерывную научную деятельность, чудачества и капризы. Например, Ландштейнер не выносил свиста и кричал в тишине лаборатории: «Кто тут свистит?» В квартире Ландштейнера на Восемьдесят шестой улице не было телефона, причем намеренно, а на средства от Нобелевской премии он приобрел летний домик в Нантакете и там в свои 65 лет плавал наперегонки с молодыми. Хольцер видел, как все больше ослабевает связь Ландштейнера с его родной Германией, с Европой, где ученого не поняли; как все сильнее его сознательное «врастание» в Новый Свет, где ему предоставили пространство и свободу для научной деятельности.
В октябре 1934 г. Хольцер вернулся в Европу как, вероятно, единственный специалист по судебной серологии Германии и Австрии, который лично учился у самого Карла Ландштейнера. И уж точно единственный, кто привнес в науку и практику собственные знания и опыт на основе двух открытий, едва знакомых в Европе по публикациям Ландштейнера и его сотрудника Левина в 1927–1928 гг.
Первое открытие было таким: человеческая кровь, кроме уже классического подразделения на группы A, B, AB и 0, обладает «индивидуальными особенностями». Еще Людвиг Хиршфельд, ныне крупный варшавский серолог, 20 лет назад, когда учился в Гейдельберге, вычислил, что группа А подразделяется на подгруппы А1 и А2 с разным титром. Филип Левин, восьмилетним ребенком переселившийся из России в Нью-Йорк, а с 1925 г. – сотрудник Ландштейнера, проводил на кроликах эксперименты с человеческой антисывороткой и заметил, что в человеческой крови есть вещества, которые точно так же абсорбируют антисыворотку, как это делают кровяные тельца группы А, например с анти-А-сывороткой. Ландштейнер и Левин выявили сначала два таких вещества. Они назвали их антигены, или факторы крови, и обозначили буквами M и N. В крови человека эти факторы появляются либо по отдельности, как М и N, либо вместе, как MN. Они передаются по наследству и распределяются среди населения в определенной пропорции: M – у 30 %, N – у 20 %, MN – у 50 % человек. В том же 1927 г. Ландштейнер и Левин открыли еще и фактор Р, тоже наследственный, свойственный 25 % человек и отсутствующий у других 75 %. Европейские серологи и судебные медики, прежде всего Фриц Шифф, воспользовались этим открытием, чтобы благодаря факторам уточнить свои методы установления отцовства. В первую очередь постарались выявить факторы M, N и P в свежей крови методом абсорбции. Хольцер тоже использовал факторы для метода установления отцовства. Но более всего Хольцера, конечно, интересовало применение только что открытых факторов крови в криминалистике.
В 1938 г. Хольцер переселился в Берлин и стал ассистентом Виктора Мюллера-Хесса, который в 1930 г. также перебрался из Бонна в Берлин. В Берлинском университете в Институте судебной и социальной медицины Хольцер изучал подгруппы и факторы крови и способы их определения в следах крови. К этому времени второе значительное открытие Ландштейнера и Левина, о котором Хольцер узнал в Нью-Йорке, стало весьма убедительно применяться в криминалистике. Это было поразительное открытие: групповые свойства есть не только у человеческой крови, но и у всех человеческих секретов – слюны, слез, спермы и пота. Двое ученых доказали, что секреты каждого человека той же группы, что и его кровь.
13
18 января 1939 г. в Ромфорде, графство Эссекс, Англия, пропала девятилетняя Памела Ковентри, симпатичная девочка, не по годам развитая, с каштановыми волосами и свежим личиком, дочь электрика, проживавшего в доходном доме в Морком-Клоуз в восточной части Элм-Парка. После обеда в 13.40 Памела отправилась в школу самым коротким путем – через Саутенд-роуд на Коронейшн-драйв, с обеих сторон застроенную таунхаусами. Минут через пять пути Коронейшн-драйв пересеклась с Бенхёрст-авеню, где находилась школа.
В 17 часов девочка не вернулась домой. Мать забеспокоилась, пошла в школу, встретила учительницу и узнала, что Памела вообще сегодня отсутствовала. Учительница думала, что девочка больна. Нет, Памела была здорова. Тогда учительница вспомнила, что две подружки-школьницы Вивьен Холл и Сьюзен Бейкер долго ждали Памелу на пересечении Коронейшн-драйв и Бенхёрст-авеню и поэтому опоздали на урок. Мать не знала, что Памелу могло задержать по дороге в школу, и отправилась к Вивьен и Сьюзен. Обе девочки подтвердили слова учительницы – около 14 часов они напрасно прождали подругу на углу Коронейшн-драйв, кидались снежками.
Мать надеялась, что Памела заигралась с кем-нибудь из подруг и не дошла до школы, а теперь уже вернулась домой, но дома ее не было. Тогда мать в 18 часов направилась в ближайший полицейский участок Эссекса.
Полиция, как положено, объявила девочку в розыск, но все надеялись, что она вернется сама. Зря надеялись. Тогда несколько полицейских патрулей уже в сумерках двинулись на поиски. На следующее утро Джуд Хорсман, ночной сторож из Хорнчерч, проезжая на велосипеде по Вуд-лейн, заснеженной дороге вдоль поля, обнаружил в канаве, заросшей кустарником, позади военного аэродрома в Хорнчерч детский труп. Это было тело Памелы Ковентри.
Тело без одежды лежало на гнилом матрасе в снегу. Шея была прикрыта шерстяной юбкой девочки, колени подтянуты к подбородку, ноги плотно прикручены к телу колючей проволокой. На проволоке остались клочки изоленты и суровая нить, которую используют в садоводстве для ограничения грядок, шпалер и подвязывания вьющихся растений вроде фасоли или гороха.
Старший инспектор эссекской полиции Бейкер хорошо знал, какое негодование вызывают убийства детей. Он обратился за помощью в Скотленд-Ярд, где главный констебль Хоруэлл уполномочил инспектора Бриджера расследовать дело на месте, а также оповестил знатока английской судебной медицины Бернарда Спилсбери.
Когда Бриджер прибыл в Хорнчерч, ясно было одно: Памелу Ковентри изнасиловали. Кроме того, всякий опытный полицейский сразу бы понял, что ребенка жестоко задушили. Свидетели видели, как Памела поворачивает на Коронейшн-драйв, но до перекрестка этой улицы с Бенхёрст-авеню она так и не дошла; место обнаружения тела – всего в нескольких минутах ходьбы от перекрестка, следовательно, преступление совершено в районе Коронейшн-драйв, серой и унылой 19 января и покрытой грязным тающим снегом. Около 14 часов Памелу, вероятно, кто-то забрал отсюда на машине. Поиски без конца, понял Бриджер, опросы от дома к дому, от улицы к улице, горы рутинной работы, и неизвестно, будет ли результат, ведь даже в самом добропорядочном и безобидном отце семейства можно увидеть сексуального маньяка. Бриджер хорошо знал эти блуждания впотьмах, когда успех возможен, если показания случайного свидетеля, какая-нибудь улика укажут на связь убийцы, его жертвы и места преступления.
Бриджер почти не надеялся обнаружить никаких важных улик при первом осмотре места преступления. Проволока, изолента и нить никак не характеризовали убийцу. Родители девочки по просьбе инспектора составили подробный список одежды и вещей, которые могли быть у Памелы в тот день. Пропало все, кроме юбки, значит, есть надежда что-нибудь найти, напасть на след. Утром 19 января Бриджер мобилизовал всех сотрудников местной полиции на поиски – в поле и в парке, на улицах, в садах, в сараях, в подвалах и на территории аэродрома. Комендант аэродрома предоставил в помощь 300 солдат.
Вскоре со своим чемоданчиком прибыл Бернард Спилсбери – спокойный, замкнутый, неизменно элегантный. Тело девочки находилось в ледяном морге, но Спилсбери десятилетиями трудился в таких моргах, ему было не привыкать, он даже не гнущимися от мороза пальцами работал превосходно. Памела, похоже, отчаянно защищалась – руки и ноги были в синяках и ранах. Повреждение на челюсти – от удара кулаком. Пока Бриджеру эти заключения не помогли. Спилсбери размотал проволоку и отогнул вниз прикрученные ноги. Под грудью оказался зажат сигаретный окурок. Он отвалился и упал рядом с телом, Спилсбери подхватил его пинцетом. Очевидно, убийца курит. Он курил, пока скручивал жертву, и в возбуждении не заметил, что окурок застрял между грудью и ногой девочки.
Спилсбери был опытнейшим судебным патологоанатомом в Англии. Он не был ученым, не занимался серологией и вообще, дожив до 60 лет, не особенно следил за развитием науки за пределами Англии. Спилсбери привычно отложил окурок вместе с проволокой в сторону, туда же – изоленту и нить, чтобы все улики были отвезены в лабораторию Скотленд-Ярда, основанную в 1935 г. Не забыл он и еще кое-что, что выполнял вот уже 15 лет, – взял образец крови покойной и отправил в Лондон на исследование доктору Рошу Линчу. Сам Спилсбери был назначен «штатным патологоанатомом Скотленд-Ярда и Министерства внутренних дел»; доктор Линч же был «штатным аналитиком» и «химиком Министерства внутренних дел».
Спилсбери по праву считается основателем судебной медицины в Англии, а Линч, маленький, тощий, невзрачный человечек – пионером английской естественно-научной криминалистики. Внешне у них было лишь одно сходство – гвоздика в петлице. В 1939 г. Линчу было 50 лет, он руководил отделением клинической биохимии в больнице Святой Марии в Лондоне. Уже много лет он считался лучшим специалистом в криминалистическом изучении ядов, а заодно и в исследовании крови. Линч часто определял группу крови покойников, которыми занимались Спилсбери и Скотленд-Ярд. Когда Скотленд-Ярд открыл собственную лабораторию, ее директор, доктор Джеймс Дэвидсон, и молодой серолог Джон Томас сами проводили исследования следов крови, но в 1939 г. и Рош Линч оставался практикующим судебным серологом. Он, как и Спилсбери, не был ни ученым, ни первооткрывателем, однако интересовался, что нового происходит в серологии за пределами Англии. 20 января Линч получил от Спилсбери образцы крови убитой Памелы Ковентри для установления группы крови, также Спилсбери упомянул о сигаретном окурке. Линч определил группу крови погибшей – А. Затем сразу связался со Скотленд-Ярдом, и, когда его соединили с Хоруэллом, попросил доставить ему в лабораторию этот окурок, так, чтобы не пострадал кончик, особенно от сырости, и не исчезли следы слюны. Возможно, ему удастся превратить остатки засохшей слюны на окурке в улику, что поможет найти преступника. Хоруэлл ответил, что суперинтендант Катберт из лаборатории Скотленд-Ярда взял окурок на хранение, и сейчас как раз полным ходом идет исследование. Уже известно, что это окурок самокрутки, и у курильщика привычка набивать сигарету остатками других окурков, судя по обугленным частичкам табака.
Линч повторил свою просьбу, подчеркнув, что готов провести серологический анализ окурка, поскольку, согласно последним исследованиям, по остаткам слюны можно определить группу крови курильщика. Пока в окрестностях Хорнчерча 400 полицейских и солдат прочесывали местность в поисках одежды и вещей Памелы, один детектив-сержант доставил окурок в лабораторию доктора Линча.