Тем из людей на Западе, кто критически приглядывается к коммунизму, можно было бы указать хотя бы на одно его завоевание: на установление федеративного устройства Советского Союза. Само по себе это дело является только одной из реформ, проведенных советской властью в пределах бывшей России, а между тем какое величие отличает эту реформу! На проведение ее нормальным порядком, без революции, не жалко было бы и 100 лет, а между тем Коммунистической партией Советского Союза она проведена за каких-нибудь 20–30 лет!

16 союзных республик, народы которых разговаривают, управляют своей жизнью, ведут школьное дело и издают газеты и книги на своих языках… Все они автономны в самоуправлении и в делах культуры… В каждой союзной республике – свое правительство и свой Верховный Совет… Почти так же самостоятелен и ряд автономных республик и областей… Но основными вопросами, политикой, внешней и внутренней, ведает всесоюзное правительство, избираемое всесоюзным Верховным Советом… Одна идея – свободы и благосостояния всех трудящихся – объединяет все народы, все республики. Старое соперничество и старая ревность слабых народов к сильным не имеет места, потому что все материальные средства распределяются правильно и равномерно, под всесоюзным контролем. Страха перед иноземными соседями малые народы не питают, ибо в СССР существует правило: все за одного и один за всех. Ничего похожего на ту рознь между отдельными национальностями, какая существовала в дореволюционной России, Советский Союз не знает. Никакие метания «главноуговаривающего» Керенского, кидавшегося в эпоху Временного Правительства то на север, то на юг, в бесплодных попытках остановить расползание старой России после Февральской буржуазной революции 1917 года, не нужны.

Радостно, спокойно и величаво развивается жизнь союза более 100 равноправных, освобожденных от помещичьей и буржуазной эксплуатации, великих и малых народов и племен на пространстве одной шестой части суши.

Мир еще не видел такой федерации.

1949 год. Еду из Москвы в Тулу. Целый ряд станций что-нибудь напоминает: Столбовая – тут мы жили со Львом Николаевичем в гостях у Чертковых, в с. Мещерском; Лопасня – тут поблизости расположено бывшее имение А. П. Чехова Мелихово; Тарусская – отсюда надо ехать 13 километров в Бехово, Поленово тож, где стоит дом художника В. Д. Поленова, обращенный в музей его имени; Ревякино – тут неподалеку обитала когда-то милая «толстовская» семья Серебровских, которую я навещал с своим незабвенным другом, философом-самородком Сергеем Булыгиным; Лаптево – отсюда недалеко до с. Боровково, где жил крестьянин-писатель М. П. Новиков, к которому Л. Н. Толстой собирался уйти из дома, который показывал мне в своей избе «маленькую, но отдельную и теплую» комнату, приготовленную им для великого старца, и у которого я, вместе с ним и с его семьей, когда-то убирал хлеб на поле…

В Лаптеве поезд задержался. Станция имеет праздничный вид. Толпы разряженного народа. Гармоника. Песни, танцы… В чем дело? Оказывается, только что произошло открытие больницы, первой на всю округу и «такой, что и в Москве поискать». Да вон и здание ее белеется, из вагона можно видеть: большое, прекрасное, с покоящейся на двух колоннах высокой аркой над входом. Среди скромных деревянных домишек – это как лебедь среди утят…

Поглядел я и на людей: веселые, радостные, чистенькие. Ни одной лохматой, грязной мужицкой фигуры на платформе, как это бывало раньше. «Мужики» все превратились в «колхозников», и их общекультурный уровень сильно поднялся. Теперь есть у них и прекрасная больница, которой, не будь революции, они, наверное, никогда бы не получили.

Лаптево… Боровково… М. П. Новиков принадлежал к тем, кто, как и я, не сразу понял революцию. Я помню, мне прислали однажды за границу, т. е. уже после 1923 года, статью Михаила Петровича, в которой он, со свойственной ему смелостью и резкостью, доказывал, что крестьянству никакого обобществления земли и сельского хозяйства не нужно, что общим желанием всего российского крестьянства является только увеличение личных земельных наделов. Я верю, что Новиков писал искренно и что свой взгляд он считал передовым и прогрессивным. Ретроградом он не был, но ошибка его состояла в том, что после великой социалистической революции он все еще, по старой привычке, боролся… с самодержавием, не замечая, что жизнь давно уже обогнала его и его «либерализм».

Коммунисты полемизировали тогда с Новиковым¹¹⁸. Что можно было ответить ему?

Я, с своей стороны, сказал бы крестьянину-«толстовцу», что в его мышлении обнаруживаются, по меньшей мере, два дефекта: 1) тот, что, хоть он и был, по своим идеалистическим представлениям, близок Толстому, учившему, что «земля – Божья», но практически он, видимо, все-таки не мог себе представить, чтобы земля могла не принадлежать никому, и оставался, как это ни странно сказать, убежденным собственником; 2) дефект чисто хозяйственный – нежелание или неумение считаться с тем, что крупное, обобществленное сельское хозяйство – бесконечно выгоднее мелкого и раздробленного, потому что дает больше зерна (запаханы межи, вводится машинная обработка полей и т. д.), и что, следовательно, реформа, – укрупнение, обобществление, коллективизация сельского хозяйства, – должна была быть произведена.

Что же мы видим? Прошло около 20 лет со времени проведения этой реформы, и она уже оправдала себя. Страна стала сильней и богаче, труд – продуктивнее. Нашествие Гитлера остановлено и отброшено. «Колхоз победил»! Влияние СССР широко распространилось и на Западе. Голос его – слышнее при решении мировых вопросов, чем голос старой России. Огромные капиталовложения сделаны в развитие промышленности, механизации труда и всяческого строительства вообще. Культурный уровень страны повысился: из полудикой, деревенской, посконной она превратилась в сознательную, грамотную, прилично одетую, промышленную. Жить стало вольготнее, сытее. И это, – даже при некотором нетерпении населения, забывшего недавнее прошлое и предъявляющего к правительству все большие и большие требования, – видно на каждом шагу. Правильно организованные колхозы и совхозы выгоднее и для крестьянства, и для государства. Нынешний крестьянин и сытее, и культурнее прежнего. Оттого-то и исчезли эти немытые и нечесаные патриархальные крестьянские фигуры в рваных свитках или тулупах на больших и на маленьких железнодорожных станциях. Оттого же – и непривычная чистота во всех вокзальных помещениях, обилие диванов и стульев, картины, дешевые буфеты, справочные бюро, почта, ежеминутное подметание отбросов. Оттого открыта и «настоящая», городского типа больница в Лаптеве. Оттого трудовой народ по воскресеньям наряжается, танцует, поет песни, ест мороженое (не только в Москве, но и в любом рабочем поселке), посещает кинематограф, обзаводится телевизорами, слушает радио или веселит себя гармошкой и играет в футбол.

И если Новиковы, действительно, желали счастья народу, то дух их может быть спокоен: общенародная жизнь в СССР неустанно прогрессирует в направлении к благоденствию и счастью.

Наш брат, «толстовцы», воспитанные в идеях мирного анархизма, всегда презрительно думали о всякого рода власти. Самое слово «власть» звучало для нас как нечто одиозное, ужасное, преступное. Основательно ли?

На днях, размышляя о природе власти, я подумал, что, собственно, всякое управление общественными делами, всякое правительство – это крест. И крест – далеко не легкий, требующий от того, кто его несет, не только огромного труда, но и большой твердости и выдержки, доходящих до границ полного самоотречения. Я по своему опыту знаю, что на властвующего, правящего (хотя бы в самых узких границах, до заведования каким-нибудь учреждением включительно) наваливается обычно много темных, авантюристических, претенциозных элементов, глубоко эгоистичных «рвачей», ловящих рыбку в мутной воде, желающих поживиться от вас чем-нибудь, а в случае неудачи готовых на оскорбления, клевету, подкопы, на какую угодно «оппозицию». Надо, повторяю, иметь много мужества и твердости, чтобы противостоять этим темным силам, этим «рвачам», – все-равно, в малом ли или в общенародном масштабе; уметь, когда нужно, сказать им: нет! И тут любой христианин – не христианин, если он не выкажет нужной твердости, даст овладеть собой, оплошает, струсит, подчинится: ведь это было бы равносильно отказу от общего дела ради частных, да еще недобросовестных, притязаний.

Вот тебе и «власть», кошмар всех, и в особенности христианских, анархистов! Ну-тко вы, бегуны от власти, спросите себя: готовы ли вы на такое положение? А если не готовы, то почему? Из эгоизма (желания в бездеятельности соблюсти свое спокойствие) или, действительно, из альтруизма, как вы говорите?

Интересный случай – когда Л. Толстой говорит о «правительстве» совсем иным языком, чем обычно, а именно не как о разбойничьей шайке, а как о подлинном представительстве народа: это – в замечательном, пророческом предисловии к Солдатской и Офицерской памяткам, предисловии, обычно почему-то не печатающемся с этими статьями и приводимом Бирюковым в его «Биографии Л. Н. Толстого», т. 4, стр. 61.

Рекомендуя правительству осуществление земельной реформы по системе Генри Джорджа как меру, могущую предотвратить неизбежную «кровавую революцию», Толстой говорит: «Очень может быть, что я ошибаюсь… Одно несомненно, что дело правительства не заботиться только о том, чтобы не изменилось его положение, а смело взять центральную идею прогресса и всеми силами, которыми оно обладает, проводить ее в жизнь. Только тогда правительства получат в наше время какой-нибудь смысл и перестанут быть предметами ненависти, отвращения и презрения всех тех людей, которые или не пользуются их привилегиями, или не понимают значения правительственной деятельности. А такие люди теперь почти все».

Это место – весьма замечательное. Лев Николаевич рассуждает уже не как анархист, а как русский гражданин своего времени, разделяющий общее революционное настроение и недовольство старым строем. Выясняется, что Толстому не чужда была мысль о каком-то идеальном правительстве, могущем «смело взять центральную идею прогресса» и «проводить ее в жизнь».

В той же статье Лев Николаевич говорит также о таких правительствах, которые должны, «поняв направление пути, по которому движется человечество, вести по нем свои народы».

Правительства «ведут свои народы»! Оказывается, и такая, совсем не «толстовская», картина возможна, и весь вопрос только в том, куда ведут правительства.