Даю её текст в оригинале, дабы явить перед всеми читающим эти строки, тот особый национальный колорит, который можно встретить только у наших западных соседей.
«Пры адступлениi французау у вёску Майшулi панаехала шмат салдат. Усiх жихароу рассялилi па суседних вёсках, а у Майшули стали прыбываць фурманкi са скрынямi. Дзецi падглядзелi, што французы капаюцца на беразе возера. Праз колькi дзён салдаты зехалi i жыхары змаглi вярнуцца у вёску. Найбольш цiкауныя пабеглi адразу да вады. Каля самага возера бераг быу увесь перакапаны. Са стромкага схiла, якi падыходзiу да берага з другога боку, бiлi струменчыкi крынiчак. На вачах сухi перад тым бераг ператварыуся у багну. Любая ямка iмгненна запаунялася вадой i плывуном. Нiхто не ведау як дабрацца да закапаных французамi скрынь. Ад пакаления да пакаления перадавалiся толькi расказы аб невядомых скрабах, схаваных на беразе возера.
Аднойчы перад мiкалаеускай вайной у Майшулi прыехалi два французы. Яны штодня хадзiлi да возера з нейкiмi приладамi i копалiся на беразе. Французы жылi нескалькi месяцау, а калi ад, язджалi сказалi гаспадару, што прыедуць яшчэ I давядуць справу до канца. Яшчэ паабяцалi пасля гэтага добра аддзячыць гаспадара за гасцiннасць. Неузабаве пачался вайна, потом сздыралася рэвалюцыя. У веску французы больш не приязджаi. Некаторыя людзi з вескi самi спрабавалi адшукаць скраб. Каму калi i давялося выкапаць яму, далей натыкалiся на нейкую плiту…»
Да, я понимаю, что вот так запросто перевести с белорусского на русский язык сможет далеко не каждый, и поэтому довольно долго ломал голову над этой загадкой. Пришлось даже обойти полдома в поисках хоть кого-то, кто хоть чуть-чуть понимал бы братский язык. К счастью отыскал девочку лет четырнадцати во втором подъезде. Та несколько раз гостила летом у бабушки в городе Новолукомле и немного поднаторела в разговорном диалекте. Естественно особой ответственности от столь юной девчушки я не ожидал, но та старалась, как могла. Ещё бы, ведь за качественный перевод я пообещал ей купить большую шоколадку. Не прошло и пятнадцати минут, как я держал в руках её версию перевода.
Версия эта была такова: – «При отступлении французов в деревню Майшули понаехало много солдат. Всех жителей расселили по соседним деревням, а в Майшули начали прибывать телеги с неким имуществом. Дети подглядели, что французы копаются на берегу озера (Рака). Через несколько дней, когда солдаты уехали, жители смогли вернуться в деревню. Некоторая их часть сразу побежала к воде. Около самого берега вся земля была перекопана. (Далее следует малопонятная фраза, вразумительно перевести которую ей так и не удалось.) Рядом бил небольшой источник, отчего эта часть берега была сильно заболочена. Любая ямка мгновенно заполнялась водой и плывуном. Никто не знает, как добраться до закопанных французами вещей. Из поколения в поколение передавались только рассказы о сокровищах, спрятанных на берегах озера.
Однажды перед николаевской (1-й мировой) войной в Майшули приехали два француза. Они долго ходили возле озера с некими инструментами и копались на берегу. Французы жили там несколько месяцев, а когда уезжали, сказали помещику, что приедут ещё и доведут дело до конца. Ещё пообещали щедро наградить помещика за гостеприимство. Вскоре началась война, а затем и революция. В деревню французы больше не приезжали.
Некоторые жители деревни попробовали сами отыскать клад. Но кто выкапывал яму, тот натыкался на некую плиту…
Я перечитал этот небольшой рассказик многократно, не меньше десятка раз, и каждый раз отыскивал в нём что-то новое. Однако самое замечательное и перспективное открытие я сделал только тогда, когда вознамерился отыскать деревеньку Майшули на карте. О-о это была ещё та затея! Не менее сорока минут я тупо ползал с лупой по карте Белоруссии, пытаясь среди многих сотен названий отыскать нужное. Попытка с первого раза не удалась, и мне пришлось переключиться на поиски озера Рака, что представлялось более разумным. И точно. Озерцо с таким названием я отыскал буквально за десять минут, в основном потому, что начал поиски с самого севера республики.
И вот тут я впервые призадумался по-настоящему. По моим устоявшимся с детства представлениям французские войска действовали гораздо южнее этих мест. Это открытие меня по-настоящему озадачило. Откуда в какие-то совершенно неведомые Майшули мог понаехать целый «шмат солдат»? – размышлял я. Ведь от тех мест, по которым некогда двигались колонны отступающей «Великой армии» до озера Рака было не менее двухсот километров! Они что специально оторвались от армии, чтобы зарыть какой-то обоз в каких-то неразборчивых буераках? Но в то время, это было совершенно невозможно, лишь по той простой причине, что у французов не оставалось больше лошадей, способных совершить такие подвиги! Согласитесь, всё это было странно. Это открытие разом обесценивало все мои предыдущие знания и недвусмысленно указывало на то, что мои познания о ходе Первой Отечественной войны были, мягко говоря, очень неполными.
Чтобы восполнить пробел пришлось немедленно послать своему доброхотному помощнику запрос о том, что ему известно о действиях французов в 1812 году, на севере современной Беларуси? Потянулись дни ожидания. И за это время, перечитывая ранее полученные письма, я сделал маленькое, но пренеприятное открытие. Выяснилось, что почтовое ведомство в СССР работало куда лучше и быстрее, нежели в ныне разделённых на отдельные страны России и Беларуси. Матерно и неоднократно поминая всех участников Беловежского сговора самыми последними словами, я трижды в день бегал к почтовому ящику, но вожделенного ответа всё не было и не было. Долгожданное письмо пожаловало из безумно далёкого Гомеля лишь в конце февраля. Конверт был большой, толстый и, открывая его, я в волнении едва не отхватил себе ножницами полпальца.
Впрочем, если быть честным до конца, то ничего особо нового для себя я там не почерпнул. Изучив десятка три ксерокопий и газетных вырезок, я неожиданно обнаружил и приложенное к документам письмо. В нём Константин извинялся за долгое молчание и скудность отправленного материала, объяснив это тем, что предложенная тема ему не слишком близка. И советовал обратиться с аналогичной просьбой к директору краеведческого музея в Полоцке. При этом он клятвенно гарантировал, что по известным ему причинам именно там я найду максимум возможной информации о событиях 12-го года!
Слова «по известным причинам» настолько разожгли моё любопытство, что я не стал более увлекаться эпистолярными упражнениями. Можно, конечно было написать ещё одно письмо, попроситься на консультацию, попытаться завести знакомства…, но нет, такая тягомотина была уже недопустима. Заканчивался февраль, близилась весна, а ясности в деле Яковлева не было и в помине. Договорившись с напарником, я отработал несколько смен подряд и, выкроив себе для очередной поездки 4 дня, взял билет до Полоцка.
Поезд пришёл к месту назначения довольно рано, когда все общественные учреждения в городе были ещё закрыты. Впрочем, данное обстоятельство не сильно меня удручило. Можно было прогуляться пешком по новым местам и ознакомиться с местными достопримечательностями. Добравшись до помпезного, сталинской постройки здания гостиницы Двина, я обратился к администратору с вопросом о свободном номере. Та заметно обрадовалась одинокому приезжему, посетившему город в столь провальный для всяких путешествий период, и предложила на выбор целых шесть номеров. Но едва она озвучила расценки за день проживания, как я тут же сильно засомневался в необходимости жить именно в индивидуальном номере.
– Как же так, – поинтересовался я, тыча пальцем в вывешенный на видное место прейскурант гостиничных услуг, – почему такая несправедливость? Здесь ведь написано, что за одинарный номер полагается уплатить 18.000 (имеются в виду рубли республики Беларусь), а вы требуете с меня 36.000!!!
– Так вы же иностранец, – невозмутимо отпарировала администратор, – а иностранцы у нас по закону платят вдвое больше!
– Какой же я иностранец? – попробовал я свести всё разногласия к некой неумной шутке. Ведь мы с вами живём в союзном государстве, причём с 96-го года!
– Так это всё враньё на высшем уровне, – равнодушно пожала округлыми плечами женщина. Вот у меня на столе лежит чёткое указание, что по основному прейскуранту платят только граждане с белорусскими документами. Все остальные оплачивают за номера в двойном размере. И о гражданах с российскими паспортами здесь ничего не сказано.
– В таком случае, – мигом пошёл я на попятную, – нельзя ли пристроиться в более дешёвую комнату?
В результате переговоров мне отвели койку в трёхместном номере на четвертом этаже, где уже был поселён один постоялец. Сложив вещи в убогий шкаф с принципиально незакрывающимися дверцами, я прихватил с собой лишь деньги, фотоаппарат и спустился вниз. Эта гостиница была на голову выше того, мне приходилось встречать. В номерах была горячая вода, и даже работал лифт. Более того, на первом этаже, несмотря на ранний час, в полную силу функционировала закусочная. Туда я и не замедлил направиться, ведь для прогулок по полусонному городу было ещё достаточно рано. Медленный завтрак и столь же медленно наступающий рассвет привели меня в благодушное и столь расслабленное настроение, что я повторил свой заказ дважды.
Но сидеть слишком долго в тёплом помещении было не с руки, хотя погода для прогулок была не слишком подходящей. Низкая рваная облачность принесла из Европы мелкий дождичек, то и дело переходящий в снежную крошку, но такие мелочи не могли меня остановить. Натянув вязаную шапочку на уши, я засвистел мотив немудрёной песенки и бодро зашагал вниз по улице Гоголя. Первым магазином, попавшимся на этом пути, оказался большой книжный, занимавший весь нижний этаж кирпичного девятиэтажного дома при пересечении с улицей Коммунистической. Зашёл посмотреть. Всё же по «писательской» легенде, которую я на себя нацепил, мне следовало хоть чуть-чуть быть в курсе последних литературных новинок.