В ходе терапии пострадавшие должны еще раз встретиться со своими страхами лицом к лицу, чтобы затем суметь навсегда оставить случившиеся с ними ужасы в прошлом. Кроме того, в случае с жертвами автомобильных аварий терапевты даже по-настоящему водят машину вместе со своими клиентами.
Жертвы несчастных случаев, у которых развилось ПТСР, с большей вероятностью поверят в то, что у них случится посттравматический рост, после того как они успешно справятся со своей травмой.
«Важно суметь навсегда избавиться от ощущения себя как жертвы, – объясняет эксперт по травматическому опыту Целльнер. – Потому что, если вы воспринимаете себя как жертву, вы перекладываете ответственность за свою жизнь на третьих лиц или же на обстоятельства, повлиять на которые вам не так-то просто. А потому очень важно, чтобы вы вновь научились брать на себя ответственность за свой собственный опыт». Терапевт пытается помочь своим клиентам выйти из подобного самоощущения, задавая им конкретные вопросы: на что вы можете повлиять, а что, напротив, вам просто необходимо принять как факт? Она побуждает своих пациентов пообещать самим себе, что они больше не будут бороться со своими воспоминаниями и что они перестанут вновь и вновь думать о случившемся, ведь это делает их заложниками прошлого.
Важность сохранения контроля над собственной жизнью вопреки всем невзгодам доказал ныне покойный американо-израильский социолог в области медицины Аарон Антоновски. Он разработал концепцию «салютогенеза» (происхождение здоровья), которая считается предшественницей понятия психологической устойчивости. В шестидесятые годы прошлого века социолог изучал психологию женщин, переживших холокост. Некоторым из опрошенных женщин удалось пережить ужасы жизни в концентрационных лагерях, не столкнувшись с непоправимыми нарушениями психики. Эти женщины обладали даром воспринимать ужасы холокоста таким образом, что они стали для них чем-то «понятным, поддающимся контролю и наделенным смыслом», как объясняет Антоновски.
Венский психиатр Виктор Франкл считал подобный поиск смыслов очень важным аспектом. Франк, который тоже работал с жертвами холокоста, заметил, что «жажда смысла» коренится в людях даже глубже, чем похоть и жажда власти.
Несмотря на то, что у нас все еще есть множество вопросов о посттравматическом росте, ответов на которые у нас пока нет, одно можно сказать наверняка: родственники, друзья и знакомые жертвы травматических событий никогда не должны ожидать от нее того, что она сможет вырасти как личность после случившегося. Это подчеркивали и Тедески с Кэлхун. А потому врачи и терапевты должны однозначно дать понять своим пациентам, что они не являются неудачниками, если они вдруг не смогли найти пути к личностному развитию в той ситуации, которую им довелось пережить. В то же время им не следует разрушать иллюзию посттравматического роста тем, у кого она не мешает обработке мозгом случившегося. «Если люди говорят о том, что они ощущают посттравматический рост, их следует поддерживать и поощрять», – говорит Андреас Мэркер. – Терапевты должны разрешить им найти свое собственное объяснение произошедшему, которое поможет им найти способы пережить случившееся и вернуться к своей обычной жизни».
Так можно ли приравнять истинный посттравматический рост к психологической устойчивости?
Кажется, существует одно качество нашего характера, которое может усилить оба явления. И это оптимизм. Через несколько недель после терактов 11 сентября 2001 года психологи опросили 46 студентов колледжей. Команде Барбары Фредриксон посчастливилось ранее в том же году опрашивать тех же молодых людей – а потому данное исследование действительно смогло наглядно показать, как радикальный террор повлиял на психическое состояние опрошенных. «Причиной посттравматического роста являлись непосредственно позитивные эмоции», – заключает Фредриксон в результате своего анализа. Помимо оптимизма, на него влияли общая удовлетворенность жизнью и умение быть благодарным за свою жизнь. И хотя все это и является аспектами психологической устойчивости, сама же она к посттравматическому росту не привела.
«Вполне может быть, что психологически устойчивым людям не так-то просто достигнуть посттравматического роста после кризисных ситуаций», – говорит Таня Целльнер. В конце концов, если произошедшее не особо сильно вас потрясло, то вам не нужно ничего менять в своей жизни после него. А потому изменение отношения к жизни или окружающим людям в таких случаях маловероятно.
По этой причине травматический опыт можно сравнить с землетрясением. Только тогда, когда это природное явление достигает определенной силы, мы можем увидеть в его результате какие-то изменения. А потому особо психологически устойчивым людям придется пережить по-настоящему ужасающую катастрофу, чтобы столкнуться с посттравматическим ростом, в сравнении с теми, кому для этого будет достаточно столкнуться с существенно меньшим жизненным ударом.
Кто на самом деле является сильным полом?
Шаг за шагом психологическая устойчивость начинает раскрывать свои секреты. Сегодня мы знаем о множестве особенностей, которые помогут детям с успешным личностным становлением вопреки неблагоприятным внешним условиям, а взрослым – с выходом из тяжелых и разрушительных кризисов. Но какую роль на нашу психику оказывает наша половая принадлежность? Что представляет из себя психологическая сила мускулистого бодибилдера, а что – матери четырех детей? Есть ли разница в психологической устойчивости между девочками и мальчиками, между женщинами и мужчинами?
Короче говоря, кто на самом деле является сильным полом?
Насколько бы очевидным ни был этот вопрос, на данный момент эта тема все еще остается малоизученной. Однако подобные исследования не только бы разнообразили наши повседневные разговоры по дороге на работу или же за обеденным столом, но и помогли бы разобраться в том, чему один пол может научить другой с точки зрения преодоления кризисных ситуаций и когда именно и какой именно тип поддержки нужен девушкам, а какой и когда – юношам.
На острове Кауаи исследователи пришли к однозначному выводу, когда речь заходила о поле: девочки явно были сильнее. Среди них реже встречалось проблемное поведение, а их представление о себе было позитивнее, чем у мальчиков. Это никак не поменялось даже тогда, когда они выросли: «Доля женщин, которые смогли справиться с теми трудностями, которыми было наполнено время их взросления, была больше, чем доля мужчин», – говорит руководитель исследования Эмми Вернер.
Между тем, однако, стало понятно и кое-что еще: в реальности все немного сложнее.
Специалисты в области возрастной психологии Ангела Иттель и Герберт Шайтгауэр предупреждают, что выводы относительно психологической устойчивости у разных полов не стоит делать столь простым образом. Они объясняют, что мальчики и девочки сталкиваются с очень разными возрастными кризисами, которые могут им как навредить, так и стать возможностью для личностного роста. Иттель и Шайтгауэр признают, что в раннем детстве мальчики действительно кажутся менее устойчивыми, чем девочки. Они чаще сталкиваются с проблемами с чтением, расстройствами аутичного спектра и СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности). Кроме того, они более склонны к деструктивному поведению. «Девочки кажутся более психологически устойчивыми, чем мальчики», – говорит Ангела Иттель. «Кроме того, среди мальчиков риск психологического срыва гораздо выше. Отчасти это связано с тем, что школы в Германии предъявляют к ученикам такие требования, к которым девочкам гораздо проще приспособиться – школьники должны быть аккуратными, много рассказывать о себе и уметь ставить себя на место другого человека», – объясняет Ангела Иттель. По ее мнению, девочкам это все дается проще. Кроме того, в подростковом возрасте девочки обычно опережают мальчиков в интеллектуальном развитии.
Удивительно, но даже насилие и жестокое обращение в семье поначалу не оказывает никакого влияния на поведение маленьких девочек. В то же время мальчики, пережившие нечто подобное, часто становятся агрессивными и «асоциальными»: они больше не могут найти себе место в обществе, потому что отказываются принимать его нормы; они раздражительны и импульсивны, плохо переживают разочарования или же и вовсе отличаются безэмоциональностью.
«Мальчики куда менее устойчивы в первое десятилетие своей жизни», – говорит профессор психологии Фридрих Лезель. Однако ситуация меняется во время полового созревания. Именно в этот момент девочки начинают сталкиваться с давлением со стороны семьи, а потому все пережитые ими в раннем детстве страдания вновь выходят на первый план.
В целом, по словам Иттель и Шайтгауэра, двух экспертов в области возрастной психологии, девочки-подростки сталкиваются с большим количеством кризисных ситуаций, чем мальчики-подростки, и эмоциональнее на них реагируют. В этом возрасте девочки чаще говорят о том, что они злятся на своих друзей или же страдают от хронического стресса, чем это делают мальчики. Кроме того, их удовлетворенность самими собой тоже остается на довольно низком уровне. «В период полового созревания девочки чаще говорят о том, что им приходится тяжело в силу несоответствия тем ожиданиям, которые на них накладывает общество – например, идеалу чрезмерной худобы», – объясняют Иттель и Шайтгауэр.