Психолог задалась целью выяснить, что же скрывается за идеей посттравматического роста. А потому она исследовала этот феномен вместе со своим научным руководителем, Андреасом Мэркером, который сегодня занимает должность профессора в Университете Цюриха. Вместе они пришли к поразительному выводу: если состояние души пострадавших оценивают не они сами, а другие люди, то концепт посттравматического роста становится гораздо менее убедительным.
Кроме того, на мнение самих пострадавших, судя по всему, довольно просто повлиять. К такому выводу пришли два канадских психолога в ходе одного впечатляющего эксперимента. Кэти МакФарланд и Селеста Альваро попросили испытуемых подумать о чем-то неприятном, что случилось с ними относительно недавно. Затем им нужно было описать личностные качества, которыми они обладают сегодня, а потом – которыми они обладали пару лет назад. Психологи задавали вопросы о том, как испытуемые оценивают свою мудрость и внутреннюю силу, считают ли они себя сострадательными и имеют ли четкую цель в жизни. Ровно такие же вопросы были заданы и второй группе испытуемых, которых, однако, вначале попросили вспомнить о чем-нибудь приятном.
Любопытно, но между данными группами в итоге не было выявлено никакой разницы в уровне их текущей самооценки. Но те люди, которым сначала было предложено подумать о чем-то неприятном, оценивали свою силу и эмоциональную стойкость до этого события довольно плохо – и тем хуже, чем сильнее произошедшее событие било по их самооценке. К прошлой версии себя они относились практически пренебрежительно. А потому посттравматический рост, в существовании которого испытуемые были убеждены, был всего лишь результатом их особо низкой оценки самих себя. И этой оценкой легко можно было манипулировать.
Кое-что еще подорвало доверие Тани Целльнер и Андреаса Мэркера: уровень ощущаемого посттравматического роста во многом зависел от той страны, в которой жил испытуемый. Обычно психологи определяют величину посттравматического роста с помощью специального опросника, «Post Traumatic Growth Inventory» («Опросник посттравматического роста»), придуманного Тедески и Кэлхун. В этой анкете, например, есть вопросы о том, доверяет ли человек сам себе, ощущает ли он близость с другими людьми и начал ли он интересоваться чем-то новым. Максимум, который опрошенный может получить, отвечая на эти вопросы, составляет 84 балла. В США после событий 11 сентября можно было наблюдать результаты от 60 до 80 баллов; в Германии же максимальным показателем было приблизительно 40 баллов.
Таня Целльнер объясняет это следующим образом: «Умение видеть возможности даже в кризисных ситуациях является частью культурного кода американцев». А потому жители Штатов с гордостью заявляют о том, что именно так у них все в жизни и складывается. Психиатр Джимми Холланд, которая более 30 лет занималась изучением психологии онкобольных, даже говорит о том, что в стране существует «тирания позитивного мышления». Но, вероятно, это не единственная причина того, почему американцы столь сильно убеждены в собственном посттравматическом росте. Возможно, дело не только в том, что они ощущают глубоко интегрированное в культуру социальное давление, которое заставляет их засучить рукава и растянуть рот в улыбке даже после самого сильного удара судьбы – дело может быть еще и в том, что оптимизм является одним из столпов в их культуре, а потому борьба с жизненными кризисами действительно может даваться им гораздо проще.
Самообман или настоящий рост?
Так используют ли люди кризисные ситуации как точку отсчета для нового старта или просто пытаются убедить самих себя в том, что они это сделали?
«Безусловно, существуют люди, которые после ударов судьбы находят новый смысл жизни, о котором они прежде даже не задумывались, или же улучшают свои отношения с окружающими людьми, – говорит Таня Зелльнер. – Но существует и обратная сторона, и вот она уже иллюзорна».
В первом случае люди действительно переживают личностный рост в результате тех страшных событий, с которыми им приходится столкнуться; посттравматический рост является для них прямым результатом борьбы с кризисом. Однако во втором случае представление о том, что человек стал сильнее, счастливее и обрел определенную зрелость является лишь частью этой борьбы.
Но в подобном самообмане нет ничего плохого: «Иметь иллюзорное представление о самих себе – это нормальная составляющая повседневной жизни большинства людей, – говорит Таня Целльнер. – Таким образом человек может найти некий баланс в этом сложном мире». Тем не менее иногда подобные фантазийные представления могу привести к негативным последствиям: «Посттравматический рост до сих пор рассматривался исключительно некритически – как нечто крайне положительное и желательное», – говорит психолог. Но если люди лишь притворяются счастливыми после произошедшего с ними несчастья, это может помешать организму справиться с проблемой по-настоящему. И тогда посттравматический рост может принести много страданий. Из-за подобной двуглавой натуры этого явления Мэркер и Целльнер также говорят о том, что посттравматический рост во многом похож на «двуликого Януса».
Подтверждение тому можно найти в исследовании, которое психологи провели несколько лет назад, в ходе которого Целльнер и Мэркер вместе с учеными из Технического университета Дрездена проанализировали поведение более сотни человек, которые стали жертвами страшных и иногда даже опасных для жизни автомобильных аварий. Некоторые из испытуемых даже столкнулись с посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР) в результате случившегося: они страдали от ночных кошмаров и еще не до конца осознали для себя произошедшее, а потому пока и не были способны вести свою жизнь привычным им образом, не будучи обремененными случившимся. Снова и снова произошедшее спонтанно всплывало в их памяти, на что их организм отвечал сильными эмоциональными и физическими реакциями.
Мы все знаем, каково это, когда в голове вдруг всплывают воспоминания о том, что с нами когда-то произошло и о которых мы бы предпочли больше никогда не задумываться. Однако обычно подобные мысли через пару дней проходят сами по себе. Однако не в случае ПТСР – столкнувшимся с ним приходится переживать страшные воспоминания месяцами. «Картинки в их голове настолько реалистичны и ужасны, что вы всеми силами будете пытаться избавиться от их появления», – говорит Целльнер. Однако подобное избегание в итоге становится причиной возникновения различных расстройств психики и в целом сильно затрудняет жизнь.
Проводя данное исследование, Целльнер и Мэркер изначально полагали, что они найдут взаимосвязь между посттравматическим ростом и развитием ПТСР. Удивительно, но в итоге они пришли к выводам, что посттравматическое стрессовое расстройство встречалось у тех, кто сообщил, что авария помогла им личностно вырасти, ничуть не реже, чем у тех, кто таких заявлений не делал. Однако различия между этими двумя группами стали очевидны тогда, когда психологи сконцентрировались на конкретных аспектах посттравматического роста.
Например, люди с ПТСР были сильнее убеждены в том, что им удалось духовно вырасти после произошедшего и что они начали гораздо сильнее ценить свою жизнь. Те же люди, у которых ПТСР не наблюдалось, считали, что сильные стороны их характера после аварии стали лишь еще сильнее.
«Убедить себя в том, что вы стали сильнее, гораздо сложнее, чем в том, что у вас произошел духовный рост или же что у вас изменилось понимание ценности жизни», – комментирует Целльнер. Она считает, что люди, которые говорят о том, что у них изменился подход к духовным практикам или же что они научились по-настоящему ценить жизнь, зачастую лишь являются заложниками иллюзии о посттравматическом росте, в реальности же они все еще переживают глубокий шок. «Тот, кто достиг дна отчаяния, склонен утешать себя представлениями о росте», – говорит Целльнер.
Жертвы несчастных случаев, у которых развилось ПТСР, с большей вероятностью поверят в то, что у них случится посттравматический рост, после того как они успешно справятся со своей травмой. «Только у тех, кто уверенно смотрит в будущее и открыт для новых впечатлений, есть шанс на настоящий рост», – говорит Целльнер.
Разовьется ли у вас посттравматическое стрессовое расстройство после ужасного события или нет, на самом деле никак не связано с вашей личностью. Во-первых, важно то, какой именно удар судьбы вам довелось пережить. Жертвы сексуального насилия стоят первыми в списке тех, чья травма может остаться с ними на долгие годы: ПТСР встречается у каждой второй жертвы. Из переживших военные действия и испытавших на себе пытки ПТСР есть у каждого третьего. Физическое насилие приводит к посттравматическому стрессовому расстройству в 17 % случаев, а пережитые серьезные несчастные случаи – в 7 % случаев. «Наша личность играет здесь второстепенную роль», – подчеркивает Целльнер.
Важным является и то, в какой среде человеку довелось столкнуться с травматическим опытом. Дело в том, что социальная и эмоциональная поддержка имеет очень большое значение: важно, чтобы рядом с человеком, попавшим в сложную ситуацию, были другие люди, способные поддержать его и утешить.
Помимо прочего, важно и то, когда именно произошло страшное событие. Была ли у человека возможность прожить спокойное и счастливое детство, создать семью и добиться каких-либо профессиональных успехов или же травматическое событие случилось в детстве – до того, как человек смог доказать самому себе свою цену? «При столь ранней травме, – говорит Целльнер, – люди обычно остаются чрезвычайно нестабильными до конца своей жизни». И это верно даже для тех людей, которых окружающие воспринимают как исключительно сильных личностей.
Однако даже в тех случаях, когда посттравматический стресс является всего лишь воздушным замком, психотерапия может помочь стимулировать реальный рост. Впервые это было доказано с помощью эксперимента с больными раком груди и жертвами сексуального насилия. Андреас Мэркер и Таня Целльнер пришли к таким же выводам в ходе своего исследования в 2010 году. У тех, кто обратился за помощью к терапевту, чтобы справиться со своими переживаниями, впоследствии было отмечено дальнейшее развитие сильных сторон их характеров – возможно, именно из-за того, что терапия стала для них настоящим вызовом, с которым они успешно справились. Когнитивно-поведенческая терапия – это нечто по-настоящему сложное. В ее рамках людям, столкнувшимся с травматическим опытом, приходится заново посмотреть в глаза тому, что они пытаются от себя оттолкнуть. Конечно, вытеснение тоже может быть хорошим решением проблемы. Но люди с посттравматическим стрессовым расстройством настолько боятся возвращения страшных воспоминаний, что это вытеснение становится единственным смыслом их жизни. А потому оно не освобождает их, а, напротив, мешает им вернуться к их обычной жизни. Например, жертвы страшных ДТП часто еще долгое время после случившегося не могут заставить себя сесть за руль машины. «Цель терапии заключается именно в том, чтобы помочь людям избавиться от подобного избегания проблемы», – говорит психолог Ральф Шварцер. Людей пытаются сподвигнуть на то, чтобы они снова сели за руль, заняли пассажирское кресло или же снова начали ездить быстро – в зависимости от того, что именно вызывает у них страх.