– Конечно же я, – вызвался Томек. – В этом деле у меня есть некоторый опыт, полученный во время экспедиции.
– Прекрасно. А я буду держать тебя на веревке, – предложил моряк. – Можешь не опасаться.
Пандит Давасарман с интересом слушал беседу белых сагибов. Он смотрел на них с возрастающим удивлением. Ведь они отправились в опасное путешествие за золотом, а теперь радуются, что остались такими же бедняками, как и раньше. Еще в овраге, где находилась заваленная камнями пещера, пандит Давасарман решил, что после возвращения в Алвар он попросит сестру как-то одарить разочарованных в своих надеждах друзей. Видимо, она охотно это сделает – хотя бы для благородного Томека. Однако теперь, когда он убедился в их безразличии к богатству, пандит Давасарман понял, что такой дар мог бы их только обидеть.
Четверо белых друзей, не подозревая о чувствах, которые их поступки возбудили у великодушного индийца, с охотой приступили к делу. При этом они весело шутили, словно забыли о том, что им еще предстоит тяжелое возвращение.
XX
Тень снежного человека
На Тибетском нагорье путешественники оказались через несколько дней. Однако они все еще избегали встреч с людьми, потому что северная часть нагорья, то есть область Джангтанг[166], являлась частью Китайского Туркестана. Быстрыми переходами они направлялись на юго-запад, стремясь как можно скорее очутиться в Тибете. Только там они намеревались нанять проводника, который довел бы их до границы Ладакха.
А проводник был теперь совершенно необходим. Они шли по неизвестной, почти безлюдной и пустынной местности, лишенной растительности. Поиски продовольствия, воды, топлива и корма для лошадей становились тут делом жизни и смерти.
Вечерами, на стоянках, Томек часто доставал из вещевого мешка карту Тибета и с тоской глядел на мощные реки, берущие начало среди высоких горных хребтов, со всех сторон окружающих обширное нагорье. Многие реки, стекающие с северных склонов гор, впадали в Тарим. Тарим в свою очередь впадал в озеро Лобнор, а реки Янцзы, Хуанхэ, Меконг, Салуин, Инд и Брахмапутра – в далекие океаны. На юге в долинах Инда и Брахмапутры сосредоточилась хозяйственная, политическая и религиозная жизнь Тибета. Остальная часть нагорья представляла собой безводную пустыню, так как вода многочисленных соленых озер[167] не годилась для питья.
Пустынная и уже холодная степь встретила караван весьма неприветливо. Иногда летом здесь можно было увидеть тибетских кочевников, пасущих овец, лошадей и яков. Тогда по берегам затерянных в пустыне озер и вокруг горячих источников росла редкая, солоноватая, жесткая трава. Она была излюбленным кормом для животных. В эту пору в пустыне появлялись отважные охотники на диких яков. Теперь же приближалась суровая тибетская зима, и только необходимость могла вынудить кочевников идти в опасную для человека и животных страну.
Дикая, безлюдная пустыня, куда зимой не залетали даже птицы, невольно возбуждала тревогу у наших путешественников. Они всё чаще вспоминали участь брата Смуги. По этой дороге в одиночестве он пробирался из Китайского Туркестана в Ладакх. Только человек, обладающий безграничной отвагой и решившийся на все, может предпринять столь рискованное путешествие. Можно ли удивляться, что после тяжелого перехода силы оставили его, когда он почти был у цели?!
Слушая беседу товарищей, Смуга пытался скрыть свое волнение, но его молчание было весьма красноречиво. Он часто окидывал печальным взглядом бескрайнюю пустыню, будто искал следы, оставленные братом. В такие минуты Томек, как тень, был рядом со Смугой, желая показать ему свое сочувствие.
Несмотря на превосходное знакомство со странами Центральной Азии, пандит Давасарман лишь с величайшим трудом находил правильный путь среди многочисленных перевалов, широких долин и котловин. К несчастью, хорошая до сих пор погода стала изо дня в день ухудшаться. Из глубины нагорья подул резкий ветер. Он нес с собой тучи солоноватого песка, засыпал глаза людям и животным, вызывая непрерывные слезы, забивал рты, носы и уши, проникал под одежду. От неприятной солоноватой пыли потрескавшиеся на морозе губы путешественников покрывались болезненными ранами.
Однако закаленные звероловы не жаловались на свои страдания. Они больше заботились о состоянии измученных лошадей, так как знали, что потеря их в суровой, бескрайней пустыне угрожала смертью всему каравану. Поэтому, не обращая внимания на быстрое истощение запасов спирта для походных печек, они ежедневно наполняли большой котел снегом и растапливали его, чтобы напоить лошадей. И все же животные на глазах худели, стали отказываться от ежедневной порции корма и только жадно лизали твердый снег.
После многих дней пути пандит Давасарман сообщил товарищам, что, по его расчетам, они уже находятся в Тибете. Он повернул караван прямо на запад. Если идти в этом направлении, можно дойти до границы Ладакха. Настроение путешественников улучшилось, что передалось и лошадям. Они ускорили шаг, стали мотать головами и фыркать.
– Ого, скотина, а все понимает, – воскликнул боцман, заметив неожиданное оживление лошадей. – Как только у нас улучшилось настроение, клячи сразу это почуяли.
– Видно, не судьба нам погибнуть в этой ужасной пустыне, – сказал Томек. – Неужели лошади почувствовали, что мы приближаемся к человеческому жилью?
Пандит Давасарман приподнял голову и глубоко втянул носом воздух. Сделав это, он сказал:
– По-видимому, где-то вблизи расположены горячие источники. Мне кажется, что ветер несет с запада сильный запах.
– Вы не ошибаетесь! Мой боцманский нос никогда меня не обманывает. На самом деле я боялся, что, бродя по этой чертовой стране, мы подошли к воротам ада, ведь в воздухе ощущается запах серы, но, может быть, вы правы и это только горячие источники. Мне приходилось слышать, что они воняют серой.